Саймон Кларк - Кровавая купель
Я шутил, но это было близко к правде. Впереди дорога была залита до ступиц. Мы проехали по воде больше ста ярдов, пока лужа не кончилась. И только тогда у меня в голове мелькнуло, что будет дальше. Может быть, на это уйдут годы, но листопады, наводнения, эрозия почвы и рост растений в конце концов сотрут дороги с лица Земли.
Мы выехали на дорогу Селби и направились на север. По дороге никого не видели. Девочки на заднем сиденье спали. Мы с Сарой разговаривали тихими голосами.
— Пока доберемся до Эскдейла, будет темно, — сказал я.
— Мы не будем пытаться дойти туда за один переход. Дэйв хочет встать на ночь лагерем, когда будем далеко от больших городов.
— Сара, они знают, отчего погибла Ребекка? Она пожала плечами:
— Мартин уверен, что это не заразно. Двое, которые с ней были, здоровы. Предположение такое, что это вроде заражения крови от пореза.
— Да, вот тебе и младенцы в лесу. Мы ведь ничего не знаем! Наверняка средний участковый врач поставил бы Ребекке диагноз и вылечил одним уколом. Вот и получается: не начнем ли мы мереть как мухи от гриппа и кори?
— Мы будем учиться. Ник.
— Может, при этом мы только узнаем, что в аду выжить надежды нет… Я все думаю про то, что сделали эти девочки в сарае. Может, они были правы? Уйти, пока еще здоровы. Может, через пять лет мы покроемся вшами и чирьями и будем выкапывать для еды червяков из дерьма?
— Я не знаю, Ник, — сказала она печальным голосом. — Можем только пытаться.
Когда-то поездка в Эскдейл была бы приятным путешествием по сельским дорогам. Сейчас это был опасный рейд по новому миру, который я про себя называл Землей Безумия.
Ведь мы просто дети, которые не знают ни хрена. Вокруг кишели психи, которые, представься им случай, сдерут с нас кожу живьем. Я стрелял глазами вправо и влево, высматривая монстров, которые могут выпрыгнуть на дорогу и сожрать нас целиком. Даже на привалах, закрывая глаза, я видел безумный взгляд отца Слэттера или прыгающих во тьму Певучих Сестриц с ореолом золотых волос. И тут же пронзительный треск натянувшихся веревок.
— Ник, ты не устал?
— Нет.
— Хочешь, я поведу машину?
— Все путем. А что?
— Ничего. Я только говорила тебе, что на этих полях Креозоты выложили новый узор. Вроде палочного человечка, выложенного из пластин фольги.
Я вздрогнул, покрываясь гусиной кожей.
— Не знаю, как ты, Сара, а я почти готов поверить в эту чушь насчет разговоров Креозотов с Богом.
— Мне это чувство тоже знакомо. Это потому, что мы боимся. И начинаем искать простые ответы. Мартин Дел-Кофи сказал: «Отбери у человека цивилизацию, и останется не человек без цивилизации, а какое-то совсем другое животное».
— Чтобы вытащить нас из этого дерьма целыми, нужно больше, чем доморощенный тинэйджерский философ.
— И ты прав. Ник, нам нужно будет намного, больше. Но надо помнить, что нельзя поддаваться страху. Мартин говорил, что мы должны быть готовы к тому, что нас поразят странные ментальные изменения. Мы прошли через невыносимые испытания, мы видели ужасы — людей, буквально разорванных на куски. Мы перепуганы. Еще долго нам предстоит жить в постоянной опасности. Неизбежно, что еще кто-то среди нас погибнет. Поэтому мы становимся иррациональными; мы, вероятно, станем крайне суеверными, даже параноидальными.
— Что значит «параноидальными»?
— В сухом остатке это значит, что будем бояться собственной тени. И мы вполне можем начать без всякого смысла обвинять в наших несчастьях людей — и даже неодушевленные предметы. Как нацисты все свои проблемы валили на евреев и как…
— Ты говоришь совсем как Дел-Кофи.
— Но разве ты не видишь, что он прав? Он пытается нас заставить понять, что с нами случилось. Вроде как если ты подцепил грипп, а доктор тебе рассказывает, каких симптомов ожидать. Лихорадка, ломота, слабость. Мы сейчас проходим через самый настоящий кошмар. И он на нас психологически воздействует, а симптомы этого воздействия — суеверие, иррациональные страхи, паранойя. Но если знать симптомы, с ними можно бороться.
Я вдруг спросил ее:
— Ты в Распорядительном комитете?
— Да, там.
— Вместо Ребекки?
— Нет… просто Дэйв меня попросил.
Еще двадцать минут мы ехали молча, и вдруг без видимой причины колонна остановилась.
Через минуту вдоль колонны машин к нам подбежал Дэйв:
— Ник, у нас проблема.
Я пошел с ним вдоль машин к одному из грузовиков. Один взгляд на шипящий из-под кабины пар сказал мне, что случилось.
— Лопнул шланг радиатора, — сказал я. — Я тебе говорил, что в нем трещина.
— Что-нибудь ты можешь с ним сделать. Ник?
— Зависит от того, насколько сильно лопнул. Я же тебе говорил, запчастей у нас нет. Вот что ты можешь сделать — достань-ка мне пару яиц.
— Яиц?
— Не волнуйся, Дэйв. Не для еды. Если шланг не разорвался полностью, я вобью яйца в радиатор, и они залепят течь. Если повезет, доберемся до гостиницы.
Он пошел добывать яйца, а я откинул капот. Колонну окутал пар. Но шланг еще не был разорван необратимо. Пока мотор остывал, я взял пару ведер и пошел искать воду.
— Мы недалеко от реки Оуз, — сказал Дэйв. — Вот она, через поле. Тебе помочь?
— Нет, спасибо, справлюсь.
На самом деле я хотел побыть один. Самоубийство девочек начинало грызть душу.
Протолкнувшись сквозь дыру в изгороди, я пошел через поле к реке. Набрать ведра было делом секунд, но я прихватил несколько минут, чтобы просто посидеть на камне, глядя на текущую воду.
Река была шириной в добрых пятьдесят ярдов. Низко парящие птицы выхватывали из воздуха мошек. Время от времени с плеском прыгала рыба. Здесь был покой, и через несколько минут мир уже не казался таким страшным. Я стал думать, что будет, когда приедем в гостиницу. Может быть, мы с Сарой сможем жить в одной комнате.
Глядя на воду, я услышал свист.
Знакомый звук.
Голова моя вскинулась, глаза стали обшаривать дальний берег, пока я их не увидел. Возле самой воды на меня с того берега глядели мужчина и женщина.
— Ник, где тебя черти носят? — махнул мне рукой папа. — Мы уже много дней тебя ищем.
Даже от пули я бы так не вскинулся.
— Ник! — позвала мама. — Ты здоров?
— Да. — Мой голос звучал совсем как чужой. — Вполне. А вы как? Вы не…
— Ник, мы тебя почти не слышим. Пройди вниз до моста и на нашу сторону.
Они пошли вниз по берегу, ожидая, что я пойду за ними.
— Быстрее, Ник! — крикнула мама. — Мы ждать не можем!
— Что случилось? — спросил я. — Куда вы?
— Не можем сейчас говорить. Нам пора идти.
— Но что случилось, черт побери? Папа… папа… Они не остановились. Только мама обернулась на ходу и крикнула:
— Слыхал новости, Ник? Чудесно, правда?
— Какие новости? Мам! Папа! Вернитесь, я не знаю, куда вы идете! Вернитесь!
Я ломился за ними сквозь кусты вдоль берега и чуть не влетел в Курта.
— Ник, что случилось? Чего ты бежишь?
— Я иду за ними!
— За кем?
— Вон за теми, на той стороне.
— Зачем? Это же Креозота, они же тебя убьют.
— Ни хрена это не Креозоты, это мои родители!
Он посмотрел на меня с испугом. Вид у меня был, должно быть, дикий, и он не мог не подумать, не встал ли я на край дивного мира Креозотов.
— Дэйв… Дэйв послал меня тебя разыскать. Ник. Надо ехать. Там несколько Креозотов идут за нами по дороге. Еще десять минут, и они нас достанут.
— Отвали.
Он стоял и смотрел на меня, шлепая отвислыми губами.
— Отвали, я сказал!
Мне так хотелось влепить по этой вислогубой роже, что я зарычал и сделал к нему пару быстрых шагов.
Он завопил, будто его двинули, и побежал, спотыкаясь, через поле к колонне.
Я бежал вдоль реки, ища глазами маму и папу. Их не было. На этот раз это был не сон — они были настоящие. Лучше бы они там подпрыгивали и вопили, что хотят меня убить. Но они этого не делали. С виду это были мои нормальные, трезвые родители, которые услышали какие-то потрясающие известия. Как в тот день, когда они влетели в дом и сообщили нам, что выиграли по лотерее телевизор.
Сумасшедшие они? Здоровые? Я не знал.
* * *Когда Дэйв меня нашел, я сидел на берегу, кидая камешки в воду.
— Как ты. Ник?
— Так на так.
— Я слышал, что ты видел своих родителей… Ты уверен, что это были они?
— Определенно.
— Ты хорошо напугал Курта, знаешь? Он все еще глазами хлопает.
Доброжелательно улыбаясь, он присел рядом со мной и тоже начал кидать камешки. И говорил спокойным голосом, излагая факты. Он рассказал мне, как вернулся домой с вылазки после выходных и увидел в постелях своих двух братьев — мертвыми. В его рассказе не было жалости к себе.
Я испытывал к нему неприязнь и ненавидел себя за это.
