Предлунные - Анна Каньтох
Взамен он получил ботинки.
Саримель принесла их однажды утром и поставила возле кровати. Он сразу понял, что они сшиты специально для него – подошва левого была толще, чтобы уравнять длину искалеченной ноги.
Теперь он мог ходить, правда, постоянно спотыкаясь, так как с негнущимся коленом ничего поделать было нельзя, но, несомненно, то был намного более удобный способ передвижения, чем прыжки. Ему стало интересно, как долго выдержат ботинки – Саримель каким-то чудом раздобыла прочную кожу, но в этом мире ничто не оставалось прочным надолго.
Обойдя комнату, он остановился, тяжело дыша. В ноге снова отозвалась боль. Даниэль знал, что пройдет немало времени, прежде чем восстановятся его силы. Он также знал, что никогда больше не сможет нормально ходить – если только не вернется на Новые Земли, где ему сломают кости и сложат их заново.
Закрыв глаза, он проглотил охватившую его злость и повернулся к Саримель, желая ее поблагодарить, но та только что скрылась за дверью. Он последовал за ней, все еще ощущая нечто среднее между благодарностью и злостью, но в первую очередь – любопытство, поскольку ему никогда прежде не доводилось покидать комнату.
Она сидела, скорчившись у очага – если очагом можно было назвать ажурный металлический шар, подвешенный на замысловато выгнутой стойке. В шаре догорали угли, жара которых хватало, чтобы осветить изможденное лицо женщины. Когда вошел Панталекис, с ней как раз случился приступ кашля. Она давилась, сплевывая кровь в разложенный на коленях платок, и плечи ее судорожно вздрагивали.
Поспешно отвернувшись, Даниэль окинул взглядом остальную часть узкого полутемного помещения. Стены столь почернели от жирной грязи, что Панталекис не мог опознать их первоначальный цвет, а сквозь запыленные окна с трудом пробивалось солнце. Одно из окон было заделано плохо подогнанной доской, постукивавшей от порывов холодного ветра.
За спиной Саримель тянулась то ли крышка стола, то ли поверхность плиты – в полумраке трудно было понять. На ней стояли кастрюли и еще какая-то кухонная утварь, но на нее Панталекис не обращал внимания. В помещении стоял запах влаги и гниющего мяса, который невозможно было спутать ни с чем другим.
Саримель наконец перестала кашлять и показала на стоящую на плите кастрюлю. «Если хочешь есть – угощайся», – словно говорил ее жест. Затем ткнула пальцем в сторону двери.
Даниэль стиснул зубы. Теперь ему стало ясно, что ботинки были не только подарком, но и чем-то вроде намека. Женщина таким образом давала понять, что пора действовать самостоятельно.
– Ты не можешь меня просто так взять и вышвырнуть, – сказал он, с трудом сдерживая злость. – Я слишком слаб, мне нужно еще несколько дней, самое большее неделю. Когда наберусь сил – сам уйду. Слышишь, что я тебе говорю? Понимаешь хоть слово? Я сам уйду, я вовсе не хочу, чтобы ты постоянно со мной нянчилась, но мне нужно еще несколько дней!
Женщина непонимающе смотрела на него.
Панталекис сжал кулаки и снова их разжал, а потом вздохнул, пытаясь успокоиться. Не помогло.
– Тебе от меня так просто не избавиться, грязная корова, – прошипел он. – Если ты меня сейчас вышвырнешь, это будет равносильно тому, что ты меня убьешь. Слышишь?! Ты будешь повинна в моей смерти – ты этого хочешь?
Саримель не отвечала. Она выглядела очень старой, больной и истощенной, а во взгляде ее застыла немая покорность судьбе.
Даниэль дрожал от ярости и страха. «Она в самом деле хочет от меня избавиться, – билась в голове мысль. – Что мне теперь делать?» Ослабевшие мышцы левой ноги болели все сильнее, и ему пришлось схватиться за стену, чтобы не потерять равновесие.
– Ладно, – наконец сказал он. – Пойду, пожалуй. Но ты об этом пожалеешь.
Цепляясь за стены, он двинулся к выходу, который нашел не сразу – все-таки это жилище было ему незнакомо. Потом ему пришлось еще несколько минут повозиться с тяжелой зарешеченной дверью, пока та с мрачным скрежетом не открылась. Даниэль вышел на лестничную клетку, перегнулся через перила и в отчаянии застонал – ниже серпантином извивалась лестница. Сколько тут может быть этажей? Двадцать, тридцать? И никакого лифта – даже если нечто подобное тут и знают, то механизм давно уже заржавел. Он знал, что Саримель живет высоко – все-таки он видел из ее окна немалую часть города – но не думал, что настолько.
За его спиной послышался жуткий влажный кашель, как будто женщина пыталась выхаркать собственные легкие. Стиснув зубы, он начал спускаться, потея, шатаясь и иногда стеная от боли. И все это время он ждал, что Саримель осознает свою ошибку, догонит его и отведет обратно в квартиру.
Но она не догнала Даниэля, а сам он вскоре понял, что вернуться не сумеет – скорее он лишился бы чувств, чем поднялся наверх. Спускаться было легче, и он спускался, то всхлипывая, то проклиная бывшую опекуншу. От стен отражалось эхо от грохота металла под ногами. Дважды ему пришлось сесть и отдохнуть, трижды он едва не упал, скатившись по ступеням. В итоге до низу добрался основательно напуганный и со следами от слез на щеках.
Первое, что он увидел, выйдя из здания – пришпиленный к плитам площади скелет. Холодный ветер трепал порванный плащ и остатки седых волос. Слегка попятившись, Даниэль только теперь заметил еще одного человека, на этот раз вполне живого. Тот стоял на противоположной стороне площади и выглядел молодым и здоровым – даже чересчур молодым и здоровым для этих мест. Обрамлявшие продолговатое симпатичное лицо светло-каштановые волосы доходили до плеч, а просторная куртка сильно отличалась от лохмотьев, которые носила Саримель.
Даниэль не стал долго раздумывать.
– Помоги мне, пожалуйста, – заикаясь, пробормотал он, подходя к незнакомцу. По крайней мере, он надеялся, что говорит именно это –
