Яков Окунев - Грядущий мир. Катастрофа
— Благодарю, господин начальник.
— Пятьсот долларов, если сделаете дело чисто, и каторжную тюрьму, если подгадите. Поняли?
— Слушаю.
— Через полчаса вы с двумя полисменами повезете Джека Райта.
— Красную собаку, мистер?
— Да, да. У вас будет письменный приказ доставить Джека Райта в тюрьму. По дороге автомобиль испортится.
— Понял, мистер. И мы пойдем пешком.
— Так, так, — отвечает начальник.
Он предоставляет Пику возможность обнаружить сметку. Это выгоднее. В случае чего, начальник полиции в стороне. Разве он что-нибудь сказал? Это сказал агент Пик. И агент Пик говорит:
— Джек Райт сделает попытку бежать?
— Правильно, Пик. Он ее сделает.
— Что тут хитрить, господин начальник? Ведь мы с глазу на глаз. Дело не новое. Надо убрать Джека Райта. Не так ли?
— Вы очень догадливы. Если Джек Райт не захочет сделать попытку бегства, то…
— То?
— Вы сами понимаете. Пятьсот долларов, Пик. Пятьсот.
— Итак, мы сделаем попытку бегства Джека Райта и пустим ему пулю вдогонку.
— В затылок, Пик. Боже вас сохрани — не бейте в лоб. Только в затылок.
— Я не маленький, господин начальник. Я знаю, что нужно следствию… Если бы мы сфабриковали сопротивление, а не бегство, то тогда надо было бы всадить пулю в лоб.
— Стало быть, вы берете это дело, Пик?
Агент Пик трясет своей сусличьей мордочкой. Начальник передает ему сложенную вчетверо бумагу — ордер.
— Смотрите же, без промаха.
— Я не промажу, мистер.
Через четверть часа под окнами полицейского бюро фыркает мотор. Начальник протирает рукою потное окно и глядит в темноту во двор. Длинный тонкий Джек Райт усаживается в автомобиль. Слева и справа садятся два полисмена. Пик садится с шофером на переднем сидении. Рожок ревет, автомобиль ныряет под каменную арку ворот, сверкнув задним фонарем и оставив хвост дыма.
VI
Ундерлип просыпается в отличном расположении духа. Солнце ярко играет на окнах его спальни, золотит складки гардин и сверкает зыблющимися зайчиками на паркете. Ундерлип нажимает кнопку звонка. Никого. Он морщит переносицу и звонит опять. Тот же результат. Отличное расположение духа Ундерлипа летит к черту.
Он звонит еще и еще. Наконец является его старый слуга, Дик.
— Мистер напрасно изволит сердиться. В доме нет ни души, кроме Дика. Почему? Великая забастовка, мистер. Сегодня рано утром, когда мистер изволил почивать, пришла целая банда. Какая банда? Из союза прислуги. Возможно, что у них были бомбы. Ну, бомбы не бомбы, но за револьверы Дик ручается. Разве мистер не знает, что этой ночью в Бруклине красные устроили целое сражение с полицией? Как же! Была такая перестрелка, что…
— Газеты! — останавливает поток его красноречия Ундерлип.
— Газеты не вышли, мистер. Я же говорю: великая забастовка.
— Подайте кофе. Что? Кофе не на чем сварить? Тока нет? Газа тоже нет? Хорошенькое дельце! А если забастовка затянется на неделю? Для меня не существует никаких забастовок: ни великих, ни малых. Слышите, Дик?
Мистер Ундерлип идет к умывальнику, поворачивает кран. Из крана вырывается свист. Как? Воды нет? Даже воды? Что же они пьют сами, эти бестии? Ну, ну, посмотрим. Забастовка имеет два конца. Пусть-ка они побастуют без воды, газа и электричества.
Хорошее настроение опять возвращается к Ундерлипу. Он накидывает халат и тем временем вспоминает об организации Кингстон-Литтля. Да, да, отчего они молчат? Что же, сотни тысяч долларов, которые затратил трест «Гуд-бай» на Литтля и его молодцов, это пыль? Послушаем-ка, что там думает Кингстон-Литтль?
— Алло! Алло! Мистер Кингстон-Литтль?
Вот так штука! На экране фоторадиофона совсем не Кингстон-Литтль, а солдат. Да, солдат в хаки, как следует быть.
— Э-э, милейший! Позвоните-ка мистеру Кингстон-Литтлю.
— К сожалению, мистер, это невозможно. Станция не соединяет никого.
— Но я требую.
— Требуйте.
Экран гаснет. Ундерлип скисает вторично. Вот до чего дошло? Армия! Если даже армия, то дело дрянь. Неужели как в России?
Что-то грохочет на улице, под окнами дома. Накатывается, наползает что-то громоздкое, тяжелое, медлительное. Ундерлип прижимает свою голую голову к стеклу.
И тотчас же откидывается назад.
Головы. Вся площадь перед домом густо, плотно засеяна головами. Черные, белокурые, серебряные. Кепки и шляпы сброшены. Кровавятся крылья знамени. Длинный хобот пушки…
Вооружены даже женщины. Опоясаны пулеметными лентами. Ощетинились штыками колючие, как ежи, автомобили. Глинистые крапины хаки в море пиджаков и курток. Поют. Все поют…
Ундерлип, миллиардер, король хлеба, опускается ниже, ниже. Садится на пол. Король хлеба!
Т-с-с! Ундерлип ползет на четвереньках от окна к окну и задергивает гардины. Тс-с! Он пробирается в свой собственный кабинет, к своей собственной стальной кассе. На цыпочках. Он вкладывает ключ, отпирает кассу и сует в карман халата бумаги, горсти золота, еще бумаги. В карманы халата!
Точно вдруг раскупорились тысячи бутылок. Звенит стекло. Яркий свет над головой Ундерлипа. С потолка падает кусок штукатурки. В зеркальном стекле окна маленькая дырочка, и от нее, точно паучьи ноги, разбегаются во все стороны трещины. Что-то взорвали на улице, что-то ударило, сотрясло почву. Звякнули и остановились часы. И сразу загремело несколько громов, от которых зазвенели окна, дрогнули стены, забрякали хрустальные подвески на люстрах.
На цыпочках Ундерлип скользит к окну вдоль стены и, спрятавшись за рамой окна, глядит на улицу. Над площадью навис желтый дым. Белые грибы дыма всплывают на краю неба, где-то далеко над толпой небоскребов. Площадь пуста. Там и тут на ее асфальт кровавятся брошенные знамена и ползут темные живые бугорки, оставляя за собой алые следы. По краям площади, у самых стен обступивших ее домов блистают короткие огненные вспышки. Что-то, гудя, как трамвай, проносится в светящемся облаке над площадью и падает на асфальт. Оно вертится волчком, врываясь вглубь и разбрасывая вокруг фонтаны щебня и песка, потом грохочет и вскидывается вверх столбом дыма, огня и осколков. Окно, у которого стоит Ундерлип, лопается сверху донизу длинной, разветвленной, точно сороконожка, трещиной.
Так! Так! И вот так. И еще так! — торжествует Ундерлип, следя за полетом снарядов.
И вдруг он видит из окна: в подъезде его дома, собственного дома Ундерлипа, на ступеньках лежит человек в синем костюме, с винтовкой в руках. Этот человек набивает в камеру винтовки обойму с патронами, вытягивает руки с винтовкой и — бац-бац-бац! На ступеньке его собственного дома! Впрочем, может быть, это патриот? Если патриот, то, конечно… Почему бы ему не стрелять в красных со ступенек собственного дома хлебного короля?
Да, верно. Это патриот Сэм. Но он, этот патриот, стреляет не в красных, а в своих. Патриоты засели на противоположном конце площади, у края панели, и чахоточный Сэм, покашливая и похаркивая, посылает им пулю за пулей.
Опять снаряд. От его разрыва лопнувшее окно в кабинете Ундерлипа разлетается в мелкую стеклянную пыль, и волна сгущенного воздуха, ворвавшись в кабинет, ударяет в люстру. Осколки хрусталя падают сверкающим дождем на красный бобрик на полу.
Ундерлип снова опускается на пол. Его посиневшие губы пляшут. Он ползет по-собачьи по бобрику, не находя в растерянности дверей, тычется головою о стены, задевает и опрокидывает тумбу с вазой и, со страху, совсем распластывается на полу.
Да, да, надо выбраться отсюда. Куда-нибудь пониже, пониже. Ундерлип, миллиардер, ползет на животе по ступенькам. Он добирается до дверей каморки Дика, открывает дверь и поднимается на ноги. Он садится на табурет, но, почувствовав тошноту, ложится на жесткую кровать своего слуги. Ундерлип, хлебный король!
У полицейского автомобиля, на котором агент Пик везет Джека Райта, лопается передняя шина. Она лопается со слишком сильным грохотом, с каким-то двойным взрывом, и сидящий справа, как раз у этой шины, Пик быстро прячет в карман револьвер. Может быть, Пик выстрелил в шину?.. Очень может быть.
Во всяком случае, автомобиль дальше не поедет, потому что нет запасной шины. Не угодно ли мистеру Райту вылезть из автомобиля? К сожалению, придется пройти пешком версты полторы. Один полисмен останется с машиной, потому что шофер отправился за шиной, а автомобиль нельзя оставлять в этой глухой местности без надзора. Другой полисмен пойдет сзади, а Пик, с позволения мистера Райта, должен взять его под руку. Вот так. И мистеру удобно, и для Пика надежнее.
Не обижается ли мистер Райт на Пика за недоверие? Честное слово, Пик действует в интересах мистера Райта. Мало ли что в положении мистера Райта может взбрести в голову? Например, может взбрести в голову сумасшедшая мысль — бежать. Да, сумасшедшая. Знает ли мистер инструкцию? Нет? Инструкция предписывает: в случае, если арестант — извините, ради бога, сопровождаемый конвоем, попытается бежать, конвой, при невозможности задержать арестанта — простите! — обязан стрелять. Заметьте, мистер Райт, о-бя-зан! Таким образом, беря под руку мистера Райта, Пик гарантирует его от двух бед: от попытки бежать и своей обязанности стрелять…
