Константин Уткин - Песий бунт
Доводы Опухшего были несколько однообразны, но Расстригу это не смущало.
– Потому что погрязнешь в злобе и пороке и вся твоя жизнь станет одним сплошным кошмаром… Только и будешь думать, как бы кому отомстить и как бы тебе не отомстили. И спать из – за этого не сможешь, и есть тебе не захочется, и пить.
– Ну уж нет – глумливо усмехнулся Опухший – вот пить мне никогда не расхочется….
– Все в руках Божьих… вот думал ты когда – нибудь, что собаки, бессловесные и верные твари, будут нам диктовать условия?
– Нет – помотал щеками Опухший. Он вообще ни о чем не думал – за исключением пьянки или опохмелки.
– Вот и никто не думал. А оказалось, что они ничуть не хуже нас…все в руках Божьих.
Но Умнику такой расклад был не по душе – он с легким омерзением поглядел на своих товарищей по несчастью, поднялся, потянулся во весь свой не маленький рост (так что в тишине раздался хрусть суставов) и сказал.
– Я давил этих тварей, давлю и буду давить. И ни одна сволочь не заставит меня под ихними лапами пахать… я венец творения, правильно, поп? А поскольку я венец творения, то мне и решать, кто на это земле жить будет, а кто – нет.
– Очень плохо… – острое лицо Расстриги казалось в свете костра вырезанным из красного дерева – очень плохо, что ты так думаешь. Они ничуть не хуже нас с тобой, даже лучше, поскольку выбора им природа не оставила. Они могут делать только то, что им диктует инстинкт, и не больше. На них нет греха. Грех есть на нас.
– Первородный, что ли? – постепенно закипая, спросил Умник. – я не просил меня рожать, так почему же я греховным оказался?
– Греха первородства тоже нет. Есть грех выбора, и вот от этого нам никуда не деться.
– Почему? – Умник, сам того не желая, оказался втянутым в беседу – и при этом раздражение его становилось все меньше и меньше. Расстрига не давал отражения – на него можно были кричать, махать кулаками и все впустую.
– И бога в себе мы ежедневно убиваем. Каждый день мы совершаем не один грех, и даже не несколько… десятки. И даже не задумываемся об этом.
– Сейчас бы водочки – мечтательно произнес Опухший, и Расстрига посмотрел на него с грустью. А потом посоветовал.
– У меня на рясе веревка еще достаточно крепкая – так ты ее возьми. Зачем столько лет мучиться? Быстро и хорошо можно эти дела решить. Все равно потом в ад попадешь и будешь вечно мучиться.
– Ты про что? – уставился на него еле видимыми щелками Опухший – ты про что намекаешь? Это самое, что ли? Удавиться?
– Ага. – невозмутимо ответил Расстрига. – Повеситься.
Вместо ответа Опухший, двигая задом по бревну, на котором они сидели, подполз вплотную к Умнику и прошипел.
– Писец нашему попу настал. Крыша поехала. Я хотел просто водочки выпить, а он мне повеситься предложил. Я бля буду, все они такие ненормальные. Слушай, а может, связать его на хрен, а? Может, он убьет нас сейчас? Скажет – не хочешь вешаться, так я тебе помогу, все равно тебе в аду гореть? Давай свяжем?
Умник, морщась от запаха, долетавшего до него вместе со словами, отодвинул Опухшего рукой.
– Не мельтеши. Расстрига, а ты что хотел сказать, что-то я не въезжаю?
– Все очень просто – Расстрига с легкой улыбкой наблюдал за волнением Опухшего и был, как всегда, спокоен – все очень просто. Бог нам дал тело и венец творения – мозг. Любой алкоголь уничтожает в первую очередь мозг, что ведет к деградации, моральной смерти. Сначала моральной, что гораздо страшнее, а потом и материальной, физической. Понятно? Это тоже самоубийство, но только растянутое во времени. Это такой же грех, как и самоубийство быстрое. Так зачем время терять?
Умник усмехнулся. Потом поскреб с жестяным звуком щетинистую щеку и сказал.
– Молодец, расстрига, проняло. Проняло бы меня, говорю, если бы я был верующим. А так – не канает. В общем, чувак, ты давай, толкай свои идеи вот им, а я пока попытаюсь отсюда сдриснуть.
Расстрига пожал плечами, Опухший схватился за голову – оставаться один на один с безумным попом и спящим сном младенца Кекликом ему было страшно. Этот страх почувствовал Умник и посоветовал.
– Не боись, чудило. Он же поп, хоть и расстрига. Ему религия запрещает людей убивать. Даже собак и тех он мочить не может, слабак.
Сказав это, он смерил презрительным взглядом безмолвную согнутую фигуру в багровых отблесках остывающих углей и шагнул в темноту.
Он не знал, куда идти, и надеялся только на инстинкт, который, он был уверен, у человека в минуту опасности не слабее, чем у дикого животного – и поэтому ломанулся сквозь кусты.
Некоторое время продирался, нещадно треща ветками и рискуя потерять глаза, потом, повинуясь внезапному импульсу, остановился и почти бесшумно вернулся по своим следам к костру. Там было тихо и безмолвно, взятые в плен люди спали на холодной земле, прижавшись друг к другу.
Умник криво усмехнулся, представив, как собачий патруль идет по его следу в болото, и пружинистым бесшумным шагом двинулся по тропинке.
Но судьба в эту ночь не была к нему благосклонна – в серебристом узоре вдруг выглянувшей из-за туч луны он увидел прямо перед собой три звериных безухих силуэта, постоял, сплюнул и пошел обратно к костру.
* * *Разбудили пленников без всякого уважения – бесшумно возникшие из утреннего тумана кавказцы сначала с обнюхали бледные лица, потом облизали их (Спящие мужики, не поняв, в чем дело, просто пытались закрыться) и наконец разразились таким громовым брехом, что бомжи просто рванули к лесу.
Опухшего ловить не пришлось – побег его кончился звучным ударом, после которого береза еще долго дрожала и роняла листву. Расстрига, прижатый к земле когтистыми лапами, громко читал Отче наш, Кеклик вопил – он попытался влезть на дерево, и теперь его оттуда за ногу стягивала пятнистая тварь размером с годовалого телка.
Только Умник и Лепила сохранили спокойствие и достоинство – впрочем, доктор дрожал мелкой дрожью, Умник, набычившись, сжимал к карманах кулаки.
Витька никто и не тронул – но он поднялся сам, морщась и держась за ягодицу.
Людей построили, собаки сели напротив – рыжая псина, облизываясь, не могла оторвать взгляда от кровоточащей голени Кеклика – потом во всех головах разом прозвучал низкий голос.
– Идите, господа, за моими друзьями. Что будет при попытке побега, вы уже знаете – посмотрите на Кеклика.
– А что с нами будет? – вдруг фальцетом закричал Опухший. К особенностям его физиономии прибавился растущий на лбу лиловый рог. – водки дадите? За так мы работать не согласные.
– Ты еще не понял, куда ты попал – с ноткой изумления ответил голос – ты будешь делать то, что тебе скажут. А насчет водки – не беспокойся, она тебе больше не понадобиться.
Голос звучал в мозгах людей, и поэтому выражения их лиц были говорившему недоступны – не мог оценить то ехидно-блудливое выражение, которое вмиг возникло на роже Опухшего. Умник покосился на него и крякнул – вот убоище, все события последних месяцев обошли его стороной. Ткнул соседа в дряблый бок и сказал.
– Слышь, толстячок – если они захотят, ты не только пить, ты срать перестанешь.
– а… – Опухший открыл рот и несколько секунд думал – а куда же я все это дену?
– В себе носить будешь – объяснил через плечо Умник, шагая за мохнатой спиной кавказца. – а потом операция. Зато деньги получишь…
– За что? – с испугом спросил Опухший. Он все воспринимал серьезно.
– Как это за что? Вот накопишь в себе удобрений тонны две, тебе и заплатят сразу, штук сто баксов.
– Заливаешь? – заволновался Опухший и попытался было обогнать Умника, чтобы заглянуть к нему в лицо, но был мгновенно схвачен зубами за ягодицу.
– Дурак – абсолютно искренне ответил Умник. Знаешь, как у птиц помет называется? Гуано. Почти то же самое. Бешеные деньги стоит.
Опухший пробормотал что то невнятное. Через несколько минут всем стало не до разговоров.
Псы – то ли по своей инициативе, то ли повинуясь неслышному приказу – взяли такой темп, что сначала отстал Опухший, который и на медленном ходу дышал с присвистом., а потом и все остальные растянулись цепочкой.
Расстрига вместе с подгоняемым испугом Лепилой, долгоногим и худым, первые выскочили на поляну, со всех сторон окруженную многовековыми дубами – тяжелые корявые ветви почти смыкались сверху, отбрасывая на покрытую бурой листвой землю узор теней. В центре, на ворохе листьев лежал здоровенный черно-белый пес, изучающий их со спокойным интересом.
Расстрига, некоторое время удивляющийся королевской стати собаки, уловил какое-то шевеление в кустах за ним, присмотрелся и ощутил озноб по спине. Не выходя на поляну, в зарослях до поры скрывались десятки, если не сотни собак. И настроены они были, похоже, не очень дружелюбно.
В спину Расстригу ощутимо толкнули, и взмыленный Умник, вытирая заливающий глаза пот, уставился на дога.
– Во, бляха муха – высказался он и крикнул через плечо.
