Рэй Брэдбери - И грянул гром: 100 рассказов
Родители, стоявшие в стороне от этого костюмированного буйства, обменивались мнениями, одобрительно кивали остроумному мужу и беседовали со счастливой женой. Как здорово он умеет ладить с детьми, говорили они.
Дети визжащей толпой устремились за ним.
— Этот погреб! — кричал он. — Могила ведьмы!
Новый визг. Он притворился, будто дрожит.
— Оставь надежду всяк сюда входящий!
Родители тихо хихикнули.
Дети один за другим скатывались по спуску, который Майк соорудил из крышек стола, в темный погреб. Он шипел и кричал им вслед зловещую абракадабру. Темный дом с горящими тыквами наполнился громкими завываниями. Заговорили все сразу. Все, кроме Мэрион. За весь вечер она произнесла минимум слов и звуков; все было запрятано внутри нее, вся ее радость и возбуждение. «Вот чертенок», — подумал он. С закрытым ртом и сияющими глазами она смотрела на свою собственную вечеринку, как на струящиеся вокруг ленты серпантина.
Теперь родители. Нехотя и посмеиваясь, они с криками соскальзывали вниз по короткому спуску, а маленькая Мэрион стояла рядом, как всегда, желая посмотреть до конца, быть последней. Луиза спустилась без всякой помощи. Он хотел ей помочь, но она съехала прежде, чем он успел наклониться.
Дом был пуст и тих при свечах.
Мэрион стояла у спуска в погреб.
— А теперь мы, — сказал он и взял ее на руки.
Они расселись в погребе большим кругом. От далекой громады печи веяло теплом. Вдоль каждой стены стояли длинные ряды стульев, двадцать визжащих детей сидели через одного между двенадцатью перешептывающимися родителями, в дальнем конце сидела Луиза, а на этом конце, рядом с лестницей, — Майк. Он вгляделся в темноту, но ничего не увидел. Все сидели, прижавшись к своим стульям, пойманные в темную ловушку. С этого момента все действо должно было разыгрываться в кромешной тьме, и он выступал в качестве Рассказчика. Слышалась детская беготня, пахло влажным цементом, а где-то там, под звездным октябрьским небом, завывал ветер.
— А теперь! — крикнул Майк в темноту подвала. — Тихо!
Все замерли.
В комнате царил кромешный мрак. Ни огонька, ни отсвета, ни отблеска глаз.
Скрип битой черепицы, железный лязг.
— Ведьма мертва, — провозгласил Майк.
— И-и-и-и-и-и-и-и-и! — заверещали дети.
— Ведьма мертва, она была убита, а вот нож, которым ее убили.
Майк выдал нож. Тот стал переходить из рук в руки под смешки, возгласы и замечания со стороны взрослых.
— Ведьма мертва, вот ее голова, — прошипел Майк, передавая соседу какой-то предмет.
— А я знаю, как играть в эту игру, — радостно закричал из темноты кто-то из детей. — Он берет из холодильника всякие куриные внутренности, пускает их по кругу и говорит: «Вот ее внутренности!» Потом достает глиняную голову и выдает за ее голову, а кость из супа — за ее руку. Потом берет стеклянный шарик и говорит: «Вот ее глаз!» Потом берет какие-нибудь зернышки и говорит: «Вот ее зубы!» Потом берет кулек со сливовым пудингом, дает вам и говорит: «Вот ее желудок!» Я знаю, как в это играют!
— Замолчи, ты все испортишь, — сказала какая-то девочка.
— Ведьмы смерть близка, вот ее рука, — продолжал Майк.
— И-и-и-и-и-и-и-и-и!
Предметы передавались и передавались по кругу, как горячие картофелины. Некоторые из детей визжали и ни за что не хотели к ним прикасаться. Другие вскакивали со стульев, выбегали на середину и стояли там, пока остальные передавали дальше скользкие предметы.
— Да это всего лишь куриные потроха, — смеясь, крикнул какой-то мальчик. — Элен, иди сюда!
Перебрасываемые из рук в руки, сопровождаемые тихими вскриками, предметы все дальше и дальше продвигались по кругу один за другим.
— Сердце под резец, и ведьме конец, — сказал Майк.
Шесть или семь предметов разом передавались под нервные смешки в дрожащей темноте.
— Мэрион, не бойся, — послышался голос Луизы, — это всего лишь игра.
Мэрион не ответила.
— Мэрион? — спросила Луиза. — Тебе страшно?
Мэрион молчала.
— С ней все в порядке, — сказал муж. — Ей не страшно.
И снова, и снова передаются из рук в руки предметы, снова вскрики, снова веселый смех.
Вокруг дома вздыхал осенний ветер. А он, Майк, стоял у выхода из темного подвала на раздаче, и все говорил.
— Мэрион? — снова позвала Луиза из дальнего конца погреба.
Но все разговаривали между собой.
— Мэрион? — громче позвала Луиза.
Все умолкли.
— Мэрион, ответь мне, тебе страшно?
Мэрион не отвечала.
А муж стоял там, у подножья лестницы.
— Мэрион, ты здесь? — звала Луиза.
Молчание. Тишина.
— Где Мэрион? — спросила Луиза.
— Она была здесь, — ответил какой-то мальчик.
— Может, она наверху?
— Мэрион!
Молчание. Все тихо.
— Мэрион, Мэрион! — закричала Луиза.
— Включите свет, — сказал кто-то из взрослых.
Предметы больше никто не передавал. Дети и взрослые сидели, держа в руках ведьмины потроха.
— Нет, — ахнула Луиза. В темноте послышался резкий скрип отодвинутого ею стула. — Нет. Не включайте свет, о, ради бога, ради бога, только не включайте, пожалуйста, пожалуйста, не включайте свет, не включайте! — пронзительно вопила Луиза.
Все в подвале оцепенели от этого страшного крика.
Никто не шелохнулся.
Все сидели в темном погребе, внезапно оборвав ход этой октябрьской игры; снаружи завывал ветер, колотясь о стены дома; наполнявшие погреб ароматы тыкв и яблок смешивались с запахом невидимых предметов, которые были в руках, и тут один мальчик крикнул: «Я посмотрю наверху!» — и с надеждой побежал наверх, промчался по всему дому, четырежды обежал его кругом, снова и снова крича: «Мэрион, Мэрион, Мэрион!» — и в конце концов медленно спустился по лестнице в наполненный тяжелым дыханием и ожиданием подвал и сказал в темноту:
— Я не смог ее найти.
А потом… какой-то болван зажег свет.
1948
The October Game
© Перевод О.Акимовой
Наказание без преступления
— Вы хотите избавиться от жены? — спросил брюнет, сидевший за письменным столом.
— Да. То есть… не совсем так. Я хотел бы…
— Фамилия, имя?
— Ее или мои?
— Ваши.
— Джордж Хилл.
— Адрес?
Он назвал адрес. Человек записывал.
— Имя вашей жены?
— Кэтрин.
— Возраст?
— Тридцать один.
Вопросы сыпались один за другим. Цвет волос, цвет глаз, рост, талия, размер туфель, любимые духи… Нужно было предъявить стереофотоснимок, еще что-то.
Прошел целый час. Джорджа Хилла давно прошиб пот.
— Так. — Черноволосый человек встал и пристально посмотрел на Джорджа. — Вы не передумали?
— Нет.
— Вы знаете, что это противозаконно?
— Да.
— И что фирма не несет ответственности за возможные последствия?
— Ради бога, кончайте скорей, — взмолился Джордж. — Просто душу вымотали с этим допросом…
Человек улыбнулся.
— На изготовление копии потребуется три часа. А вы пока вздремните — это вас успокоит. Третья зеркальная комната слева по коридору.
Джордж медленно, походкой лунатика, побрел в зеркальную комнату. Лег на синюю бархатную кушетку. Тотчас пришли в движение зеркала на потолке. Нежный голос запел: «Спи… спи… спи…»
— Кэтрин, я этого не хотел. Это ты заставила меня прийти сюда… Господи, как это ужасно. Я хочу домой… Не хочу тебя убивать… — сонно бормотал Джордж.
Зеркала сверкали, бесшумно вращаясь. Он спал.
Во сне он видел себя молодым: ему сорок один год. Он и Кэти сбегают вниз по зеленому склону холма, они прилетели на пикник, вертолет стоит неподалеку. Ветер вздымает золотые волосы Кэт. Они целуются и держат друг друга за руки и ничего не едят. Они читают стихи; кажется, они только и делают, что читают стихи. Потом другие картины, еще и еще. Они в самолете. Летят над Грецией, Швейцарией, — а осень, звенящая, ясная осень тысяча девятьсот девяносто седьмого года все тянется, тянется, и они летят, не останавливаясь!
И вдруг — что это? Она и Леонард Фелпс. Как это случилось? Джордж громко застонал. Откуда взялся этот Фелпс? Кто ему позволил?.. Неужели все это из-за разницы в возрасте? Кэти так молода, ей нет еще двадцати восьми. И все-таки.
Это злое видение навсегда отпечаталось в его памяти. Фелпс и она в парке за городом. Джордж вышел из-за деревьев как раз в ту минуту, когда они…
Драка и попытка убить Фелпса.
А потом — пустые, бесконечные дни.
— Мистер Хилл, все для вас приготовлено.
Он тяжело поднялся с кушетки. Оглядел себя в высоких, неподвижных теперь зеркалах. Да, вид у него на все пятьдесят. Какая ужасная ошибка. Мужчине его возраста и его комплекции взять себе молодую жену — ведь это все равно что пытаться удержать в руках солнечный зайчик. Он с отвращением разглядывал себя. Живот. Подбородок. Седые волосы.
