Анатолий Радов - Нулевая область
– Придурок ты, Пашка – зло бросил Макс – До хрена ты знаешь что по-русски, а что нет? Между прочим, раньше русские именно сжигали умерших – он махнул рукой, словно отгоняя надоевшую муху – Молчи уже.
Во двор вошли Сергей с младшим. Ружьё было в руках у младшего, отчего лицо его сделалось немного заносчивым.
– Егорыч, пора уже нести, а дядь Саши нету – сказал Серёга.
– Иди, помоги перекласть – дед махнул головой на дверь – Если не придёт, тут хватает мужиков.
– Угу – буркнул Серёга, и легко поднявшись по ступенькам, скрылся в доме.
Младший присел на корточки возле забора, поставив ружьё прикладом на землю.
– Ты на улицу лучше выйди, Васька – дед недовольно покачал головой – Ох уж и лентяй.
– Да не будет ничё – отмахнулся младший.
– Ну, смотри. Хотя, а нам чего тут делать? – дед на секунду обернулся к Максу – Пойдём мы, наверное, на улице постоим. Васька, ты нести будешь?
– Не знаю – младший пожал плечами.
В этот момент, во двор вошёл мужчина лет пятидесяти, коренастый, с пышной, чёрной шевелюрой, в которой то тут, то там белели седые волоски. Он выглядел запыхавшимся.
– Я понесу, Егорыч – сказал он, и подойдя, пожал деду руку – Как там баба Нюра?
– Да вроде держится.
Мужчина тяжело вздохнул.
– Да-а. Тяжело сына пережить. А это те хлопцы, что появились? – он протянул руку Максу, и Макс пожал в ответ. И от этого крепкого рукопожатия, как будто гора свалилась с его плеч. Максу всё ещё казалось, что местные как-то пытаются отстраниться от него, и ещё казалось, они это делают потому, что он как бы причастен к смерти хозяина этого дома, но теперь ему вдруг поверилось, что это не так.
– Просто им сейчас не до нас – подумал он, глядя, как Пашка жмёт руку мужчины.
– Серёга там? – спросил мужчина у деда.
– Тама. Семёна перелаживают, наверное.
– Я тоже это… пойду.
– Иди, иди, Саш. Мы на улице будем, если чего.
– Угу – буркнул мужчина и ушёл в дом. Дед ещё какое-то время молча стоял, разглядывая стену дома.
– Штукатурка обваливается – сказал он вдруг с какой-то грустью в голосе – А не до неё окаянной сейчас. Может потом?
Он медленно двинулся в сторону ворот, а в открытых дверях дома появился Серёга. Он проталкивался через сени с деревянным сооружением в виде носилок, дёргаясь туда-сюда. Видно было, что эти носилки за что-то постоянно цеплялись. Лицо Серёги было напряжённым и сосредоточенным, он шевелил губами, беззвучно ругаясь.
– Помочь? – спросил Макс, и не дожидаясь ответа, взбежал по ступенькам.
– За ручки возьми – напряжённо ответил Серёга, безрезультатно дёрнувшись вперёд.
– Угу – Макс взялся двумя руками за верхнюю ручку и легонько потянул на себя. Ручкой была круглая жердь, прибитая к старой двери.
Дед остановился и обернувшись, стал с вниманием наблюдать. На его лице появилась едва заметная улыбка.
– Подожди, я сейчас назад чуть сдам – сказал Серёга, и Макс угукнув, сделал шаг вперёд.
Примерно через полминуты они положили носилки на землю посреди двора, и Серёга облегчённо выдохнул.
– Фух, умаялся – сказал он, и улыбнулся Максу – Спасибо, что помог.
– Да не за что – пробормотал Макс, и развернувшись, посмотрел на деда – Что, Егорыч, на улицу пойдём?
Макс почувствовал внутри радость от этой благодарности с улыбкой. Со стороны местного, почти незнакомого человека, она прозвучала более чем искренне, и разом разрушила страх и обеспокоенность, но она же и смутила своей неожиданностью.
– Угу – кивнул дед – Пойдём, подождём.
Они вышли из двора. Макс заметил вдалеке справа двух человек, которые суетились возле какой-то кучи, и понял, что там и будут сжигать. С другой стороны, той, откуда они пришли, Макс увидел ещё одного человека с ружьём.
– Наверное, тот самый Колюня – решил Макс, и опёршись спиной на забор, стал ожидать. Пашка присел на корточки, плюнул и принялся глупо рассматривать плевок. Было заметно, что всё это его угнетает, и скорее не мрачностью, а скукой. Макс недовольно покривился.
Во дворе послышались напряжённые звуки, стук шагов по деревянным порожкам, тихие, но резкие слова.
– Осторожнее…правее чуть…придерживай голову…поправь, поправь…
Через минуту открылась наружу одна из створок ворот, и из-за неё появился младший. Он сделал пару шагов, и развернувшись, стал смотреть внутрь двора. Макс оттолкнулся от забора и выжидательно уставился на распахнутую створку. Напряжение снова вернулось к нему, и даже в него, казалось пробравшись в самый желудок, то естественное напряжение, которое бывает всегда, когда начинаются какие-то значимые события. А Макс знал, что сейчас будет. Сейчас вынесут мёртвого из двора, в котором он жил, а возможно, в котором он и родился, вынесут навсегда, бесповоротно, и он уже никогда сюда не вернётся. Нет такой силы, чтобы вернулся. Пашка медленно поднялся и отошёл от ворот подальше, остановившись возле деда. Дед тоже ожидал, напряжённо поглаживая бороду.
Процессия появилась только через пару минут. Видимо что-то там доделывали, может укладывали, может соображали, кто понесёт впереди, кто сзади. Макс за это время успел нервно наковырять небольшую ямку носком кроссовка, и когда мертвеца вынесли, он замер и тяжело уставился на носилки.
Мертвец лежал накрытый до шеи простынёй, края которой были подоткнуты под него. Спереди носилки тащили Серёга с тем мужиком, который здоровался с ними во дворе, сзади двое из незнакомых Максу. За носилками шла мать с женой и женщина, разговаривавшая во дворе. На её плече лежало белое полотенце, свёрнутое в несколько раз по длине.
Процессия не останавливаясь, в молчании, вышла на улицу и двинулась в ту сторону, где копошились возле кучи два человека. Дед, Пашка и Макс пристроились позади, а младший, закрыв створку ворот, догнал их, и обойдя справа, поравнялся с носилками. Шли медленно, Макс, чтобы не видеть лица покойника, постоянно бросал взгляд вперёд, туда, где уже не суетясь стояли два человека. Вскоре он разглядел, что куча, вокруг которой они копошились была сложена из сухих веток и соломы, и с удивлением, и ещё каким-то слабым, неясным чувством, он узнал в одной из этих, как оказалось двух женщин, внучку Егорыча. Она смотрела на приближающуюся процессию с какой-то тревогой на лице и по её сжатым губам, Макс догадался, что она силится не заплакать. Второю была женщина лет тридцати, она смотрела себе под ноги, держа руки за спиной, отчего выглядела немного нелепо.
Макс вдруг подумал, как это они не побоялись вот тут одни, заниматься своим делом? И почему к ним не приставили кого-нибудь с ружьём? Хотя бы того же младшего.
Процессия приблизилась к куче, по четырём сторонам которой Макс разглядел вкопанные в землю железные трубы. Носилки поставили на эти трубы, и старушка, склонившись и уткнувшись лицом в грудь покойного, зарыдала в голос. У Макса по спине пробежали мурашки и на глазах непроизвольно накатились слёзы. Ничего страшнее, чем вот такие вот рыдания матерей, он ничего в своей жизни не знал. Они выворачивают наизнанку, сжимают так, что даже из самых суровых мужиков выдавливают слёзу.
Один из мужчин подошёл к старушке, и бережно обняв её, стал успокаивать. Жена плакала молча, и Макс повернув голову, увидел, что так же молча плачет и Маша. Она закрывала глаза ладонью, словно стыдясь, и едва заметно вздрагивала.
Макс не увидел, как отвели от носилок старушку, как подожгли солому, он повернул голову, только когда услышал треск и шипение, с которыми она стала торопливо разгораться, словно спеша быстрей закончить это тяжёлый ритуал. На лице покойника Макс увидел то самое полотенце, что лежало на плече женщины, и он вдруг ясно прочувствовал всю нереальность происходящего. К нему вернулось то ощущение, которое он испытал на горе, увидев приближающегося крака, которое он до этого испытал в детстве, увидев нечто в темноте своего двора. Он видел, как начинает гореть простыня, и наверное, уже и тело, и чувствовал, как вместе с ним, внутри него тоже полыхает какой-то огонь, оставляя после себя пустоту. И чем больше становилось этой пустоты, тем сильнее она походила на колодец, чёрный, бездонный, в глубинах которого затравленно металась всего одна мысль:
– Это просто дерево. Самое обыкновенное дерево, чёрт подери!
Глава 9
Макс нервно дёрнулся, когда почувствовал прикосновение к плечу. Погрузившись в себя, он на какое-то время перестал видеть и разгорающееся пламя, и охваченное им, накрытое простынёй и полотенцем тело, и стоящих вокруг людей, словно сам оказался в глубине бездонного колодца, чтобы быть ближе к спасительной мысли. Но и находясь там, он всё же какой-то своей частью понимал, что колодец это только убежище, последнее убежище, а не реальность. И эта часть быстро росла, пока наконец не заняла всё, не стала самим им, и тогда он почувствовал прикосновение. Вздрогнув, он повернул голову. Глубокие морщины, седая борода, и глаза полные настоящей жизненной мудрости.
