Гоар Маркосян-Каспер - Земное счастье
— А почему они не обнаружили этого давным-давно? — спросил Дан. — Не в девятом веке, а в первом, втором? Или гораздо раньше, они ведь очень древняя раса, во всяком случае, по их собственным утверждениям.
— Может, раньше их эмпатические способности были слабее? Они их развили.
— Каким образом?
— Хотя бы путем постоянного упражнения. Мы же теперь знаем, что с помощью упражнений можно достичь поистине фантастических результатов в вещах, которые казались совершенно неизменяемыми.
— В чем это? — спросил Дан машинально.
Наи залилась краской, и Маран пришел ей на помощь.
— Неплохая идея, малышка. Кстати, то, что они могут усиливать эмпатические способности, подтверждено экспериментально. Поэт, во всяком случае, говорит, что после Палевой он стал более чувствителен к эмоциям. Между прочим, их эмпатические способности вообще могли возникнуть не столь давно. Если ты помнишь, Дан, там, на Палевой, я вначале счел, что сумасшедшими они называют тех, кто не подчиняется правилам игры, другими словами, инакомыслящих. Но потом, после того, как у меня возникла известная вам гипотеза, я все обдумал, как следует…
— Лежа? — спросила Наи лукаво.
— Лежа. И пришел к другому выводу. Я решил, что это, в первую очередь, люди, лишенные эмпатических способностей. Уроды в их понимании. Неспособные постичь истину, как выразился тот островитянин. Что означает, неспособные к слиянию. То есть даже сейчас это присуще не всем. Что мешает нам предположить, что качество это проявлялось первоначально у отдельных индивидов?
— Спорадически, — уточнила Наи.
— Да. И лишь постепенно… Ну теперь можно и набросать общую картину. Возможно, возникновению этого качества способствовало и гипотетическое переселение. Природа чужой планеты, новые факторы, мутации… Случай здесь, случай там. Постепенно их становится все больше. Потом вступает в действие механизм Наи. Они обнаруживают возможность суммации, слияния. Увлекаются этим. Ищут способы развивать эмпатические способности или усиливать их. Втягивают в свою веру все больше людей. Торговцы наркотиком, так сказать. И… — Маран вдруг прервал свою речь, встал, прошел к холодильнику и принес несколько высоких стаканов с непонятным напитком странного лиловатого цвета. — Я реализовал твою идею, — сообщил он Дану, ставя перед ним стакан. — Смешал кофе с карной. Очень неплохо. Но в холодном виде. Попробуй. — Он сел на свое место и сказал: — Ладно. Продолжай теперь ты, Дан.
— Я?!
— А почему нет? Что ты все слушаешь и слушаешь других? Ты ведь не хуже меня все знаешь. Давай, говори.
Дан задумался. А почему бы и нет?
— Ты подошел к установлению Эры, — начал он неуверенно.
— Я думаю, это скорее было сделано задним числом, — возразил Маран. — Как у вас на Земле.
— А что обозначал первый год? Не рождение же какого-нибудь Первого Старшего?
— Ты у меня спрашиваешь? Рассказчик же ты.
— Я не умею.
— Умеешь. Первый год не суть важен. Может, это дата официального признания Общности смыслом существования, например, или действительно чья-то дата рождения. Это не имеет значения.
Дан решился.
— Ладно. Через какое-то время в Общность втягиваются все, кто обладает эмпатическими способностями. Тех, кто не тянется сам, вовлекают насильно. Как поступают наркоманы или торговцы наркотиками. Хватают и затаскивают в свой круг. Добираются до островов, где много людей без эмпатических способностей. Кстати, тут у нас пробел. Островитяне ведь отличаются и внешне. Почему?
— Почему? — спросил Маран у Наи.
— А разве у палевиан не может быть национальных или расовых отличий? — удивилась Наи.
— Теоретически, может. Но мне это объяснение не нравится. Моя интуиция отказывается его переваривать.
— А что ты сам думаешь?
— Ничего не думаю. Не знаю. Запишем это отдельно. Продолжай, Дан.
— Они объединяют планету. Потом отправляются в космос. Посещают Торену. Это самое начало Эры Общности.
— Может, даже до, — сказал Маран. — Если Эру обозначили задним числом.
— То есть еще не все играют в Общность. Миссионерство пока не захватило их настолько, чтобы пытаться воспитывать обитателей Торены. Они просто определяют, что у торенцев другая система ценностей, и убираются восвояси. А на самой Палевой?
— На самой Палевой, — сказала Наи, — начинается в некотором роде Золотой век. Они довольны. Они даже счастливы. Мир кажется им прекрасным. Отсюда их живопись, которую ты, Дан, удачно назвал «конфетной». Они все приукрашивают — природу, людей. А их большие картины со множеством персонажей отражают слияние. Какие восторженные лица!
— И какие схожие, — заметил Маран. — Одно выражение на всех. Ну? Дальше?
— Дальше — вырождение, — сказал Дан.
— Почему?
— Потому что вначале они испытывают живое чувство, например, занимаются любовью и передают это другим. Но постепенно возникает своеобразный парадокс. Суммированная и отраженная эмоция настолько интенсивна и полна, что первоначальная, натуральная, кажется суррогатом. Пропадает желание создавать и испытывать ее. Но когда исчезают живые чувства, суррогатом становится уже отражение. Тень чувства становится тенью тени. И… И все.
— Все, — согласился Маран. — Остальное ясно. — Он поднял свой стакан. — За твое здоровье, Дан! Наи, девочка! Ты заслуживаешь награды за идею. Хочешь, я повезу тебя куда-нибудь? Слетаем, например, на море, искупаемся и вернемся. Или пойдем… Ну я не знаю. В театр. Или в ночной клуб. Правда, там наверняка объявятся какие-нибудь журналисты и пристанут к нам со всякими далеко не деликатными вопросами.
— А в театре их, думаешь, не окажется? И даже на пляже. Я нашла фото, о котором говорил Артур. Знаешь, где они нас сняли? На дороге. Когда мы поднимались сюда пешком, и вокруг не было никого на добрый километр.
— Так ты никуда не хочешь?
— Хочу.
— Куда же?
— В самое далекое путешествие, — сказала она тихо, почти неслышно, Дан скорее угадал, чем разобрал ее слова.
— Вот как? — Маран резко повернулся к ней. — У тебя сегодня идеи одна лучше другой. Но ты уверена?..
Он умолк, глядя вопросительно, Наи кивнула, вдруг смутилась, встала и отошла.
— Как тебе напиток? — спросил Маран Дана.
— Очень вкусно, — сказал Дан. — Только, по-моему, тут кроме кофе и карны есть кое-что иного рода.
— Коньяк, — признался Маран. — Но немного. Хочешь еще?
Дан вдруг уловил в нем знакомое напряжение натянутой струны. И перехватил взгляд, который потянулся за Наи.
— Я лучше пойду, — торопливо сказал он, поднимаясь. — Увидимся попозже вечером?
— Завтра.
Маран встал, чтобы проводить его до двери.
Проходя, Дан увидел, как Наи собирает в аккуратную стопку разложенные Мараном листы с текстом.
— Оставь, — сказал Маран. — Потом разберусь. — И взяв покрывало за угол, одним движением сдернул его с постели вместе с листами, которые разлетелись по всей комнате, как птичья стая. Впрочем, никто из них этими птицами не любовался, они смотрели друг на друга…
Дан понял, что о нем забыли, и поспешил притворить за собой дверь.
Следующее утро Дан провел один на лужайке перед домом. Он сидел на старинной деревянной скамейке с изогнутой спинкой и читал, время от времени поднимая голову и с удовольствием обозревая подступавший почти к самой вилле желто-красный осенний лес. Ника и Дина отправились в город за продуктами, Дану эта операция представлялась бессмысленной, поскольку все можно было заказать на дом по «фону» или сети, но Нике, как любой женщине, нравилось самолично делать покупки, и Дан давно понял, что тут ничего изменить нельзя. Человек способен на многое, но есть вещи, которые выше его разумения и его сил. Отучить женщину ходить по магазинам может один господь бог, и то если переиграет весь акт творения с самого начала. Так что он только безмолвно кивнул, когда Ника сообщила ему о своих планах, оделся потеплее, взял книгу и пошел на лужайку. Марана с Наи не было ни слышно, ни видно, и Дан даже засомневался в собственном диагнозе, возможно, он не так понял, и они действительно куда-то уехали… Потом он вспомнил взлетевший в воздух отчет. Эффектно, ничего не скажешь. Ох уж этот Маран! Ему бы кино снимать… Он посмотрел на их окно, но окно было закрыто, и он опять решил, что их нет.
Маран появился во время обеда, вернее, в его конце, когда поскучневший Дан молча доедал свой бифштекс под непрекращавшийся щебет Ники с Диной.
— А мне поесть дадут? — поинтересовался Маран. — Или все съели?
— Суп будешь? — спросила Ника, вставая.
Маран кивнул, и она ушла на кухню.
— А где Наи? — спросил Дан.
— Наверху.
— А почему обедать не идет?
— Если она одолеет сегодня лестницу, — сказал Маран, придвигая к себе салат, — значит, мне пора на пенсию.
