София Кульбицкая - Каникулы совести
Утомил — это не то слово. Я чувствовал себя вконец разбитым, у меня тряслись руки, мучительно ныла голова, хотелось в уборную. Я не понимал, что происходит и как теперь себя вести. Этот красавчик только что поведал мне самые что ни на есть интимные и постыдные истории из жизни Бессмертного Лидера — и теперь позволял себе открыто смеяться над ним, ничуть не стесняясь моего присутствия. По-видимому, он был полностью уверен в своей безнаказанности.
Чего не скажешь обо мне. Я с тоской вглядывался в уютные черноты меж смутно коричневеющих во тьме стволов, вяло надеясь, что вот сейчас-сейчас какая-нибудь неведомая, но целенаправленно-добрая сила схватит меня за бока, утащит прочь, укроет в этом всепоглощающем, всепрощающем, спасительно равнодушном мраке. Увы, я хорошо понимал, что Кострецкий, если понадобится, и с адовой сковороды достанет. Поэтому в очередной раз сделал над собой (почти невероятное) волевое усилие и сумел относительно ровным голосом выговорить:
— Что вы, Игорь, я вас очень внимательно слушаю.
— А уже и всё, — небрежно отозвался Кострецкий, вставая с шатучей скамьи и протягивая заботливую длань, чтобы помочь и мне подняться — что сделать самостоятельно, не утратив достоинства, было бы мне, старику, и впрямь не так-то легко.
«Домой» шли молча, вернее, почти молча: Игорь, видимо, и сам слегка ошалел от собственного суесловия — и теперь тихонечко мурлыкал себе под нос пошленький Ди-Аннин мотивчик, дико меня раздражавший. Больше всего на свете мне хотелось рявкнуть, чтобы он заткнулся, что было бы, пожалуй, не так уж и безрассудно после того, как он поведал мне свои удивительные секреты; но кто его знает, что там ещё пряталось в гофрированных рукавах его щегольского летнего костюма? — и я благоразумно не стал злоупотреблять своим новым статусом душеприказчика.
Вместо этого я погрузился в размышления — как ни странно, не столько мрачные, сколько занимательные. Игорь, несомненно, знал, что делает: даже вполне понятное беспокойство о своей шкуре не могло уже заслонить во мне того жгучего естествоиспытательского азарта, который ему, мерзавцу, удалось-таки во мне раскочегарить. Стыдно, конечно, в таком признаваться — но мысль о том, что я смогу целых две недели сам, лично наблюдать уникальный человеческий экземпляр с феноменальными свойствами организма и психики, вызывала во мне подловатое, но неодолимое ликование учёного.
Кое-какие выводы я мог бы сделать уже сейчас — и дал себе слово в ближайшее время законспектировать их (если, конечно, удастся живым добраться до кабинета). Суть их была в том, что я, кажется, понял, почему попытки покушения на Гнездозора окружены такой пышной таинственностью. Ведь они равно свидетельствовали о его бессмертии и о его смертности. С одной стороны, оба случая говорили о том, что чуткое подсознание Лидера вовремя подаёт сигнал об опасности и мгновенно находит способ от неё уклониться. С другой, именно это его свойство косвенно указывало на то, что опасность всё же имела место — то есть что пуля, попав в грудь президента, убила бы его, равно как пронзил бы нож и удушила верёвка. Проще говоря, из всего этого следовал весьма занятный вывод, что наш Бессмертный Лидер бессмертен лишь относительно…
Делиться этими соображениями со своим спутником я, естественно, не стал. И всё же меня мучило смутное ощущение, что разговор не завершён. Были в этой истории некоторые детали, казавшиеся мне, старому ослу, не совсем понятными.
Например — почему Игорь так строго засекретил всю информацию о покушениях?.. Что да, то да — некоторые нюансы этих занятных случаев и впрямь рисковали навести особо головастых россиян на кое-какие размышления и выводы, не слишком полезные для нынешнего режима. Но, с другой стороны — если как следует всё подлакировать, очистить от лишних деталей, оставив на виду лишь голый факт покушения — разве он не поднял бы ещё сильнее престиж власти?..
А потом — блестнуть успешно раскрытым заговором, выволочь негодяев обнажёнными на Лобное Место, продемонстрировать их разъярённой толпе, которой, в конце концов, всегда нужен какой-никакой враг!.. Испытанный приём, к которому предшественники Кострецкого испокон веку прибегали для укрепления порядка. Почему же теперешний им не воспользовался?..
Всё это, конечно, меня не касалось. Я не привык лезть в чужие, да ещё и государственные дела. Но странно: чем ближе мы подходили к моему особнячку, чем ярче пространство вокруг озарялось таинственным голубым свечением (к моей радости, едва мы вышли на лужайку, как повсюду зажглись растущие прямо из земли фонари-цветы, фонари-вазоны), чем больше, одним словом, возрастали мои шансы остаться после нынешнего разговора целым и невредимым — тем сильнее меня беспокоил этот праздный, в общем-то вопрос; и, когда мы, наконец, вступили на террасу, где круглые колонны, словно огромные подсвечники дымчатого розоватого стекла, источали особенно нежный и уютный свет, я не выдержал — и задал его своему спутнику.
Я был почти уверен, что тот рассердится, — признаться, я был так зол на этого мучителя, совратителя и болтуна, что даже хотел чем-то достать его. Но Игорь ничуть не обиделся, а, напротив, посмотрел на меня сочувственно-понимающе:
— Видите ли, — миролюбиво произнёс он, — мы не хотели создавать прецедент. Нехорошо, чтобы у кого-то появилась хотя бы мысль о том, что кто-то хотя бы теоретически может покушаться на Бессмертного Лидера.
Больше я не сказал ничего. Я понял, что он прав. Только сейчас я с ужасом осознал, что и меня самого, человека законопослушного и мирного, от известия, что такие смельчаки всё-таки нашлись, охватила тайная радость.
6
Маленькое лирическое отступление.
Я — человек очень скромный, можно даже сказать аскет — и, если не постелил себе в ту ночь на диване в гостиной, как намеревался изначально, то лишь потому, что по горькому опыту бедной молодости заопасался — не застыдит ли меня завтра за неряшливость вооружённый гулким пылесосом утренний «хаускипер». Что с меня взять, я ведь слаще морковки ничего не едал. Ординарный номер с кроватью-полуторкой в трехзвёздочной египетской гостинице, а ещё лучше, в столовом корпусе подмосковного пансионата — вот предел моих отпускных мечтаний.
Однако уже тогда, в свою первую дачную ночь (да простит меня Игорь за дурной каламбур!) мне пришлось признать, что эта роскошная спальня — отнюдь не излишество, а лучшее — если только не единственное — для меня средство как следует расслабиться и отдохнуть на новом месте.
Чуть позже я расчухал, в чём дело. Игорь, как всегда, оказался на высоте. Всё, до мельчайшей детали, было здесь устроено персонально под меня — тепловой режим, текстура белья, соотношение упругости-жёсткости матраса, даже запахи — лёгкий аромат книжной пыли плюс чуть заметная затхлость, простительная в уютном, обжитом лежбище девяностолетнего холостяка. (Надо признаться, я очень боюсь сквозняков и поэтому частенько манкирую «первым китом хорошего самочувствия по Гнездозору» — вентиляцией и кондиционированием).
Но особенно чаровало — если можно так выразиться — звуковое оформление комнаты. Ничего такого, из-за чего я с детства терпеть не могу загородных ночёвок — никаких тебе выпьих криков, никакого зловещего кваканья, кряканья, даже отдалённо-грозных шумов колеблемого ветром дремучего леса — только тихий, убаюкивающий шелест проезжающих неподалёку автомобилей. Казалось бы, откуда им тут взяться?.. Но, даже зная, что это всего-навсего акустический обман, приготовленный лично для меня заботливыми руками министра безопасности (очевидно, «жучок» устанавливали где-то под карнизом), я всё же не мог не поддаваться его мягкому воздействию — и каждую ночь с одинаковой неумолимостью погружался в дрёму, а затем и в глубокий сон, так и не успев толком доосознать ни одного из тех тонко завуалированных намёков, которыми Кострецкий, пожалуй, слишком щедро пичкал мою бедную стариковскую голову.
Но об этом — чуть позже.
А пока… А что пока? Чувствую, что мне пора бы уже и закругляться с первой частью мемуаров. Кстати, только сейчас обнаружил, что она словно нарочно начинается подъёмом и заканчивается отбоем, ну просто пионерлагерь какой-то. Я не хотел этого, поверьте. Забавно. Как будто я описываю какой-то очень долгий, запутанный, довольно нудный и донельзя беспокойный день. Наконец-то он дополз до финала. Спокойной ночи, дорогие россияне.
Часть II
1
Рассвет в деревне, как это приятно. Особенно в понимании такой закоренелой «совы», как я, который и в будний-то день раньше десяти нипочём не вскочит. Бессмертный Лидер хочет сию же минуту видеть меня в своём бункере! Что-что, простите?.. (кхе-кхе) Ах, да-да, понял. Каникулы, наконец-то, начались для всех. Потрясающая новость.
