Роберт Силверберг - Замок лорда Валентина (сборник)

— Так странно: «супруга короналя»… Маленькая девочка-жонглер из Тил-омона ходит по Замковой горе, произносит речи и открывает музеи…

— Все еще «маленькая девочка-жонглер из Тил-омона»? И это после стольких лет, Карабелла?

Она передернула плечами и пригладила мягкие, коротко остриженные темные волосы.

— Моя жизнь — всего лишь цепь странных случайностей, о которых невозможно забыть. Если бы я не остановилась с труппой Залзана Кавола в той гостинице именно тогда, когда туда пришел и ты… если бы тебя не лишили памяти и не бросили в Пидруиде, такого простодушного… как черноносый блав…

— А если бы ты родилась во времена лорда Хэвилбоува или в каком-нибудь другом мире…

— Не дразни меня, Валентин.

— Прости, любимая. — Он взял ее маленькую прохладную ручку в свою. — Но сколько ты еще будешь вспоминать, кем была? Когда ты наконец начнешь воспринимать как должное свою настоящую жизнь?

— Пожалуй, никогда, — отчужденно ответила она.

— Владычица моей жизни, как ты можешь говорить…

— Ты знаешь почему, Валентин.

Он на мгновение прикрыл глаза.

— Повторяю, Карабелла, тебя на Горе любит всякий рыцарь, принц или лорд — к тебе обращены их преданность, восхищение, уважение…

— Да, если говорить об Элидате. А также о Тунигорне, Стазилейне и им подобным. Те, кто искренне любит тебя, так же относятся и ко мне. Но для многих других я остаюсь выскочкой, простолюдинкой, случайным человеком со стороны… сожительницей…

— Кого именно ты имеешь в виду?

— Ты их знаешь, Валентин.

— Так кого же?

— Д иввиса, — после некоторого колебания сказала она. — И прочих мелких лордов и рыцарей из окружения Диввиса. И других. Герцог Халанкский говорил обо мне с издевкой с одной из моих фрейлин… из Халанкса, Валентин, твоего родного города! Принц Манганот Банглкодский. Есть и другие… — Она повернулась к нему, и во взгляде ее темных глаз таилась мука. — Я все это придумываю? Или мне чудится шепот там, где всего лишь шуршат листья? Ах, Валентин, иногда мне кажется, что они правы, что корональ не должен жениться на простолюдинке. Я не принадлежу к их кругу. И никогда не войду в него. Мой лорд, наверное, я для вас такая обуза…

— Ты для меня радость и ничего, кроме радости. Можешь у Слита спросить, в каком я был настроении на прошлой неделе в Лабиринте и как оно изменилось, когда ты присоединилась ко мне. А Шанамир… Тунигорн… любой тебе скажет…

— Знаю, любимый. Когда я приехала, вид у тебя был мрачный, угрюмый. Я едва тебя узнала — такого хмурого, с таким тусклым взглядом.

— Несколько дней, проведенных с тобой, полностью меня исцелили.

— И все же мне кажется, что ты немного не в себе. Неужели тебя все еще терзают воспоминания о Лабиринте? Или действует на нервы пустыня? Или причиной тому развалины?

— Думаю, что дело в другом.

— В чем же?

Он изучал пейзаж за окном парящего экипажа, замечая, как в нем появляется все больше и больше зелени — деревьев и травы, а местность становится все холмистее. Но радость Валентина омрачало тяготившее душу бремя, от которого по-прежнему не удавалось избавиться.

Мгновение спустя он произнес:

— Тот сон, Карабелла, — то видение или знамение, — никак не могу выбросить его из головы. Эх, ну и след же мне суждено оставить в истории! Корональ, лишенный трона и ставший жонглером, вернул себе престол, а потом управлял настолько дурно, что допустил низвержение мира в хаос и безумие… Ах, Карабелла, неужели именно к этому я иду? Неужели после четырнадцати тысячелетий существования государства мне суждено стать последним его короналем? Как ты думаешь, останется ли хоть кто-нибудь, чтобы рассказать обо мне потомкам?

— Ты никогда не был дурным правителем, Валентин.

— Разве я не слишком мягок и сдержан, разве я не слишком стремлюсь к тому, чтобы понять в любом деле обе стороны?

— Это нельзя ставить в вину.

— Слит считает, что можно. Слит чувствует, что мой страх перед войной, перед насилием любого рода ведет меня по неверному пути. Кстати, я цитирую его почти дословно.

— Но войны не будет, мой лорд.

— А тот сон…

— Мне кажется, что ты слишком буквально воспринимаешь его.

— Нет, — возразил он. — Слова, подобные твоим, приносят мне лишь иллюзию успокоения. Тизана и Делиамбер согласны со мной в том, что мы стоим на пороге какого-то большого потрясения, возможно — войны. А Слит в этом просто убежден. Он решил, что метаморфы замышляют восстание, вот уже семь тысячелетий готовятся к священной битве.

— Слит слишком кровожаден. Вдобавок он с юного возраста панически боится метаморфов. Да ты и сам знаешь.

— А когда восемь лет назад мы отбили Замок и застали там кучу замаскированных метаморфов — это что? Одно воображение?

— Но ведь их попытка с треском провалилась.

— А если они начнут все сначала?

— Если твоя политика, Валентин, увенчается успехом…

— Моя политика! Какая политика? Я пытаюсь добраться до метаморфов, а они ускользают у меня из рук! Ты же знаешь, что на прошлой неделе я рассчитывал проехать по Велализиеру в сопровождении десятка вождей метаморфов. Хотел, чтобы они увидели, как мы восстанавливаем их священный город, взглянули на найденные нами сокровища и, может быть, взяли наиболее драгоценные реликвии с собой в Пиурифэйн. Но я не дождался от них вообще никакого ответа, даже отказа.

— Ты предполагал, что раскопки в Велализиере могут вызвать осложнения. Возможно, им ненавистна сама мысль о том, что мы проникли туда, не говоря о его восстановлении. Ведь, кажется, существует какая-то легенда, будто когда-нибудь они отстроят его сами?

— Да, — сумрачно подтвердил Валентин. — После того как вновь обретут власть над Маджипуром и вышвырнут нас из своего мира. Так мне однажды сказал Эрманар. Ладно, возможно, приглашение в Велализиер — ошибка. Но ведь они проигнорировали и все остальные мои попытки примирения. Я пишу их королеве Данипиур в Илиривойн, и если она вообще отвечает, то ее письма состоят из трех холодных, формальных, пустых… — Он глубоко вздохнул, — Хватит этих мучений, Карабелла! Войны не будет. Я найду способ пробиться сквозь беспредельную ненависть, которую испытывают к нам метаморфы, и привлеку их на свою сторону. А что до лордов с Горы, которые пренебрежительно к тебе относятся, если это действительно так, — умоляю, не обращай на них внимания. Отвечай им презрением! Кто тебе Диввис или герцог Халанкский? Просто глупцы — вот и все. — Валентин улыбнулся. — Скоро я заставлю их поволноваться по более серьезному поводу, чем родословная моей супруги.

— О чем это ты?

— Если они не согласны с тем, что супруга короналя — простолюдинка, то каково им будет, если простолюдин станет короналем?

Карабелла удивленно посмотрела на него.

— Я ничего не понимаю, Валентин.

— Поймешь. В свое время поймешь. Я собираюсь произвести в мире такие перемены… ах, любимая, когда будут писать историю моего правления, если Маджипур доживет до этого, то понадобится не один том, уж я тебе обещаю! Я совершу такое… настолько грандиозное… настолько переворачивающее устои… — Он рассмеялся. — О чем ты думаешь, Карабелла, слушая мою болтовню? Мягкосердечный лорд Валентин переворачивает мир вверх дном! Способен ли он на такое? Сможет ли он осуществить задуманное?

— Вы заинтриговали меня, мой лорд. Вы говорите загадками.

— Возможно.

— И не даете ключа к разгадке.

После некоторого молчания он ответил:

— Ключ к разгадке — Хиссун, Карабелла.

— Хиссун? Уличный мальчишка из Лабиринта?

— Больше не уличный мальчишка. Теперь он — оружие, которое я направляю против Замка.

Она вздохнула.

— Загадки, загадки, и нет им числа.

— Говорить загадками — привилегия королей. — Валентин подмигнул, притянул жену к себе и поцеловал в губы, — Не лишай меня этой небольшой милости. И…

Экипаж вдруг остановился.

— Эй, смотри! Мы приехали! — воскликнул он. — А вот и Насимонт! К тому же — клянусь Повелительницей! — он, кажется, притащил с собой полпровинции.

Караван расположился на широком лугу, поросшем короткой густой травой, настолько ярко-зеленой, что она, казалось, имела какой-то другой цвет, некий неземной оттенок, находящийся на самом краю спектра. Под ослепительным полуденным солнцем уже разворачивалось грандиозное празднество, охватывавшее, вероятно, несколько миль; в карнавале участвовали десятки тысяч людей, заполонивших все обозримое пространство. Под оглушительные орудийные выстрелы и нестройные пронзительные мелодии систиронов и двухструнных галистанов над головами залп за залпом возносились к небу удивительно четкие фигуры дневного фейерверка черного и фиолетового цветов. В толпе резвились шагавшие на ходулях весельчаки в огромных клоунских масках с багровыми щеками и огромными носами. На высоких шестах колыхались на легком летнем ветерке знамена с эмблемами Горящей Звезды; шесть оркестров с такого же количества подмостков разом наигрывали гимны, марши и хоралы; со всей округи собралась целая армия жонглеров — едва ли не все, кто имел хоть малейшие навыки в столь многотрудном ремесле. В воздухе кишмя кишели палки, ножи, булавы, горящие факелы, пестро раскрашенные шары и другие предметы — они летали в разные стороны, напоминая лорду Валентину о боготворимом им прошлом. После сумрачного и гнетущего Лабиринта лучшего продолжения великой процессии невозможно было представить: суматошное, ошеломляющее, немного нелепое, а в целом — восхитительное зрелище.