Андрей Матвеев - Третий знак киберкалипсиса
Он хочет ее убить, передайте ей…
Передавайте, до вас тоже дойдет очередь. Бонза ломится сквозь лес, сучья трещат под ногами, ветви хлещут по лицу. Он бежит вверх, его надо остановить…
Впереди среди деревьев мелькает какая-то тень. Бонза поднимает ружье и стреляет.
Тень пропадает среди деревьев, Бонза делает второй выстрел.
Всего в магазине пять патронов. И еще ими забиты карманы. Он вышел на охоту, потом стали охотиться на него. Но пока он побеждает.
От выстрелов звенит в ушах, звуки исчезли, надо подождать, пока он снова сможет слышать.
И надо посмотреть, что с тенью.
Кто-то лежит на земле под деревом. Пуля попала в тень, тень превратилась в мертвое тело.
И ему уже все равно, кто это. Мужчина или женщина. Первая жертва охоты. В голове вновь пульсирует боль. Но он перетерпит.
Бонза подходит к телу - женщина. Лежит, уткнувшись лицом в землю. Вторая пуля попала в шею, первой же, судя по всему, он ранил ее в ногу. Надо перевернуть и посмотреть, кто это, но отчего-то он не может.
Бонза обходит тело и внезапно останавливается. Все-таки он должен увидеть лицо. Как бы противно это ни было. Хотя ведь это была просто тень, мелькнула между деревьев, и он нажал на курок. Сработал рефлекс охотника, сейчас уже ничего не поделаешь. Где он?..
Опять эти звуки, вновь в голове появляется боль.
Эту убивать он не хотел. Одна из младших матерей, с таким смешным именем - Уаска. Вместо нее здесь должна бы лежать другая, эта просто оказалась не в том месте.
Он там, на соседнем холме…
Они его не достанут, он не позволит.
Только вот голова болит все сильнее и сильнее.
Бонза сплевывает, это все Старшая со своими дурацкими песенками. Какая разница, мертвый свет или живой, главное - чтобы он был. Они знают, где он, только не знают, что он собирается сделать. Им не хватает света, ладно, он поможет им. Голова болит все сильнее, неужели опять котоголовы? Он смотрит на мертвую Уаску и понимает: ему ее не жалко. Нельзя жалеть ни лося, ни кабана.
Он все еще там…
Это им только кажется, там лишь мертвая Уаска, пусть находят ее тело, он же вновь пробирается через лес, но тихо и вкрадчиво, как и положено лучшему охотнику.
Опять какая-то тень, однако на этот раз стрелять он не будет. Патронов много, но не так, чтобы палить во всех без разбора. Он ведь заранее наметил цели. Когда охотишься на кабана, то нет смысла убивать зайца.
Голову отпустило, Бонза отчего-то ухмыляется и вдруг сворачивает на ближайшую тропинку. Можно уже не скрываться, им все равно его не остановить.
Звуков слишком много, он никак не может разобрать, что они там пытаются друг другу сказать.
Он их больше не боится, а ведь должно быть наоборот, только страх - это как мертвый свет, если о нем не думать, то даже не вспомнишь, как он выглядел.
Тропинка сбегает под гору, идти легко, несмотря на то, что рассвет еще не начался. Но хватает луны, чтобы видеть все. Вон они, бочки, уже заметно пламя. И чувствуется вонь. Бонза не знает, кто сейчас на страже, но если потребуется, он выстрелит.
Идет к бочкам…
Все равно не успеете, он будет первым, осталось всего ничего, жаль лишь, что получается не по плану, но на охоте так часто бывает: задумываешь одно, а выходит совсем другое. Вот и сейчас, разве еще вчера он предполагал, что ему придет в голову сделать именно это?
- Стой!
Голосок-то совсем слабенький, девчушка какая-то.
- Ты кто?
Тебе этого знать не надо, зато он уже знает, кто его спрашивает. Подружка Тимуса, Белка, вроде бы так ее зовут.
- Уходи! - говорит Бонза и поднимает ружье. Он уже там, мы не успеваем…
Дура девчонка, не торопится, пялится на него, будто на невидаль какую, а самой надо бы сматываться побыстрее, пока он добрый - хотя что она, малявка, может сделать?
- Ну, - повторяет Бонза, - я кому сказал?
Взводит курок, хотя стрелять ему не хочется. Если бы сейчас тут стояли Бобр или Старшая Мать - другое дело, но ведь Белка почти ребенок, еще даже на карнавале не ловила мужчин.
Видим, вот он…
Сама виновата. Бонза стреляет, не целясь, девчонку сдувает с места, будто ее и не было. А теперь главное - успеть, сам-то он знает, куда потом бежать, огонь его не догонит.
И никто не догонит - ни котоголовы, ни Старшая.
Он опрокидывает первую бочку, пламя растекается по траве, начинает лизать стволы деревьев.
Теперь можно и вторую.
А самому надо быстро улизнуть в сторону, огонь все равно пойдет по ветру, а он побежит против, туда, к берегу реки, здесь недалеко.
Они хотели света? Пусть его будет много.
Огонь пожрет лес, да и их не оставит в живых.
Опять в голове возникает гул. И жестокая, пульсирующая боль.
Зачем ты сделал это?..
Это не котоголовы, это Старшая Мать. Он отчетливо слышит ее голос, но некогда остановиться, приходится говорить на бегу. Потому что я ненавижу… Это не аргумент…
Это как раз аргумент, хочется прокричать ему, но огонь отчего-то начинает его догонять, и Бонзе не до разговоров. До реки еще метров двести, и кто успеет вперед - пока неизвестно.
Ты хотел меня убить…
Мне помешали, пришлось убить вас всех…
Река совсем близко, Бонза уже видит ее, но огонь дышит ему в затылок, пламя бежит быстрее, чем он ожидал, странно, но отчего переменился ветер?
Они его повернули… Это невозможно…
Все возможно, надо только очень захотеть…
Дура, пусть замолчит, вот уже вода, осталось лишь несколько шагов и можно нырнуть в реку, она остудит жар, затушит огонь, который вцепился в него и не отпускает.
Тебе не победить, Бонза, ведь сам ты умираешь!..
- Нет! - кричит он, отбрасывает ружье, которое все это время не выпускал из рук, и бросается в воду. Река накрывает его с головой, Бонза пытается вынырнуть, но река вновь и вновь заталкивает его на глубину, ему уже не хватает воздуха, голова опять переполняется болью, в легких остается совсем мало воздуха, надо вдохнуть, всего лишь глоток воздуха, и тогда он выживет, что бы ни кричала ему вдогонку Старшая.
Ему все же удается вынырнуть, но уже нет сил бороться с течением, вода несет его, а огонь, подступивший к самому берегу, сливается с небом, закрывает звезды и луну, хотя и без них уже стало совсем светло!
15.
- Почему я? - спрашиваю Монку, но она не отвечает.
- Молчи, - ее губы опять касаются моего лица. Что же, наверное, все это опять лишь сон.
- Сними маску, Тимус! - сказала она, и я не мог ослушаться.
- Не бойся! - сказала она и засмеялась. А потом добавила: - Ты весь дрожишь!
Я действительно дрожал. Но не от страха, бояться мне было нечего. Наверное, я просто понимал, что сейчас произойдет нечто такое, после чего я стану другим. Так все говорят в племени: мальчик на карнавале стал мужчиной, теперь он уже другой…
Вот от этого я и дрожал: оттого, что совсем скоро все изменится.
Только почему-то ничего не изменилось.
И небо, и луна, и звезды - все оставалось таким же, как до того момента, как Монка взяла меня за руки и потянула к себе.
- Успокойся, - ласково сказала она и вдруг упала на землю, так и не выпустив моих рук из своих.
Но все это было еще в той части сна, которую я могу вспомнить и рассказать, а вот дальше пришла влажная темнота. Не знаю, сколько она продолжалась, скорее всего, какие-то мгновения, полные таких необычных звуков и ощущений, что внезапно я будто начал падать то ли с верхушки самой высокой сосны, то ли со скалистого обрыва у речки, под которым, далеко-далеко внизу, бурлила и пенилась вода на зловещих перекатах.
Я сорвался и разбился, луна померкла, звезды моргнули и исчезли, небо стало огромной черной дырой.
Вот сейчас мое тело оторвется от земли, его всосет небесная воронка, закрутит и выплюнет где-нибудь совсем в другом месте.
- Очнись, - все так же ласково прошептала Монка, крепко обнимая меня и прижимая к себе. - Все хорошо, Тимус!
То ли продолжение предыдущего, то ли начало нового сна, но все еще влажного и такого странного.
- Лежи, - сказала она, - это бывает со всеми…
Меня опять била дрожь, но она гладила меня по голове, плечам, спине, я вдруг почувствовал, что тело мое стало необыкновенно легким, такое ощущение, будто в любое мгновение я могу сорваться с места и улететь.
- Холодно, - вдруг сказала Монка, - я что-то замерзла, давай оденемся!
Я послушно слез с нее и сел прямо на землю, одеться мне было не во что - шкуру я бросил где-то в лесу, скорее всего, неподалеку, но сейчас мне ее не найти.
Монка накинула на себя плащ и посмотрела на меня.
Потом опять улыбнулась и сказала:
- Залезай, тут хватит места!
Я прильнул к ней, мне вдруг захотелось, чтобы сон повторился сначала, наверное, для этого надо было крепко закрыть глаза, только я вдруг понимаю, что если он и повторится, то лишь тогда, когда этого захочется Монке.
И тогда я опять спрашиваю ее, почему именно мне она велела сегодня снять маску.
Она отстраняется и пристально смотрит, уже не улыбаясь. И я понимаю, что ответ будет совсем не такой, какой мне бы хотелось услышать. Сон закончился, он там, уже в другом времени, в нем живет какой-то иной Тимус, а не тот, который опять начинает дрожать, только уже не от ожидания и не от холода, а от страха перед тем временем, что наступает после окончания любого сна.
