Макс Фрай - О любви и смерти (сборник)
Наконец светофор мигнул и позеленел. Одновременно брякнул телефон. Поэтому следующие несколько минут Нора посвятила бурной переписке: «Выбирай: кофе в три, или в пять, или в девять вечера?» – «Лучше в девять» – «Ладно, но тогда это будет чай» – «Переживу. В Слонах?» – «Где ж еще» – «Договорились» – «Очень тебя люблю» – «Ладно, если очень, давай тогда сперва кофе в три, а потом чай в девять?» – «Гениально!»
Спрятав, наконец, телефон в сумку, Нора заметила, что девочка в белой шапке по-прежнему держится рядом, идет чуть в стороне, по самому краю тротуара. Ну надо же, какая шустрая. Нора привыкла, что обычно ходит быстрее всех, так что даже взрослые спутники вскоре начинают отставать и возмущенно молить о пощаде: «Ну чего ты так несешься?!»
Телефон снова требовательно забренчал, и Нора остановилась, чтобы его достать. На этот раз смс было рекламное, из телефонной компании. Распродажа, скидки до сорока процентов, бла-бла-бла. Такие обычно стирают, не дочитав. Важно, впрочем, не это, а то, что девочка в белой шапке тоже остановилась. И теперь смотрела на Нору смущенно, но требовательно. Дескать, чего стоим-то? Пошли!
– Ты что, за мной следишь? – спросила Нора.
Спросила не строго, а добродушно, даже сочувственно, потому что прекрасно помнила, как классе в четвертом они с подружками придумали такую игру: сесть в троллейбус, выбрать наугад одного из пассажиров и потом за ним следить. Выйти на той же остановке, следовать за объектом повсюду, желательно, не привлекая к себе внимания, пока он не зайдет в дом или какое-нибудь учреждение, куда просто так не проберешься, вроде больницы или кинотеатра. Приметы каждого преследуемого и пройденный им маршрут тщательно записывали в специальную тетрадь, которую хранили по очереди, хитроумно пряча от взрослых; интересно, кстати, куда она в итоге делась? Теперь уже, пожалуй, не вспомнить.
Никакого особого смысла в этой игре не было, зато процесс оказался настолько увлекательным, что каждый день сразу после уроков снова отправлялись на охоту, наплевав на кружки, занятия в музыкальных школах и стынущие дома обеды. И эта девчонка наверное тоже…
– Я не слежу, – пролепетала девочка в белой шапке. – Просто представляю, как будто вы встретили меня из школы, и теперь мы вместе идем домой. Я бы так хотела. Вы такая красивая!
Красивой Нора себя не считала, да и объективно таковой не была. Однако прекрасно понимала, что с точки зрения маленькой девочки любая взрослая тетя в серебряных ботинках – красавица, каких свет не видывал. Особенно если к ослепительным ботинкам прилагаются длинная пышная юбка, расшитое блестками приталенное пальто и пепельные кудри, романтически развевающиеся на зимнем ветру. Как есть принцесса.
– Можно я еще немножко с вами пойду? – спросила девочка.
И это, в общем, тоже было понятно. Но Норе стало не по себе от такой откровенной настойчивости.
– Ты все-таки лучше иди домой, – сказала она.
Хотела добавить, что приставать к незнакомым взрослым – не самая лучшая идея, потому что среди них попадаются не очень добрые люди, но прикусила язык. Нынешних детей и так пугают куда больше, чем требуют разумная осторожность и здравый смысл. Нет смысла вносить свою лепту.
– А я и так иду домой, – сказала девочка. – Просто по дороге представляю, что мы с вами вместе. Как будто вы моя мама.
Эта идея Норе совсем не понравилась.
– Если бы я была твоей мамой, мне бы стало обидно, что ты хочешь заменить меня какой-то посторонней тетей.
– Если бы вы были, я бы и не захотела.
Господи. Ну вот что на это скажешь?
– Ладно, – решила Нора. – Представляй себе, что угодно. Мне не жалко. А я пошла. У меня много дел.
– А можно я возьму вас за руку? – вдруг спросила девочка.
Голос звучал жалобно, но во взгляде был вызов. Какие же у нее все-таки взрослые глаза, а. Умные, нахальные и очень усталые. Светло-серые, как весенний лед.
– Ни в коем случае, – строго сказала Нора. – Никаких рук. Еще не хватало, чтобы меня обвинили в похищении.
И пошла дальше, проклиная нынешние времена, когда обычные сердечные человеческие поступки – обнять чужого ребенка, погладить его по голове, или вот, к примеру, взять за руку – вдруг стали подозрительным поведением. Не то чтобы это так уж мешало настоящим злодеям безошибочно отыскивать кандидатов на роль жертвы, зато в мире стало гораздо меньше тепла и любви. И, соответственно, больше одиночества и взаимного недоверия. Потому что, – думала Нора, – виснуть на шее у соседа дяди Натана, забираться на колени к маминой подружке тете Вере, обниматься с толстой библиотекаршей, которая любила своих малолетних читателей как родных внуков – все это был бесконечно радостный опыт доверия и любви. К конкретным взрослым людям и к жизни в целом. Хорошо, что он у меня был. И как же жалко, что у нынешних детей всего этого уже нет. Слишком высокая плата за осторожность, которая все равно вряд ли поможет избежать настоящих опасностей. Только вымышленных.
– …сказала, что я отвлекаюсь, а я не отвлекаюсь, – бубнила тем временем девочка. – Просто я очень быстро все решила. А она сказала…
Нора только сейчас поняла, что девочка не просто идет рядом, а говорит, не умолкая. Похоже, подробно рассказывает о том, как прошел ее школьный день. Бедный ребенок. Вот оно, одиночество, порожденное осторожностью и недоверием. И вот как можно от него оголодать – за первой попавшейся чужой теткой увязаться. Ужас на самом деле. Очень жалко девчонку.
– До твоего дома еще далеко? – спросила она.
– Совсем близко. Сейчас дорогу перейдем, там будут два дома, потом большой шестиэтажный, а сразу за ним мой…
– Ладно, – сказала Нора, – тогда давай руку. Но только до твоей калитки. А потом сразу пойдешь домой, договорились?
Девочка робко улыбнулась, молча кивнула и поспешно вцепилась в Норину руку своей – маленькой, неожиданно сильной, жесткой и холодной как камень. Это почему-то оказалось неприятно, Совершенно не ожидала, что может быть так. Своих детей Нора никогда не хотела, но чужим обычно симпатизировала и быстро находила с ними общий язык. И уж точно никогда не брезговала прикосновениями. Скорее, наоборот, вечно сдерживала себя, чтобы не переборщить, тиская всех подряд, как котят.
А тут вдруг так противно стало, вот просто до тошноты. Но не отнимать же руку у ребенка. Во всяком случае, не сразу. Хотя бы минуту надо потерпеть. А то выяснится потом, что это была самая ужасная травма в ее жизни, и с этого дня все пошло прахом – как, скажите на милость, жить человеку, к которому брезговала прикасаться собственная мать.
Поэтому не отняла руку, только попросила:
– Не надо так крепко, ты мне на косточку надавила. Больно.
Но девчонка не ослабила хватку. Наоборот, стиснула руку еще сильней. Вечно так. Вроде тихоня, а все делает по-своему, назло. Вся в отца.
Спросила:
– А варежки твои где? Если потеряла, учти, так и будешь без них гулять до следующей зимы. У меня лишних денег нет.
– Варежки в портфеле, – откликнулась дочь. – Жарко.
Проворчала, скорее по привычке:
– Вечно тебе жарко, а потом сопли. Лишь бы в школу не ходить.
– Меня учительница не любит, – пожаловалась Кристина. – Хотя я лучше всех задачи решаю. И всегда тихо сижу.
– Школа не затем, чтобы тебя там любили. В школе надо учиться.
– А я хорошо учусь.
Ну, кстати, да, это правда. Пока хорошо. Посмотрим, что потом будет.
– А когда домой придем, сырники пожарим? – спросила Кристина. – Я помогу!
– Нельзя каждый день сладкое. В воскресенье будут тебе сырники. А сегодня надо сварить борщ.
– Опять борщ, – скривилась дочь.
Какая же она все-таки противная, когда чем-то недовольна. Хоть на край света беги, лишь бы эту кислую мордочку больше никогда не видеть. Борщ она, видите ли, не любит. Ладно, ничего. Теперь нарочно побольше сварю. Чтобы на целую неделю хватило. Я тебе покривлюсь.
Перешли дорогу, прошли мимо дома Андруховичей, с привычной неприязнью покосилась на их новые окна. Дорогие стеклопакеты, где только люди деньги берут. Иногда кажется, что все вокруг что-то где-то воруют, и только я одна как дура живу на зарплату… Вежливо поздоровалась с глухой бабкой Вандой, выползшей на солнышко и застывшей посреди палисадника, как ветхое огородное пугало. Дочь нетерпеливо потянула за руку: чего мы встали, идем домой!
Ладно, идем.
Из подъезда нового шестиэтажного дома с большими балконами, где один квадратный метр стоит как вся бабки Вандина развалюха, вышла рыжая фифа в дурацком желтом пальто и короткой, не по возрасту, юбке. Это какой же надо быть дурной козой, чтобы после тридцати лет показывать ноги. Кому интересно, какие ноги бывают у старух? И рюкзак еще нацепила, как школьница. Смотреть смешно.
