Александр Розов - Чужая в чужом море

— Пфф, — возмутилась африканка, — Глупо, да! Вокруг столько планет пропадает зря!

— Ага, — согласилась Ахети, — но я объясняю, как у Ефремова. У него есть роман «Час быка», продолжение «Туманности Андромеды», про планету Торманс около другой звезды. Планету колонизировали люди, улетевшие с Землю из несогласия с земным коммунизмом. Колонисты все засрали, устроили диктатуру, колбасят друг друга по–черному. Потом земляне всех спасают, но смысл в том, что нефиг колонизировать.

— А что из себя представляет этот земной коммунизмом? – спросил Олаф.

— Теперь про коммунизм. Рулит «Совет Экономики». При нем несколько групп консультантов. Типа, ученые…

— А как формируется этот Совет? Как у вас, или как у нас? Конкурс или выборы?

— Там непонятно. По ходу, глобальные вопросы ставятся на интернет–референдум.

— А кто определяет, какие вопросы глобальные?

Ахети вздохнула, взяла тайм–аут, сделав ленивый переворот под водой, и ответила:

— Te i reira, te oere hamani. Там дело темное. Откуда берутся эти умники в Совете и по каким принципам они управляют… В романе считается, что они хорошо управляют.

— Хорошо для кого? – поинтересовался Керк, — И, кстати, кто воспитывает детей?

— Два пинка, оба нокаутирующие, — оценила Ахети, — В романе считается, что есть такие принципы этики, которые все решают наилучшим образом. Если их внушить каждому хабитанту с детства, то все будет классно. Отсюда — приоритет педагогики. Как только ребенка отнимают от груди, так сразу отдают в учебные лагеря, где он воспитывается и учится под контролем педагогов до 17 лет, потом он еще 3 года выполняет спецзадания педагогов, и освобождается только в 20 лет, если педагоги поставят ему зачет.

— А кто не получил зачет, того убивают, — добавила Пума.

— Откуда такой вывод? — поинтересовалась Ахети.

— Знаю, — ответила африканка, — Когда я была маленькая и жила на Замбези там рядом были лесные племена, совсем дикие. У них так. Кто сдал зачет, тому педагоги режут каменным ножом узор на лице и мажут золой. Это он взрослый, может строить дом и брать себе женщин, а до зачета он служит педагогу. А потом, кто не сдал зачет, тому режут горло и съедают. Если ты не хочешь сдавать зачет, то бьешься с педагогом на копьях. Если убьешь его, то сам будешь педагог, а если педагог убьет тебя, то тебе не повезло. Если кто–то старый, сильно раненный или больной, то ему режут горло, для экономии, чтобы не кормить. Лесные люди сильные, здоровые, но очень глупые, да!

— А откуда у них берутся педагоги? – спросила Фрис.

— Педагоги берутся оттуда, что они убили старых педагогов. Я же понятно сказала.

— Ну да, — согласилась шведка, — А почему ты называешь их педагогами?

— Это не я, это Ахети их так назвала. Они рулят, пока их не убьет тот, кто сильнее.

Развеселившийся Рон подплыл и слегка хлопнул Пуму по попе.

— Хей, черная кошка, а экономический совет у лесных людей есть?

— Типа того, — ответила она, снова уцепляясь за его плечо, — Есть такие старики, которые падают, дергают ногами и у них пена идет изо рта. Совсем ебнутые. Им не режут горло, потому что боятся: дух мбембе, который у них в голове, выскочит и будет плохо. А так, педагоги говорят другим лесным людям: У! Это мбембе дает нам совет через ебнутого старика! Он советует то–то и то–то. Делайте так! И лесные люди слушаются, да!

— Ничего такая демократия, — оценил Олаф, — только немного готичная, да Ахети?

— Угу. Но ты не путай, где Ефремов, а где люди из леса на Замбези рядом с fare Пумы.

— Я не путаю. Просто, если к Ефремову добавить Замбези, то появляется логика.

— Верно, — согласилась она, — Это футуро–общество 40–го века подозрительно похоже на застывшую ритуально–кастовую систему городов–государств эпохи ранней бронзы. Но Ефремов совершенно не имел это в виду. Он описывал замечательный, благополучный мир с энергичными, красивыми, открытыми людьми вроде Ромара. В этом и проблема.

— Ромар классный, — согласилась Пума, — только он… Хрупкий. Как все элаусестерцы.

— Хрупкий? – удивилась Фрис, — А, по–моему, он здоровый, как черт.

— Пума верно сказала, — вмешался Керк, — Они очень креативные и коммуникабельные ребята, поэтому с ними надо обращаться бережно. А вообще, им цены нет.

— Значит, — заключил Олаф, — на Элаусестере люди похожи на тех, про которых писал Ефремов, а вот их коммунизм совершенно другой… Кстати, как у них с сексом?

Ахети остановилась и разлеглась на воде, выражая мечтательность всем своим телом.

— Обалденно! Правда, я сужу по одному случаю с одним представителем, но…

— Wow! — сказал швед, — Рад за тебя. Но я спросил про секс в «Туманности Андромеды».

— А–а… Там закручено. С одной стороны, открытая эротичная эстетика тела, с другой – полное отсутствие эротики in–action. Можно подумать, что женщины беременеют от взгляда на мужчину… Хотя, ни одной беременной женщины в романе нет. И ни одной кормящей. Только одна женщина упоминает, что не так давно вскормила ребенка. Да, маленьких детей и стариков тоже нет. Странно, не так ли?

— Может, что–то пуританское? – предположил Керк.

— Нет, — ответила Ахети, — В других романах Ефремова с сексом все, как у людей, а в «Туманности…» — как у насекомых. Матка — яйцо – инкубатор – рабочая особь – аут. Парадокс: весь мир считает «Туманность…» лучшей коммунистическая агиткой, а на Элаусестере, в единственной на Земле успешной коммунистической автономии, этот роман считают художественным сборником научно–технических прогнозов, и только.

— Наверное, еще и социальных прогнозов, — заметила Фрис, — Ромар говорил, что у них коллективное воспитание с раннего детства, как и в «Туманности Андромеды».

— Коллективное, — подчеркнула Ахети, — Не педагогическое. Это принципиально иное. Например, я – здесь, а мое маленькое ушастое сокровище — у моей тети, на ферме, на острове Уруктабел, это миль 10 к югу. Там же еще шесть родственных киндеров. Это хорошая компания, природа, детям нравится. У нас в Гавайике это обычное дело, а на Элаусестере любая женщина для любого киндера — это как тетя или бабушка. Там все считаются родичами, только и всего. Никакой педагогики в европейском смысле.

— А как же детей воспитывают без педагогики? – удивилась шведка.

— А как их воспитывали до того, как придумали эту педагогику?

Фрис задумалась, ухватилась за руку Олафа и стала болтать ногами. Компания уже не плыла, а лежала на воде вокруг Ахети. Керк окинул эту картину взглядом и заключил:

— Итак, foa задолбались плавать, так что занятие окончено. Двигаемся к рафту.

— Iri! – воскликнула техноисторик, — Раз так, можно мне тоже прокатиться на буксире? Типа, все девчонки катались, а мне немножко завидно.

— Aita pe–a, glo. Хватайся, — и Керк похлопал по своему левому плечу.

— Ya, — одобрила Пума, — По ходу, пора разнимать коммунистов, а то подерутся.

…

Подраться Юн Чун и Ромар не пытались. Китаянка произносила длинные филиппики, а элаусестерец мягко ее успокаивал, как обиженного и расстроенного подростка.

— … Провести озеленение пустынь — тараторила Юн Чун, — построить там города…

— Кто там будет жить, Юн? Ты же сама сказала: население планеты не должно расти.

— Хорошо. Тогда другую важную и нужную работу.

— Скажи, какую еще важную, нужную работу можно делать на Земле, если высокий уровень жизни уже обеспечен и с материальным благополучием все ОК?

Юн Чун замолчала и задумалась, подперев подбородок кулачком. Шестеро участников «спортивно–прикладных учений» успели выбраться на рафт, и устроились поближе к спорщикам, жестами показывая: «нам интересно, мы послушаем». Китаянка кивнула и, несколько нерешительно предположила:

— Например, биологические исследования. Увеличить период активной жизни до 170, а потом до 300 лет, создать новые аппараты для проникновения в глубокий космос…

— Отлично! Тогда 100 лет в пути — не проблема. Они полетят к ближайшим звездам на понятном, реально–возможном субсветовом корабле. Ничего, что я фантазирую?

— Ничего, мы же говорим о научной фантастике. Это как раз то, что интересно!

— Мне тоже! Если нам доступен радиус 25 световых лет, то мы можем долететь до 10 разных звездных систем с планетами. А оттуда, через 100 лет, прыжок к следующей группе звезд, уже в 50 световых годах от Земли, а оттуда — дальше, увеличивая сферу охвата на 125 световых лет за тысячелетие.

— Ефремов считал, что через 2000 лет появятся звездолеты, проходящие через другое пространство, как бы, со сверхсветовой скоростью свет, — заметила Юн Чун.

— Ну, и замечательно, если появятся! – воскликнул Ромар, — За 2000 лет радиус сферы будет 250 световых лет. Тысячи звезд, принадлежащих людям! И между ними рейсы сверхсветового шаттла! Вот тебе и «Великое Кольцо», о котором писал Ефремов!