Олег Маловичко - Исход
— Сам справлюсь.
Пашу обидел тон. Мизгирь был пришлым, арендатором и не имел права так говорить с ним на его земле. Попробовал бы так с отцом. Не может! Срывается на сыне. Тридцатилетнего Пашу всю жизнь воспринимали сынком, и его это достало.
— Еще, Мизгирь: дело у нас общее, но земля наша. И подключать здесь вы никого не будете, ладно?
Мизгирь кивнул, согласившись, но Паша не почувствовал удовлетворения. Надо было его на «ты» назвать, думал он, и пожестче сказать, погрубее. Не найдя, как справиться с эмоцией, и подозревая, что даже молча Мизгирь обыгрывает его, Паша опять уставился в бинокль.
Четверо поселенцев поднимались на холм, раздробившись на двойки — молодые ушли вперед, старик и калека плелись сзади.
Сергей ускорил шаг, хоть это было нелегко на подъеме. Теперь он точно определил, откуда смотрел чужой — из бурелома справа. Лучшую позицию для наблюдения трудно было придумать, и потом, Сергей знал это, с той же уверенностью, как если бы увидел наблюдателя или услышал издаваемые им звуки.
Он нарочно не шел к бурелому, чтобы не спугнуть засевшего там, а обходил по касательной, сокращая ему пути к отступлению — куда бы тот теперь ни бросился, он попадет либо к реке, либо на Игната, либо на Винера с Карловичем.
До бурелома оставалось не больше сорока шагов, когда незнакомец разгадал его план и, шелестя листвой, ломая ветки, бросился наутек, в сторону, которую хотел перекрыть Сергей обходом.
— Игнат, за ним! — заорал Крайнев и рванул к бурелому, на ходу достав пистолет.
Он пролетел через бурелом, царапая руки высохшими ветками, разрывая ткань штанов о колючки — и успел разглядеть мелькнувшую среди стволов фигуру беглеца. Будь время задуматься, он поразился бы ее виду, полузвериному-получеловеческому, но он был захвачен азартом погони.
За ним вскрикнул Игнат, но Сергей не стал останавливаться. Он бежал вниз с холма так быстро, как мог, бежал неразумно, рискуя упасть от чрезмерного разгона. Пистолет мешал, он сунул его за пояс и прибавил ходу. Он не снижал скорости перед препятствиями, вспрыгивая на поваленные стволы деревьев, отталкиваясь от встречных валунов, хрустя сминаемым под ботинком кустарником, но беглец оказывался проворнее и быстрее.
— Куда они? — удивился по ту сторону реки Паша, наблюдавший в бинокль.
Лес летел навстречу Сергею, хлеща по лицу ветками, облепляя руки и губы паутиной, сливаясь в яркое пятно из зелени и прореженного листвой солнца. Сбежав с холма, Сергей перепрыгнул через ручей. Лес здесь был реже, и Сергей снова увидел беглеца.
— Стой!..
Если бы эти слова хоть когда-нибудь останавливали! Сергей видел его спину, мелькавшую впереди, еще дважды и каждый раз прибавлял ходу. Он не сразу заметил, что почва под ногами стала сначала пружинить, отзываться влажным причмокиванием, и только когда нога провалилась в черную болотную жижу по колено, Сергей остановился.
Беглец завел его в болото.
Тяжело дыша, ощущая огненный кол в горле и быстро колотящееся сердце, Сергей смотрел по сторонам, понимая, что соглядатай не убежал, а снова притаился и наблюдает сейчас за ним.
— Кто ты?..
Эхо разнесло вопрос по лесу, не дав ничего взамен.
— Что тебе нужно?.. Выходи, я тебе не сделаю ничего!..
Так он и поверит преследовавшему его с пистолетом мужику.
— Что ты следишь за нами?.. Что тебе надо?..
Сергей понял, что не знает, как вернуться. Из болота выбрался быстро, поскольку вовремя остановился и толком в него не зашел. Приложил руки ко рту рупором и несколько раз без результата позвал своих. Не питая надежды, посмотрел на мобильный — приема не было. Компас остался у Игната.
— Господи, этого не хватало…
Поискал глазами место, куда присесть — такого не было. Тогда подошел к самой толстой осине, оперся о нее спиной и опустился на корточки, приняв позу, в какой сидят в деревенских сортирах. Вытащил сигареты, бросил пачку на землю рядом, закурил, закрыл глаза. И вдруг с потрясающей отчетливостью понял, куда нужно идти, точно так же, как перед этим почуял, где сидит наблюдатель.
Сергей встал и пошел в том направлении — неожиданное наитие, а главное, уверенность, придали сил. Он отошел уже далеко, когда случайно зацепился ногой за развязанный шнурок и чуть не споткнулся. Если бы, завязав шнурок, он взял себе за труд оглянуться, он увидел бы, как грязная, с изломанными ногтями рука прибирает с земли забытые им сигареты.
Назад шел долго, поражаясь, сколько успел пробежать за короткое время. Винер, Игнат и Карлович ждали за буреломом.
— Ну и где ты ходил столько?.. — Винер недовольно развел руки.
Игнат, сидевший на рюкзаке, выглядел подавленным. Переживает, что отстал, понял Сергей.
— Смотри, что нашли, — Карлович кивнул на что-то в руках у Миши, а тот ответил старику злым взглядом: Карлович украл у него новость.
Миша поднял вверх смятую пачку сигарет с заткнутой за целлофан зажигалкой.
— «Черт, черт, покурил — отдай!» — с улыбкой произнес он явно заготовленную реплику.
— Мои, — сказал Сергей, — здесь «Голуаз» на сто верст не продают.
Кроме сигарет наблюдатель оставил пару бычков, докуренных до фильтра.
— Кто бы это ни был, покурить любит, — сказал Карлович.
— Уже хорошо, — заметил Сергей, и пояснил: — я его видел. Сначала подумал, зверь. Если курит, то уже человек как минимум.
— Тебя это успокаивает? Опиши точнее, кого видел, — попросил Миша.
— Точнее не получится. Я его разглядеть-то толком… — Сергей сосредоточился. — Маленький, метр шестьдесят, не больше. Одежда или шкура тускло-рыжая, волосы, может, грива, цвета серого песка… Получеловек-полузверь. Хотя, наверное, все-таки человек. Кожа… и на лице, и на руках, темная, но неравномерно, будто в лужу упал и не отерся. И еще, какие-то ветки торчат, и пятна по одежде зеленые, как камуфляж.
Он замолчал, вспоминая. Карлович хмыкнул, покачав головой, и медленно захлопал в ладоши. На него воззрились.
— Сергей, ты лешего описал, — и улыбнулся, гордый произведенным эффектом.
— Лешие не курят.
* * *В лагерь вернулись к трем. После обеда принялись за работу. В мае Сергей представлял жизнь в лагере смесью активного туризма и дачного отдыха. Ошибался.
Все их время было занято работой. Тяжелой, изнурительной пахотой до содранной на руках кожи, до ломящей к вечеру спины. Утром стонали, так пекло перетруженные накануне мышцы. Руки не разгибались.
Винер, Карлович, Ольга и Глаша, наезжавшая по выходным, занимались посадками и огородом. Под них отвели землю за главными корпусами, где был зеленый театр, ботанический сад и прогулочная зона. Сами бы не справились — помогали узбеки, жившие колонией в брошеном коровнике за Серговом.
Главным у них был Ильхан, юноша с большими глазами и оливковой кожей. Он говорил тихо и мало, и его люди, большей частью женщины, тоже снижали тон, обращаясь к нему. Он плохо владел русским — не понимая вопроса, улыбался.
Они высадили картошку, капусту, свеклу и морковь, отвели грядки под салат, зелень, горох и бобы. Посадили яблони, сливы и груши и выделили место для ягоды. Узнав, что они переезжают надолго и будут еще люди, Ильхан посоветовал завести кур и коров.
Сергей быстро сошелся с Ильханом, через него узнавал о жизни в деревнях. Ильхан старательно обходил вопросы, связанные с Головиными. Делая вид, что не понимает, прикрывался улыбкой, пробиться через которую было невозможно.
Занозив руку, Сергей зашел домой, взять йод и пластырь. Кровать была разворошена. Он нарочно не застилал ее по утрам, чтобы на второй половине, ближе к стенке, оставалась смятая Глашей постель, хранившая отпечатки ее тела.
Сергей делал это не из любви. Смятая постель напоминала ему о том, что он женат, потому что сам он слишком быстро забывал об этом. Лагерь был для него отпуском в одиночку. Глаша была сильной личностью, может, сильнее его, и оказавшись один, Сергей испытывал невольное облегчение. Здесь никто не оспаривал его авторитет, никому ничего не приходилось доказывать.
Когда Глаша, одна или с Никитой, приезжала в «Зарю» или Сергей на пару дней возвращался в Москву, отношения между ними походили на натужный мир двух старых противников. Сергей считал часы до отъезда. И Глаша, он чувствовал, ждала, когда он уедет. Господи, как мы здесь-то будем жить? — думал Крайнев. Мы в Москве уживались потому, что мало видели друг друга. А здесь все наружу вылезет.
Сергей прокалил иголку над пламенем зажигалки, вытащил занозу и сел на край постели дезинфицировать ранку. Боль успокоилась.
Нет ничего хуже, чем два хороших человека в несчастливом браке, думал Сергей. Боимся обидеть друг друга, тратим время на попытки сохранить хоть что-то — и из-за этого живем в постоянной борьбе. Мы как будто плывем по океану в старой дырявой лодке и бесконечно затыкаем дыры, которых становится все больше.
