Ольга Голосова - Преобразователь
– Отец получил доступ к цыганским тайнам. Он умел внушить доверие, вовремя сделать подарок, помочь с документами… Мать не могла вызвать у него глубоких чувств, она была неграмотная девочка, побирушка и гадалка. Он не любил ее. Он всегда любил другую. Да-да, крысу, которая родила ему сына.
– Ишь, не побрезговал, – пробормотал я.
Анна вскинула на меня черные глаза.
– Матери было не до смеха. Она умерла вторыми родами в шестнадцать лет. Мальчик умер через день. А крыс у папочки всегда было довольно: цыгане носили их ему десятками. Именно из тех мест, на которые он указывал…
– Только в людей никто не превращался, да?
– Отчего же, превращались. К тому же таких регулярно доставляла Гильдия. Но больше никто не беременел.
Я почему-то представил себе, как проходили эксперименты по осеменению. Вот с электрошокером в руке донор приближается к самке. Та с визгом убегает, на ходу истекая слизью. Контакт не удался. Следующий шаг – стерильная пробирка наполняется спермой и помещается в холодильник. Потом впрыскивается самке во время течки. Та дохнет. Папа чертыхается и выписывает новую партию мужиков, баб и разнополых крыс. Звучит тихая музыка. В стерильной лабораторной постели сходятся двое. Легким движением руки один из них превращается… превращается… превращается в… И снова – черт побери! Вот они, творческие научные поиски! Как там у них? Эксперимент считается доказанным, если может быть повторен?
– Матери я не помню. У отца есть фотографии – черно-белые. Незнакомая цыганка с сережкой в носу, завернутая в покрывало. Иногда я смотрю в ее детское лицо с мертвыми старушечьими глазами и хочу поплакать. Но не могу. Мне до зубовного скрежета жаль ее, как жаль тысячи ни в чем не повинных мусульманских девочек, которых насилуют всю жизнь. И тогда я ненавижу отца. А с другой стороны, ей еще повезло. Она вышла замуж за культурного белого европейца, который подавал ей норковую шубу и нанял прислугу. Он как-то сказал мне, что больше всего на свете моя мать любила сказки. Отец рассказывал ей про Спящую красавицу и Золушку, а она ему – про крысиного короля.
– Надо думать, слушал он их с интересом. А фотки отца у тебя есть?
– Хочешь посмотреть? Сейчас принесу.
Анна куда-то вышла, позвякивая браслетами, и вскоре принесла пыльный альбом в кожаном переплете. Раскрыв сероватые картонные страницы посередине, она ткнула пальцем в одну.
– Вот он.
Мужчине на фотке было лет тридцать – тридцать пять. Сказать, что он был красив, – значит не сказать ничего. Он был совершенен, как портрет Дориана Грея. Только вот, пожалуй, линия рта жестковатая, да в едва наметившихся носогубных складках таилась безжалостная ирония. Кто-то сказал, что ирония – это оружие трусов. Что ж… В его глазах таилась непостижимая жизнь, воля пряталась за этими длинными ресницами, а тонкие пальцы обнимали флейту, как обнимают любовницу. И я понял свою маму. Я бы тоже не устоял. Я вглядывался в черты того, кто дал мне жизнь, и искал в них себя. Я представлял, с какой легкостью эти изящные маленькие руки касались скальпеля, женщины флейты… О, Марк Михайлович вовсе не был похож на профессора. Слегка вьющиеся волосы по тогдашней моде зачесаны назад, пуловер легкомысленно обнажает шею, свободная от инструмента рука лениво покоится на колене.
– Это в молодости. А вот, – Анна перевернула несколько страниц, – его последнее фото. 20** год, Бухара. Больше его фотографий у меня нет. Да я и не видела его с тех пор. Я училась в институте стран Азии и Африки, а он безвылазно сидел у себя в лаборатории.
Анна говорила, а я смотрел на своего отца. Да, он был так же красив. Пепельные волосы коротко подстрижены, стальные глаза смотрят в объектив. Еще более жесткий рот, еще резче складки вокруг него. Морщинки в уголках глаз, глубокая складка между бровей. Белая рубашка расстегнута, на бронзовой от загара груди – медальон на золотой цепи. И прямо на фотографии, внизу ручкой надпись: «Это я». Вопрос или утверждение? А может, сожаление? За спиной отца виднелись далекие горы, какие-то глинобитные хижины, крытые тростником. И все.
– Можно взять какую-нибудь фотографию?
– Бери любую. Твое право.
И я задумался.
– Кстати, он просил меня сохранить это. Из-под надорванного корешка альбома Анна вытащила письмо. – Это к твоей матери. Прочти, если хочешь.
Она бросила свернутый в трубочку листок поверх фотографий и вышла.
Я взял письмо.
Как там говаривал Гамлет призраку? «Внимать тебе – мой долг»?
«Зоя, под этим именем я тебя знал и под этим именем тебя лишился. Прости меня. Я не верю, что ты когда-нибудь это прочтешь, но я пишу тебе с упорством насекомого. Прости меня. Когда я это пишу, я чувствую, я знаю, я уверен, что ты меня простила. Ты никогда не могла по-другому. Я бы хотел, чтобы наш сын вырос человеком и никогда не узнал бы правды ни о тебе, ни обо мне, ни о тех, кто стоит за нами. Я люблю тебя. Я почувствовал это только тогда, когда потерял тебя навсегда. Ты знала это и раньше. Я нашел то, что искал, но как бы я хотел быть самым последним кретином, простым сантехником или черт знает кем, лишь бы никогда не делать того, что делал. Зоя, я люблю тебя. До встречи там, где мы будем свободны.
P. S. Сын, если ты когда-нибудь это прочтешь, то знай: я не прошу прощения у тебя. Не дело отцу виниться перед ребенком. Я оставил тебе то, ради чего погубил себя и твою мать. Сын, будь человеком, а не зверем – выбор есть всегда».
Я дочитал письмо, и первым моим желанием было выхватить из кармана зажигалку и спалить его к чертовой матери. Но потом я внимательно перечитал его еще раз, старательно запомнив слово в слово все, что там было написано, тщательно свернул его в трубочку и засунул обратно в альбом. К чему нам сентиментальная бумага в век информационных технологий?
Потом снова нашел фотографию отца в молодости и вынул ее из альбома. Подумал и вытащил цветную, где он был в белой рубашке. Разложил их на столе и сфотографировал телефоном. На дворе XXI век все-таки.
Едва я успел спрятать телефон, как вошла Анна.
– Ну что, ознакомился?
– Угу.
– Уяснил, что все завещано тебе?
– Стыдно читать чужие письма.
– Глупо их не читать.
– И что мы будем делать дальше? Хоть убей, а соображений, куда… Магистр (слово «папа» никак не укладывалось у меня в голове, после того как я увидел его лицо) запрятал завещание, у меня не прибавилось.
– Надо ехать в Бухару. Там была лаборатория отца, значит, начнем оттуда. Правда, там и без нас небось уже все перерыли, но… авось повезет.
– Меня не выпустят. У меня даже паспорта нет.
– Все у тебя будет. Только определись – с кем ты? С нами или с ними?
– А фиг его знает. Как фишка ляжет. Пока с вами. А может, и с ними. Кому больше повезет, а мне по барабану. Кстати, а ты не хочешь мне рассказать поподробнее о вашей досточудной Гильдии?
– Врага надо знать в лицо? Ну что ж. Вот тебе краткая история Гильдии за последнюю тысячу лет.
Не успела Анна раскрыть рот, как у меня в кармане штанов радостно завибрировал телефон. Хорошо, что он делал это бесшумно, и я, сославшись на естественные надобности, ринулся в туалет.
Номер был неизвестен, но я снял трубку и, спустив воду, тихо сказал: «Алло!»
– Сергей, это я, Петр. Вы помните?
Странно было б забыть.
– Мне обязательно нужно с вами встретиться. Завтра. Мне очень нужно. Это касается вас и… вообще.
– Ну, хорошо, давай попробуем. Завтра, в «Библио-Глобусе», на втором этаже, в…
– Я могу только после службы. Давайте в 12.00.
– О-кей.
– Спасибо, – и Петр повесил трубку.
Я вышел из туалета и вернулся к Анне. Она уже убрала альбомы, и я понадеялся, что она не подслушивала меня за дверью.
Кажется, она хотела рассказать мне про Гильдию. Фаза острого интереса сменилась у меня глухой апатией. Анна мгновенно уловила мое настроение. Она зевнула, лениво прикрыв рот рукой, и посмотрела на часы.
– Может, по койкам? А история от нас никуда не денется.
Я кивнул, едва подавив ответный зевок.
– Тогда ложись здесь, на диване. А я пойду к себе.
– Пойду-ка душ приму…
Анна с интересом посмотрела на меня и вышла, вернувшись со стопкой постельного белья и полотенцем.
– Располагайся. Одеяло и подушка в шкафу. А мне что-то лень сегодня мыться, – она тряхнула гривой, как заезжанная лошадь, и ушла спать.
Глава 9
Кловин. Билэт
То ли у крысолова были свои виды на нее, то ли мастер ждал приказа, то ли искренне верил в призрачную возможность ее беременности, только Кловин надолго оказалась запертой в Скверной Дыре, в доме Гильдии Крысоловов.
По приказу Рэндальфа принцессе доставили указанные ею книги, в том числе и Святое Писание – прекрасный экземпляр Вульгаты 24, переписанный угловатым готическим шрифтом. Последнее в списке, оно сильно повеселило крысолова.
