Перерождение - Ксения Корнилова
– Прекрати, ты чего? Ты плачешь? Что случилось? – засуетилась вокруг нее Мелани.
– О, нет, ничего! Я… я просто… Просто я очень устала и чувствовала себя здесь не в своей тарелке.
Последние слова Ниннель прошептала прямо в ухо своей давней знакомой, поднявшись на носочки и почти касаясь губами ее кожи. От горячего дыхания чужого ей человека Мелани передернуло. Отстранившись, она холодно улыбнулась и скрестила руки на груди.
– Ты уже уходишь? – почувствовав холодность, Ниннель стушевалась и погрустнела.
– Да, ухожу. – «Грубо. Слишком».
– Но, может быть мы… Мы могли бы посидеть, поговорить… – было видно, что это важно для нее. Только пока непонятно – почему.
– Знаешь, я так устала… Да и вообще… Я не думаю, что я тут останусь. – стушевалась Мелани, уже чувствуя, что согласится.
– Не останешься? – в глазах Ниннель появилась настоящая паника. – Почему? Ты тоже что-то чувствуешь, да?
– Что? Нет! О чем ты? – голос дрогнул. Чувствует или нет?
– Мне тут не по себе, – девушка вздрогнула и затравлено оглянулась вокруг себя.
– Перестань. – Мелани начала раздражаться, но, увидев навернувшиеся слезы на глазах у собеседницы, вздохнула, – Пошли ко мне. Ты в какой комнате остановилась?
– Двадцать пять.
– А я в семнадцатой. Ко мне ближе.
Мелани решительно развернулась и вышла из зала, даже не посмотрев, идет ли за ней новоиспеченная подруга.
У первой же развилки она поняла, что заблудилась. Чертыхнувшись, девушка достала карту, предусмотрительно захваченную с собой, и начала ее изучать. Ниннель тихо стояла позади нее, боясь вмешаться. Наконец, разобравшись в бесчисленных поворотах и коридорах, Мелани повернула назад, свернула направо, прошла несколько метров, открыла тяжелую железную дверь и оказалась в знакомом коридоре. Комната номер семнадцать была совсем рядом.
***
– Когда ты ушла с работы, у нас начался настоящий ад. – Ниннель сидела на голубой подушечке, отхлебывала горячий чай и говорила, говорила, говорила. – Руководство начало внедрять новую концепцию газеты, появились непонятные люди, которые должны были помогать, а по факту только мешали работать, суя нос куда надо и не надо. Многие поувольнялись, пришли новички. Коллектив разделился на два лагеря – старые и новые. Старички не хотели отдавать пальму первенства вновь пришедшим, а те мнили себя свежей кровью и готовы были горы сворачивать. Меня, конечно, не трогали, но с Колином стало практически невозможно работать. Он очень изменился. То кричал на всех, то просто не появлялся на работе. В конце концов его уволили. Новым директором поставили чьего-то сынка, который в издательском деле ничего не соображал. Я сидела тихо, мне нужна была эта работа. Хотя она и стояла у меня поперек горла. А потом у меня умерла мама. Покончила с собой. – Ниннель замолчала, задумчиво глядя в кружку на кружащиеся в воде чаинки. – Знаешь, я даже почти не расстроилась. Мама давно была сама не своя, таблетки сделали из нее зомби. В общем, мне не для кого стало стараться, и я уволилась год назад. После смерти матери мне не для кого стало так надрываться. Я находила мелкие подработки, то тут, то там. Много ли мне надо было одной? Квартира осталась от матери, а на еду много не нужно. У меня как будто пропал смысл жизни после ее смерти. Я даже задумалась о том, не пойти ли за ней…
Мелани сидела рядом с Ниннель, медленно мешая в кружке давно остывший чай и ломая в крошку печенье. Она понимала и мать Ниннель, и ее саму. Мысль покончить жизнь самоубийством иногда казалась единственным выходом.
– Один раз я наглоталась таблеток, – Ниннель закрыла лицо руками и замотала головой. – Какая же я была дура! Я выпила слишком мало, и мне просто было очень плохо. Но врачи заподозрили попытку самоубийства и заставили ходить к психотерапевту. Он, кстати, мне немного помог. Но заменить родную душу никто не способен. Я думаю, ты это понимаешь.
Мелани кивнула, заглянула в чашку Ниннель и налила еще кипятка. Пододвинув к ней ближе коробку с печеньем, она снова отвернулась и начала пальцем собирать крошки.
– А ты почему здесь? Хотя, что я спрашиваю…
– Я не знаю, почему я здесь. Просто… Мне пришло письмо, и я… я наверно просто надеялась на чудо. – Мелани грустно усмехнулась, слизывая крошки печенья с пальцев.
– Там, в зале… Ты сказала, что не собираешься остаться. Почему?
– Я… Я не думаю, что здесь есть то, что мне нужно.
– И все?
– Все?
– Только поэтому?
– А почему еще?
– Ну… Ты не думаешь, что это какое-то странное место?
– Странное?
– Ну, заброшенное здание. Ты знаешь, что здесь сгорело несколько десятков человек? – Мелани вздрогнула, вспомнив ужасные кадры, просмотренные ей в интернете. и кивнула. – И люди, эти, из ОБИТЕЛИ. Все в черном, как сектанты. А эти коридоры? Я искала общий зал минут двадцать, не меньше.
– Ты права, мне тоже тут не по себе. Но не уверена, из-за здания это, или из-за людей. Я, знаешь, последние несколько лет мало с кем общаюсь. И мне… мне не по себе от такого количества народу.
– А ты их видела? Видела этого солдафона? А эту странную аристократку? Да она как будто с чаепития с самой королевой Англии сбежала!
– Точно, – Мелани засмеялась, а потом задумалась и сказала, – я останусь тут до завтра. Все-равно идти мне некуда. Не думаю, что произойдет что-то страшное.
– А ты… ты не против, если я поживу с тобой? Вместе не так страшно, – Ниннель робко улыбнулась, а Мелани удивилась, как эта девушка вообще сюда попала, раз боится всего еще больше, чем сама Мелани.
– Не против. Но ты уверена, что мы не должны кого-то об этом уведомить?
– Я позвоню, кажется, там где-то были номера… Да и не думаю, что здесь нас кто-то регистрировал.
– Да, наверно…
– Я скоро приду. Постучу четыре раза. Хорошо?
– Хорошо, – Мелани засмеялась над шпионскими замашками Ниннель.
Остаток вечера девушки провели в молчании. Ниннель читала женский роман, а Мелани слушала музыку в наушниках и думала.
Она думала о Доротее Росси, вспоминая ее чудовищную историю. О Ниннель и ее матери, выбравшей смерть. О красивом парне с глазами загнанного зверя.
Что их всех привело сюда? И сумеют ли они найти то, что ищут?
Глава 7
Мелани плутала в ярко освещенных коридорах, пытаясь найти зал для встреч.
Прошло два дня с момента ее приезда, а она
