Благодать - Пол Линч
Клэктон пробует пальцем воду в котелке, затем выпрямляется и трет колени. Кивает на Уилсона.
Говорит, этот парняга утверждает, что скотину можно обучить музыке. Бродячий цирк из нас сделать хочет.
Одна колли исторгает вой, и все они соскальзывают в смех.
Она говорит, это даже не музыка, а какой-то слух о скверной песне.
Колли говорит, то песенка, от которой старая корова сдохла.
Все впадают в безмолвие, едят, пьют, а затем каждый расслабляется в созерцанье. Огонь бросает на ветер мириады лиц. Она подносит горящую деревяшку к своей трубке.
Колли говорит, дай мне подержать Саундпостов мушкетон. Хочу глянуть, как он устроен.
Ты вообще дашь моей голове покою?
Ну-ка спроси его, а.
Уилсон говорит, слушайте.
Она слышит далекий звук церковного колокола.
Клэктон говорит, как я и сказал, мы всего в нескольких милях от Петтиго. Кто хочет первую стражу стоять?
Она чувствует, как Саундпост разглядывает ее, хотя темны лучи его глаз. Что ты там спрашиваешь? говорит он.
Она возвышает голос. Дайте глянуть на мушкетон.
Он говорит, милуй-милуй! Это ружье моего брата.
Клэктон говорит, а ну прикину. Того самого именитого лекаря из Ньютаунбатлера.
Долгий миг Саундпост вперяется в нее, а затем тянется к ружью, но Клэктон подается вперед и Саундпоста останавливает.
Говорит, ружье это заряжено, негоже ему в руки всяким малолетним бестолочам попадать. Дурацкие происшествия нам ни к чему. Ни к чему, чтоб какой-нибудь дурак споткнулся о ружье.
В рябь-свете можно разглядеть, что Клэктон Саундпосту улыбается.
Ей на колени падает ружье со всей его внезапной тяжестью. Саундпост вроде как доволен собою. Клэктон бормочет что-то и вновь принимается чесаться.
Колли говорит, как прикидываешь, смогу я это ружье разобрать?.. Спорим, я…
Саундпост забирает у нее ружье. Постанывая, Уилсон встает и растирает себе колени. Тихонько подходит к корове, пристраивает ее голову к себе на руки, пальцами трет ей щеку. Как по волшебству, голова животного поникает, словно его мгновенно усыпили, думает она. Корова вздыхает и ложится.
Саундпост вскакивает. Милуй! Милуй! Как тебе это удалось?
Уилсон стоит, наполовину затененный, очерченный светом костра. Когда заговаривает, она слышит в голосе у него тьму. Говорит, этой уловке таких, как вы, не обучишь.
Первую стражу стоит она, но жалеет об этом. Будь у ночи глаза, что бы она увидела? Очертания ее сидящей фигуры. Фонарь, преданный темноте. Глаза, как слепец, вперяются в то, чего не увидеть. Думает, будь у ночи уши, услышала б она шум моего сердца? В ушах продолжает отзвучивать рассказ Клэктона о болотных мертвяках. Убитые, говорил он. Упавшие к погибели своей, пьяницы и дураки, забредшие в болотные рытвины и не выбравшиеся оттуда, язычники, затонувшие в топях, юные девицы с церемониально перерезанным горлом, брошенные богам, женщины, выкраденные у возлюбленных разбойниками и привезенные сюда, чтоб над ними зверствовать, великие воины, павшие и забытые, убитые вожди, дети, рожденные не с той рукой, или с хворым плечом, или не у той женщины, или чересчур рано без благословенья Божьего, или не с тем близнецом, увечные и немощные, забитые камнем за кустом, потерянные и забытые во всей истории, лежат там в той тьме. Болота эти полны таких мертвецов, покоятся они, выжидают, пальцы их долги и буры, ногти крученые продолжают расти тысячи лет, выжидают, чтобы выбраться наружу.
Глаза одного лишь Клэктона видны ей в проблеск-свете. А затем рот его, широко распахнутый, застывший смех, словно не смеется он вовсе, а подает знак о некой угрозе зверства, словно стал он одним из тех давних мертвых с раззявленными ртами. Уилсон рядом с ним корчится со смеху.
Колли говорит, они тебя попросту морочат – это просто шутка такая, то, что он рассказал, – будь сейчас Саунь, другое дело, но ты же знаешь правила: никакому бесу выход в обычную ночь, как теперешняя, не дозволен.
Трое эти все скудоумные, говорит она. Даже Саундпост. Гордый и скудоумный, как глупая курица, при этих его замашках. Хорошо, что он перо свое потерял. И я знаю, что ничего там нету, одно только болото. И одна скотина. Большинство еще не спит. Темнота такая же, как в Блэкмаунтин. Если вдуматься, при всех тех годах тишины на холме нам всегда было хоть бы хны.
Колли говорит, а если скотокрады придут угнать стадо, разве ж не потому вся эта охрана?
Никто не знает, что мы здесь.
Тогда зачем сторожить, зачем Клэктон лежит с ружьем на груди – вряд ли мы по тем холмам прошли незамеченными: как скотина ревет, слышно за мили.
Мы здесь, чтоб скотина не разбрелась. Вот и все. Оставь-ка голову мою в покое.
Позже она думает, может, он и прав. Болота обширны, как море во тьме. Что там старик Чарли говорил? Всегда держись того, чтоб видеть море, а если не видишь его – выбирайся из него. Она представляет себе, как могут выглядеть скотокрады. Фигуры, тихонько крадущиеся по болоту, ватага мужчин, лица скрыты под крепом. Видны лишь белки глаз. Наверняка шли бы с фонарем. Будь оно даже в миле отсюда, фонари видать будет, они ж мерцают, как звезды. Она вновь вперяется во тьму. В любом разе, шепчет она. Как они отыщут нас в этой черноте?
Я тебе скажу как, – ты только послушай, как коровы шаркают да вздыхают.
Веки у ней словно камни, уж так она устала. И вместе с тем удивительно, как остальные могут спать притом, что Клэктон чешется да храпит. Ты обязана бдеть. Ты обязана бодрствовать. Ты обязана быть готовой, если что-то случится. Воображает себе пуку в облике того Ослолицего парняги Бойда, блуждающего по болоту впотьмах. Его зловещий смех. Замышляет, какие б сыграть с ними шутки. Если идет к ним пука, фонарь не понадобится. Пука задует свечку луны, просто чтоб запутать их ко всем бесам. Она вновь вспоминает, что рассказывал Клэктон, о тех мертвых язычниках, принесенных в жертву богам. Упирается, не дает уму соскользнуть в сон. Принимается воображать себя молодой женщиной и каково это, остаться брошенной на болоте как подношенье. Воображает себя болотным мертвяком – мертвой… каково это, когда больше не можешь говорить или пошевелиться хоть как-то, не язык, а струйка-вода у тебя во рту, молчанье земли на покинутом месте сердца твоего –
