Стивен Кинг - Несущая огонь

«Они себя сжигают, — сказал папочка. — Как тогда, когда ты была маленькой и сожгла себе волосы, да. Но ты можешь и должна держать это в узде, Чарли. Ты должна. Видит Бог — это не твоя вина». При этих словах его и мамочкины глаза встретились на мгновение и что-то промелькнуло между ними.

Обняв ее за плечи, он сказал: «Иногда ты ничего не можешь поделать, я знаю. Это нечаянно, это просто печальное происшествие. Когда ты маленькая, заигравшись, забывала пойти в туалет и делала в штанишки, мы называли это „происшествием“ —помнишь?»

«Я больше так не делаю».

«Конечно, нет. Скоро ты будешь держать в узде и то, другое. А пока, Чарли, ты должна обещать, что никогда, никогда, никогда, если сможешь, не будешь выходить из себя, выходить из себя так, что тебе захочется зажечь огонь. А если все-таки ты выйдешь из себя и не сможешь ничего поделать, отбрось это от себя. В мусорную корзинку или в пепельницу. Постарайся выйти на улицу. Постарайся отбросить это в воду, если она есть поблизости».

«Но никогда не бросай в людей, — сказала мамочка, ее лицо по — прежнему оставалось бледным и серьезным. — Это очень опасно, Чарли. Тогда ты будешь очень плохой девочкой. Потому что, — она с трудом выдавливала из себя слова, — ты так можешь убить человека».

А потом Чарли плакала навзрыд, это были слезы ужаса и раскаяния, ведь обе мамочкины руки — в бинтах, и она понимала, почему папочка читал ей все эти страшные истории. Накануне мамочка не разрешила ей пойти к Дини из-за того, что она не убрала у себя в комнате. Чарли ужасно разозлилась, и тут же появилось это огненное, как и всегда, оно, словно какой-то злобный чертик, появилось ниоткуда, кивая и ухмыляясь, а она так злилась, что толкнула это от себя к мамочке, и мамочкины руки охватил огонь. Все обошлось не так страшно, как могло бы.

(могло быть хуже, могла попасть в лицо)

Потому что в раковине оказалась мыльная вода для мытья посуды, не так страшно, но это был ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ ПОСТУПОК, и она обещала им обоим, что никогда, никогда, никогда…

Теплая вода барабанила по лицу, груди, плечам, окутывая ее теплым покрывалом, коконом, прогоняя воспоминания и тревогу. Ведь папочка сказал ей, что все в порядке. А если папочка говорит, значит, так оно и есть. Он — самый умный человек в мире.

Ее мысли с прошлого перенеслись в сегодняшний день — она подумала о преследователях. Папочка говорил, что они работают на правительство, на какую-то его очень плохую Контору. Эти люди все время гонятся и гонятся за ними. Куда бы они ни забрались, люди из Конторы спустя какое-то время опять тут как тут.

Интересно, понравится им, если я их подожгу? — холодно спросил какой-то внутренний голос, и она зажмурилась с чувством вины и ужаса. Так думать мерзко. Плохо.

Чарли протянула руку, ухватилась за кран с надписью ГОРЯЧАЯ, завернула его резким, сильным движением. Минуты две она, дрожа и обняв руками свое тельце, стояла под ледяными, колючими струями душа, не позволяя себе выйти из-под них.

За плохие мысли нужно расплачиваться.

Так говорила Дини.

Энди медленно просыпался. До него смутно доходил барабанящий шум душа. Сначала он был частью сна: они с дедушкой плывут по Ташморскому озеру, ему восемь лет, он пытается насадить извивающегося червяка на крючок, боясь проткнуть крючком большой палец. Сон был совсем как явь. Он видел старую плетеную корзинку для рыбы на корме лодки, красные резиновые заплаты на зеленых сапогах Грэнтера Макги, свою потрепанную бейсбольную рукавицу, которая напоминала ему, что завтра предстоит тренировка «Малой лиги» на стадионе Рузвельта. Но все происходящее — это события сегодняшнего вечера: солнце зашло, но сумерки еще не наступили, на озере так тихо, что видны тучи мошкары над его блестящей, словно хромированной поверхностью. Время от времени мерцают зарницы… а может, это настоящие молнии — накрапывает дождь. Первые капли размером с центовую монету падают темными кляксами на деревянное дно выцветшей плоскодонки Грэнтера. Над озером слышится таинственный свистящий шум, похожий на…

душ… Чарли, наверно, принимает душ.

Он открыл глаза и увидел незнакомый потолок с перекладинами. Где мы?

Постепенно все вставало на свои места, но на секунду он испытал страх (как во сне, когда падаешь с большой высоты); за последний год они сменили так много мест, так часто чудом избегали опасности, так велико было напряжение. Он с чувством потери вспомнил свой сон, захотел снова оказаться в нем вместе с Грэнтером Макги, умершим двадцать лет назад.

Гастингс Глен. Он был в Гастингс Глене. Они оба были в Гастингс Глене.

Голова болела, но не так, как минувшей ночью, когда бородатый парень высадил их. Боль уменьшилась до равномерной глухой пульсации. Если все пойдет, как бывало прежде, глухие удары к вечеру ослабнут, а к утру совсем исчезнет и еле ощутимая тяжесть.

Душ выключили.

Он сел на кровати, взглянул на часы. Было без четверти одиннадцать.

— Чарли?

Она вошла в спальню, изо всех сил растираясь полотенцем.

— Доброе утро, папочка.

— Доброе утро. Как ты?

— Есть хочется, — сказала она, подошла к стулу, где оставила свои вещи, подняла зеленую блузку. Понюхала. Поморщилась. — Нужно сменить одежду.

— Придется надеть эту, малышка. Сегодня попозже мы тебе что-нибудь достанем.

— Ну, а с едой так долго ждать не придется?

— Сядем на попутку и остановимся у первого же кафе.

— Папочка, когда я пошла в школу, ты не разрешил мне ездить с посторонними, — Она была в трусиках и зеленой блузке. Вопросительно смотрела на него.

Энди встал с постели, подошел к ней, обнял за плечи.

— Незнакомый черт порой лучше знакомого, — сказал он. — Понимаешь, что это значит, детка?

Она задумалась. Знакомый черт — это люди из Конторы, сообразила она. Те, что позавчера гнались за ними по нью — йоркской улице. Незнакомый черт…

— Это значит, что не все люди в машинах работают на эту Контору, — сказала она.

Он ответил улыбкой:

— Правильно, а то, что я говорил раньше, тоже верно, запомни, Чарли: когда попадешь в переплет, иногда приходится делать то, чего не сделаешь в обычных условиях.

Улыбка Чарли увяла. Лицо ее стало серьезным, настороженным.

— Заставлять деньги сыпаться из телефонов?

— Да, — сказал он.

— Это не было плохим поступком?

— Нет. В тех обстоятельствах не было.

— Потому что, попав в переплет, делаешь то, что нужно, чтобы выбраться.

— Да. За некоторыми исключениями.

— Какими исключениями, папочка?

Он взъерошил ей волосы:

— Сейчас неважно, Чарли. Взбодрись.

Но она не смогла взбодриться.

— Я не хотела поджигать того парня! Я не нарочно…

— Разумеется, не нарочно.

Она расцвела в улыбке, так похожей на улыбку Вики.

— Как сегодня голова, папочка?

— Гораздо лучше, спасибо.

— Хорошо — Она смотрела на нею внимательна— Глаз у тебя смешной.

— Какой глаз?

Указала на левый:

— Вот этот.

— Да? — Он пошел в туалет и протер кружок на запотевшем зеркале.

Он изучал свой глаз, и его добродушное настроение таяло. Правый глаз обычный, серо — зеленый — цвет океана в облачный весенний день. Левый тоже серо — зеленый, но белок покрыт кровяными прожилками, а зрачок кажется меньше правого. Веко сильно нависало, чего раньше он не замечал.

Внезапно в голове раздался голос Вики. Он звучал так ясно, словно она стояла рядом. Эти головные боли, они пугают меня, Энди. С тобой тоже что-то происходит, когда ты даешь мысленный посыл или как ты там его называешь.

За этой мыслью возник образ воздушного шара, взлетающего все выше… и выше… и выше… и — бах — шар взорвался.

Он стал тщательно исследовать левую половину лица, ощупывая ее кончиками пальцев правой руки, как мужчина из телерекламной заставки, изумленный тем, как гладко он выбрился; обнаружил три совсем нечувствительные точки — одну под левым глазом, одну на левой щеке и одну как раз под левым виском. Страх, подобно утреннему туману, медленно расползался по его телу, страх не столько за себя, сколько за Чарли: что случится, если она останется одна…

Она возникла в зеркале, словно по его зову.

— Папочка? — Голос звучал немного испуганно. — Как ты?

— В порядке, — спокойно сказал он. Без волнения, но и не очень уверенно. — Вот думаю, не надо ли мне побриться.

Она прикрыла рот рукой, хихикнула:

— Колючий, как посудный ерш. У — ух. Колючка.

Он загнал ее в спальню и потерся колючей щекой об ее гладкую щечку. Чарли хихикала и отталкивала его.

Пока Энди щекотал дочку отросшей щетиной, Орвид Джеймисон, он же О’Джей, он же Живчик, вместе с другим агентом Конторы Брюсом Куком вылезал из светло — голубого «шевроле» около закусочной «Гастингс дайнер».