Гоар Маркосян-Каспер - Земное счастье
— А хотя бы дом в Леоре, который чуть не рухнул нам на головы.
— Мы же решили, что сами наткнулись на волну, которая привела в действие взрывное или какое там было устройство, — возразил Дан.
— Вот именно. Они не стали убивать нас, так сказать, активно. Но им наверняка было известно о существовании подобного устройства. Однако же они не сочли нужным нас предупредить. Другой пример — ураган. Мы еле из него выбрались, как ты помнишь.
— А может, ураган и был предупреждением? — предположил Дан.
— Тогда б он стих после того, как дом рухнул. Ну а инфразвук? Сам он не смертелен, да. Ну а если б мы свалились с высоты ста с лишним метров, на которой в тот момент летели? Они никак не могли знать, что мы выдержим.
— Не мы, а ты. Тут ты прав. Никто, кроме тебя, этого не сделал бы. И они знать не могли.
— А что ты сделал? — спросила Наи.
— Ничего особенного. Включил автопилот.
— Ничего особенного?! — возмутился Дан.
— Дан, хватит! Должен же был я принять хоть какое-то участие в собственном спасении… Словом, даже эта вроде бы бесспорная их черта при ближайшем рассмотрении расплывается. Так что с психологией действительно плоховато. Что касается отсутствия истории, признаюсь вам, меня уже давно мучает одна сумасшедшая мысль. Что если история палевиан проходила…
— В каком-то другом месте? — выпалил Дан.
— Ты тоже об этом думал? — спросил Маран.
— Еще во время первой экспедиции. Меня поразила слабость их взаимодействия с собственной планетой.
— Вот-вот. Но это, увы, догадки, подтверждение которым удастся найти не скоро.
— Если удастся, — дополнил Дан.
— Да. Так что вернемся к нашим баранам, малышка.
— К сожалению, — сказала Наи, — у меня было мало материала. Картин периода до Эры всего двадцать семь.
— Всего лишь? — удивился Дан. — На этом огромном чердаке?
— На чердаке их было больше, — вздохнул Маран. — Кроме тех, что мы нашли раньше, до того, как я остался один, я откопал еще около сорока. Но так получилось, что я свалял дурака и, когда уходил, не сообразил взять с собой кристаллы для камеры. Видимо, я был изрядно деморализован и совершенно не думал о работе. Я оставил при себе блокнот чисто машинально, рефлекс бывшего литератора. А о кристаллах не подумал.
— В такой ситуации только о кристаллах и думать, — сказал Дан.
— А почему нет? — возразил Маран. — Раз уж сидеть там, так не лучше ли заниматься делом? Однако так или иначе, я не подумал, наоборот, как ты знаешь, снял с себя всю технику, но, к счастью, по рассеянности пропустил маленькую камеру, она была приколота у меня к отвороту куртки. В ней оставалось двадцать два или двадцать три чистых кадра. Я постарался отобрать из найденных картин наиболее интересные, представить все стили, сделал кое-какие записи насчет того, что не мог снять… Но я же в этом ничего не смыслю, мог и ошибиться в выборе… Словом, в итоге, у Наи оказалось двадцать семь картин.
— Все датированы в пределах от 718 до 863 года, — сообщила Наи. — Это примерно сто двадцать земных лет. Немного меньше двух палевианских веков. Сложно определить позицию этих двух веков на временной шкале, нам ведь так и не удалось датировать начало Эры. Возможно, 863 год был прямо перед переходом к новому летоисчислению, а может, за два века до того. Правда, есть одно обстоятельство. Картины рассматриваемого периода стилистически состыковываются с картинами начала Эры, следовательно, вполне вероятно, что эти отрезки времени стоят рядом, то есть Эра началась в пределах десятого века, я имею в виду их век, конечно, из 81 года.
— Раз, — сказал Маран.
— Что раз?
— Один факт уже есть.
— Это не совсем факт, — уточнила Наи. — Предположение, хоть и имеющее под собой основу. Далее. Судя по самим картинам и датам написания тех, которые ты не смог снять, но попробовал как-то классифицировать…
— Только не забудь, что я дилетант.
— Не забуду. Итак, в течение всего рассматриваемого периода соседствовали все существовавшие стили или школы, как хотите. Есть совершенно реалистические полотна, например марины и прочие пейзажи. Или та единственная картина, которая, без сомнения, изображает Перицену. Она с абсолютной точностью воспроизводит колонны храма и оттенок неба. И потом, — она встала и принесла пачку репродукций, — посмотрите на фриз. При большом увеличении видно, что люди на барельефе пятипалые. Можешь взять лупу, Дан, если хочешь…
— Верю на слово, — сказал Дан. — А других таких картин не оказалось? — спросил он Марана. — Она ведь попалась нам чуть ли не в первую минуту, и я подумал, что там их десятки.
— Нет, — сказал Маран. — Я тоже надеялся. Но нет. Я, во всяком случае, не нашел.
— Жаль, — вздохнул Дан.
Маран кивнул.
— Одновременно, — продолжила Наи, — есть картины, похожие на наших импрессионистов. Есть абстрактные. Есть нечто, напоминающее кубизм. Новый сюр. И все это благополучно существовало параллельно, и ничему не отдавалось предпочтения. Конечно, если те, кто оставил эти полотна, отбраковав другие, не проявил предпочтений. Но это вряд ли. В общем, похоже на наше время и на наш прошлый век. О чем это говорит? С одной стороны, либерализм, терпимость…
— Доходящие до всеядности, — буркнул Дан. — У нас. Не знаю, как у них.
— Как у них, не скажу. Мало материала. С другой стороны, столь уравновешенное сосуществование течений говорит об отсутствии новых художественных идей. Ну и, конечно, либерализм в искусстве отражает состояние общества.
— Как же они от либерального общества перешли к такому… это ведь вариант тоталитаризма? — сказал Дан.
— Тоталитаризм и возникает после либерализма, в этом нет ничего экстраодинарного… Одна интересная деталь. Картины отражают изменения одежды, украшений, декора и тому подобное. Но нигде никаких признаков иной архитектуры.
— То есть они не снесли после наступления Эры свои города и не выстроили заново в едином ключе, как можно было подозревать? — спросил Дан.
— Это тоже невозможно утверждать, — отозвалась Наи. — Несомненно одно: на попавшихся нам нескольких городских пейзажах, которые написаны до Эры, архитектура та же.
— Это ведь подкрепляет наши предположения о том, что палевиане — пришельцы, не так ли?
— У этих предположений, — сказал Маран, — есть один изъян.
— Какой?
— Однообразие. Слишком много получается всяких колоний. У нас колонии, у них колонии. Я сразу начинаю подозревать себя в инерции мысли. Оставим пока это.
— Оставьте, — согласилась Наи. — Лучше поговорим об эротических картинах.
— Почему о них надо говорить отдельно? — спросил Дан. — Разве это не очередное отражение той же терпимости?
— Видишь ли, Дан, — сказала Наи медленно, — мне кажется, тут не все так просто. Я хочу, чтобы ты внимательно на них посмотрел. От Марана в данном случае пользы мало, у них ведь такого нет, ему не с чем сравнивать. Посмотри ты. Увидишь ли ты в них что-либо необычное?
Она отделила от пачки несколько весьма красочных репродукций и положила их перед Даном. Дан долго перебирал большие, еле умещавшиеся на столике листы, изучая насыщенные персонажами и предметами сюжеты картин. На первый взгляд это казалось обычной порнографией, весьма откровенной, даже грубой, но если приглядеться… Наконец он поднял голову.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал он. — Это отличается от аналогичного земного жанра. Здесь парадоксальным образом присутствует некая красота. Даже одухотворенность.
— Верно, — согласилась Наи. — У нас в этом нет поэзии. То есть она встречается, но тогда все изображается в ином ключе. Не столь детализированно, более утонченно… Трудно сформулировать.
— Почему трудно? — спросил Маран. — Ты хочешь сказать, что в земном искусстве эта сторона изображается либо красиво, либо естественно. А здесь присутствует и то, и другое. Так?
— Так.
— И о чем это говорит?
— Красоту сексу может придать только любовь, — заметил Дан. — Но любовь… сколько их тут?.. всемером? Правда, они проповедовали полигамию и даже внедряли ее в Атанате не самым деликатным образом, но поверить, что семь человек могут любить друг друга, я, признаться, не в состоянии.
— Твоя формулировка не совсем точна, — заметил Маран. — На картине четверо мужчин и три женщины. И никаких намеков на извращения. Так что…
— Все равно! Любить одновременно четверых! Или троих…
— Я не говорила о любви, — возразила Наи. — Я думала о другом. Возможно, это их знаменитое слияние, их так называемая общность началась именно с множественных любовных отношений. Помнишь, ты мне рассказывал, как догадался? — спросила она Марана. — Насчет тех похорон.
— Ну?
— А как догадались они сами? Почему не во время одной из своих оргий? Там ведь тоже были синхронные эмоции. Эмпатам догадаться было куда проще, чем тебе. Они обнаружили, что их эмоции складываются и усиливаются. Отсюда все началось.
