София Кульбицкая - Каникулы совести
— Вы изумлены? — я вздрогнул, вдруг услышав его тихий, вкрадчивый голос с лёгкой грустинкой: почему-то мне казалось, что после подобного признания должна пройти пауза подольше. К сожалению, а, скорее, к счастью, Кострецкий не умел долго молчать.
— Да-да, и у великих тоже бывают минуты слабости. Но будьте снисходительны. Тогда была действительно тяжёлая ситуация. Вы, может быть, помните съезд МСГГ в 2039 году?.. Сюжет тогда показывали по всем каналам.
Я вновь мысленно похвалил себя за тщательную политподготовку: даты у меня теперь от зубов отскакивали — 2039-й был тот самый незабываемый год, когда Россию посетила КпРПГП (межнациональная комиссия по расследованию противогуманистических преступлений).
— Утечка информации, — простодушно пояснил Кострецкий. — Страшная глупость. Мой, пожалуй, самый крупный прокол за всю эту счастливую эпоху — чёртов физик со своими торсионными полями и прочими завихрениями, о которых я даже думать боюсь, а то ещё, не дай Бог, мозги сломаю. Он неуязвим, гад, и отлично это знает. Я не сентиментален, но обезглавить российскую науку не поднимется рука даже у меня. Да что вам рассказывать? Вы ведь знакомы с академиком Боровским, не так ли?..
Я вздрогнул — он был прав, я хорошо знал Гришу, сына моего старинного, давно покойного приятеля Вити Боровского. Мы с ним даже не так давно виделись по поводу публикации одной отцовской рукописи, где осталось несколько неразборчивых мест (как и многие наши сверстники, бедняга за всю свою долгую и многотрудную жизнь так и не решился освоить Ворд). Расшифровать их мог, пожалуй, один я, неплохо знавший тематику, а, главное, почерк покойного — в дни юности мы не раз обменивались «шпорами» и конспектами. Я рад был хоть чем-то помочь Витиной семье, да и они, кажется, не без удовольствия слушали мои светлые, ностальгические, возможно, чуть излишне приправленные розовыми соплями воспоминания о старом друге. Я, помнится, ещё удивился тогда, как сильно сдал, растолстел и обрюзг Григорий Викторович, которого я знал ещё вот таким крохой. Нам ведь всегда кажется, что стареем только мы одни, а внешний мир так и остаётся в первозданном состоянии. Умом я, конечно, понимал, что Григорию уже и самому перевалило за семьдесят, то есть он, мягко говоря, далеко не юнец. Но для меня-то он навсегда остался тем смешным тонконогим Гришкой с перепачканными травой и зелёнкой мослами, который то и дело врывался на кухню в самый разгар политической либо постельной дискуссии, чтобы продемонстрировать нам, взрослым, новую модель ходячего робота, каким-то чудом смастряченного из игрушечного луноходика и останков двух старых телевизоров, найденных на ближайшей помойке. У мальчика уже тогда были потрясающие мозги, парадоксально совмещённые с удивительным отсутствием чувства такта.
— …И ведь вы не поверите, я ничего не сделал ему за это. Его бы, конечно, убить за такое мало, но, чёрт подери, мозг этого гада стоит половины России. Он у меня даже до сих пор по загранконференциям разьезжает. Со своими россказнями, я думаю. И с репутацией законченного параноика, хе-хе. Сейчас-то всё это, конечно смешно, но тогда мы действительно перепугались. Мы ведь были на грани страшной войны (дешевле я власть не отдал бы, и не сомневайтесь!). Вы даже представить себе не можете, чем всё это грозило. Как мне удалось выкрутиться, не спрашивайте. Этого я не могу рассказать даже вам. Впрочем, это и неважно. Важно одно — я ошибся, я свою ошибку и исправил. Я всегда отвечаю за свои поступки. А вот Александр Васильевич, не во зло ему будь сказано, оказался очком послабже. Когда О*Мумба объявила о ревизии, он решил, что ему пришёл конец, что всё пропало. И задумал покончить с собой. Но тут он себя недооценил. Да, это удивительно, но до своей попытки суицида Бессмертный Лидер сам не знал границ собственного бессмертия!..
Игорь остолбенело замолчал, как бы заново изумляясь своему открытию; я же был уже не в состоянии ничему изумляться — и покорно ждал, что последует дальше.
— Кое-что, конечно, он уже знал. Я ведь сказал вам, что до этого на него уже покушались дважды. Случаи, несомненно достойные внимания такого специалиста, как вы. Удивительный парадокс природы!
Он в волнении, уж не знаю, притворном или натуральном, вскочил со скамейки и заходил взад-вперёд — я только и видел, как чёрная тень мелькает передо мной да сверкают линзы, слегка освещая пространство вокруг слабым зелёным светом (модные среди молодого московского мещанства фосфоресцирующие ткани он снобистски презирал).
— Так вот, — продолжал Кострецкий, — эти два случая ясно дали понять Александру, что убить его, мягко говоря нелегко. Поэтому, когда пришёл страшный час и он решил дезертировать, то перед ним, естественно, встал непростой вопрос: как это сделать?
Он остановился и устремил на меня вопрошающий взгляд — ну точь-в-точь Павел Груб, ведущий интеллектуального ток-шоу «Обухом по Черепу»; с каждой секундой длинной паузы, которую он уж очень умело держал, мне всё больше казалось, что он ждёт от меня каких-то версий, — но я, увы, был не совсем готов к тому, чтобы стать участником импровизированной викторины.
— Он ведь хотел, чтобы смерть была ещё и лёгкой. Кострецилла в данном случае не прокатывала — не стоило и время тратить, хе-хе. Первое, что пришло ему в голову — перерезать вены в наполненной ванной. Это ему, представьте, удалось, однако сама затея оказалась бесперспективной: фантастической свёртываемости его крови не мешала даже вода. Тогда он вспомнил поэму Некрасова «Мороз Красный Нос» — помните, там, в конце, у героини, замерзающей в зимнем лесу, начинаются эротические галлюцинации?.. К несчастью, на дворе стоял безнадёжный июль. Но кто ищет, тот всегда найдёт. И вот, каким-то чудом запылив глаза охране, наш экспериментатор ухитрился проникнуть в холодильные камеры продуктового цеха ИБР, где у нас хранится стратегический запас мороженого — это, как вы знаете, его любимое лакомство. Как истый тиран-самоубийца, устроив себе напоследок вкусовую оргию, он, наконец, лёг на расчищенное местечко, чтобы заснуть навсегда. И заснул, действительно. Эротические галлюцинации и впрямь имели место, но наутро он проснулся в том же холодильнике, здоровый и бодрый как обычно — даже ещё бодрее, ибо криотерапия великолепная вещь. Вы не пробовали? Очень рекомендую. В вашем возрасте — самое милое дело…
(Я невольно кашлянул — не люблю, когда мне напоминают о моих годах. Но Игорь, увлечённый своим повествованием, этого не заметил.)
— Тогда он — ведь времени оставалось всё меньше! — решил снизойти до того, чтобы попросту пустить себе пулю в лоб. Оружие, благо, имелось. Вот только нажать на курок так и не удалось — палец будто заклинило. Было ясно, что, если он хочет умереть, ему надо как-то обмануть самого себя. Он думал-думал и выдумал вот что: залезть попрочнее в старую дедовскую петлю и выбить из-под себя стул. Он рассчитал так: если ноги его схватит знакомый паралич, то по-любому самоубийство получится, ведь он не сможет стоять. Как бы не так! В его положении это было не проще, чем изобрести вечный двигатель! Он действительно встал на стул, влез в петлю и хорошенько затянул её, однако тут его постиг — никакой не паралич, а, скорее, кататонический ступор, в результате которого стоять-то он мог, а вот пошевелить ногой — ни-ни! В таком положении я и застал его, зайдя по какому-то делу в кабинет, куда мне одному дано официальное право входить без стука: он стоял на стуле ко мне лицом, и от его шеи вверх тянулась верёвка, закреплённая на крюке от люстры — он почему-то обожает старомодные подвесные люстры, люстры-ретро. Я сразу понял, что он задумал, вот только подробностей пока не знал — он рассказал мне их позже. Поэтому я сделал то единственное, что мог сделать в тот миг — выхватил табельный пистолет и прострелил верёвку! В критических ситуациях я обычно действую инстинктивно, молниеносно, поэтому президент не сразу понял, что произошло, и ещё какое-то время стоял на стуле, как маленький мальчик, который хочет прочесть стихотворение гостям, и смотрел сверху вниз на меня, а я — на него, и на шее у него болталась верёвка. Это было так глупо…
На этом месте Игорь Кострецкий внезапно умолк — и в следующий миг я, к своему ужасу, услышал раскаты знаменитого обаятельного хохотка, перманентно повергающего в сладкий транс всё женское население России:
— Ха-ха-ха-ха-ха!!!..
Впрочем, он тут же закупорил рот ладонью, взглянул на часы, чьи стрелки отсвечивали в тон его глазам, ойкнул и озабоченно произнёс:
— Боже мой, двенадцатый час. Нам спать пора, ведь завтра непростой день. Я не очень утомил вас своей своей болтовнёй, мой дорогой Анатолий Витальевич?..
Утомил — это не то слово. Я чувствовал себя вконец разбитым, у меня тряслись руки, мучительно ныла голова, хотелось в уборную. Я не понимал, что происходит и как теперь себя вести. Этот красавчик только что поведал мне самые что ни на есть интимные и постыдные истории из жизни Бессмертного Лидера — и теперь позволял себе открыто смеяться над ним, ничуть не стесняясь моего присутствия. По-видимому, он был полностью уверен в своей безнаказанности.
