Корпорация - Владимир Александрович Дараган

с башенкой, дома на главной улице, коробки нашего жилого комплекса, разделенные спортплощадками. Справа от центра города виднелись панели солнечных батарей, а слева тянулись ряды небольших темных зданий. Десятки, а может даже сотни. В просветах между низкими однообразными строениями блестели стекла теплиц, еще дальше зеленели лужайки. – Что это? – спросил я у Марии. – Там какое-то производство и склады. Все за забором, не всем туда можно. Я только знаю, что там сплошная автоматика, рабочих мало. Впрочем, какие они рабочие! На Большой земле я видела ладони и пальцы настоящих рабочих. Хорошо, что я беру кровь из вены, их пальцы я бы проколоть не смогла. – А дальше вроде как теплицы? – Ага, почти все продукты в магазинах местные, даже мясо. Выбор небольшой, но все качественное, свежее. Мне доктор Сильвия рассказала, что около теплиц искусственные луга. Стоят насосы, качают воду из земли, поливают. – А не проще ли все это устроить у реки? – Проще, наверное, но решили, что так лучше. Корпорация деньги считает. Доктору Сильвии очень нравится, что мы мало чего покупаем в других городах. Тут хорошая экология, в продуктах нет химии. Воздух был теплым, но ветерок освежал, духоты не чувствовалось. Приятно там было, не зря Цвейг полюбил сюда приходить. А вот и плоский камень, о котором он рассказывал. Он и правда теплый, сидеть на нем было одно удовольствие. – Ух ты! – восторгалась Мария. – Тут здорово, я теперь часто буду сюда приходить. Мы сидели на камне и смотрели, как солнце погружается в невесть откуда взявшиеся тучи. Ветер усилился, стало свежее. Я обнял Марию за плечи. – Не надо, – сказала она. – Не надо так быстро, мне надо к тебе привыкнуть. Она сорвала веточку полыни, растерла, понесла к лицу. – Обожаю этот запах. Не могу без него. Так кошки валерьянку любят. У меня дома сушеная полынь на подоконнике лежит. – Ольга сказала, что ты не ходишь в кафе. Сама готовишь? – Ох уж эта Ольга, за всеми следит. Да, готовлю, я экономлю. Мне нужно много заработать. Доктор Сильвия меня ценит, уже заплату прибавила. Сказала, что через полгода еще добавит, если я не буду ничего нарушать. – А сейчас ты нарушаешь, что сюда пришла? – Так ведь не запрещено, а просто не рекомендовано. Будут ругать – скажу, что не поняла. Простят, я думаю. Мария на секунду задумалась. – А почему Ольга так мной интересуется? – Она мой куратор, она мной интересуется. Узнала, что твой телефон у меня в адресной книге, и рассказала про тебя. – Ревнует! – засмеялась Мария. – Сейчас, наверное, видит, что мы с тобой вдвоем, и локти кусает. – Нет, – я тоже засмеялся. – Она как раз рекомендовала мне на тебе жениться. Сказала, что ты хозяйственная и красивая. Про «красивую» я придумал. Решил, что лишний комплимент не помешает. –Значит, точно ревнует, – Мария развеселилась еще больше. – Ну и ладно, так ей и надо. Ее в корпорации не любят. Следит за всеми, как будто подозревает что-то. Улыбается, а глаза холодные, колючие. С ней может только Аник общаться. Ну, Аналитик, ты его знаешь, наверное. Странный тип, не нравится он мне. На Кощея из русской сказки похож – я видела картинку. Когда в лабораторию приходит, то пытается за мной приударить. А у самого ногти отполированы. Ты можешь представить мужика с полированными ногтями? Все они зануды и думают только о себе. А Ольга… Однажды я ее на улице встретила, она даже головой не кивнула, улыбнулась только. Да как улыбнулась, просто зубы показала. Зубы, кстати, у нее отличные – белые-белые. Сама курит, а зубы белые. Я даже спросить хотела, чем она их отбеливает… Ой, что это?! Да, случилось то, о чем говорил Цвейг. Я почувствовал, что камень задрожал. Не сильно, но дрожь явно ощущалась. – Тут так бывает, не бойся, – я старался говорить спокойно. – Цвейг сюда часто ходит, ничего страшного не происходит. Подрожит и перестанет. – Я боюсь. Поверь, я могу предчувствовать нехорошее, здесь что-то не так. Мария слезла с камня, присела, положила ладонь на землю. – И земля дрожит. Весь холм дрожит. – Цвейг рассказывал, что иногда слышит голоса, – сказал я. Мы прислушались. Было тихо. Смолкли даже стрекотавшие в полыни кузнечики. – Нет голосов, – сказал я. – Цвейг говорил, что так бывает один раз на третий. – Цвейг – это шофер? Хороший мужик. Открытый, простой. Что думает, то и говорит. Он меня перевозил. Замуж звал, огорчился, когда про жениха узнал. Слушай, давай уйдем отсюда. Не зря на этот холм ходить не рекомендуют. Мы оглянулись на заходящее солнце, от которого остался лишь маленький краешек, и начали спускаться. Дома я открыл тетрадь и стал записывать, что именно я не понимаю в жизни корпорации и города. Писал, отвлекался, ловил себя на мысли, что не вспоминаю свидание с Марией, а думаю об Ольге. О ее колючем взгляде, о ее странной улыбке, о том, что она следит за мной, о том, что она Аналитика ласково зовет Аником, о ее возможной ревности… Мне хотелось думать и писать о более важных вещах, но какой-то чертик заставлял вспоминать только Ольгу. Я тогда много чего записал в дневнике. Последние фразы были такие: «Мне пора спать, но если честно, то сейчас хочется обнять и поцеловать Ольгу, сказать ей: «Спокойной ночи». Летописец я хренов! Целый вечер гулять с женщиной и понять, что люблю другую!»

Две встречи

Цвейг сидел в парке на скамейке и пил что-то из бутылки, спрятанной в бумажном пакете. – Садись, – он кивнул на место около себя. – Поговорить надо. Я присел. От Цвейга сильно пахло алкоголем. – Сволочи! – сказал он и сделал глоток. – Мрази! Вот скажи, есть на свете нормальные люди? – Нет, – сказал я, – нормальные тут не выживают. Цвейг посмотрел на меня, вытер губы ладонью, протянул бутылку. – Выпей за упокой моего друга. Я сделал глоток. Дешевая водка обожгла горло, оставила неприятный вкус во рту. – От нее, проклятой, умер. Помнишь, я говорил тебе о друге, который вопросы задавал? – Его уволили, помню. – Так вот, нет его больше. Я в рейсе был, проезжал мимо города, куда