Наталья Точильникова - Иные
Сервент — не слуга, скорее соработник. Он помогает Высшему в его деятельности, на предприятии, на службе, в лаборатории. Быт — не его стихия. Часто homo passionaris исполняют обязанности менеджеров, управляющих, младших офицеров. Они могут вести за собой homo naturalis. При этом они все равно считаются сервентами своего товаби и носят его фамилию, даже если не живут в его доме и все их имущество считается принадлежащим товаби. Общественное положение сервентов — довольно высокое, выше, чем у любого homo naturalis. Обычные низшие даже не имеют права обращаться к ним, как к равным. Существует особое обращение «деваби», еще, конечно, не ваби, но уже и не равный homo naturalis. Хотя для Иного или Высшего все равно «дери».
Та бутылка вина оказалась не последней, и система его употребления неумолимо устанавливалась. Христиан то и дело заставлял Катю помогать слуге на кухне, но эффекта это не имело, только слезы и проклятия на голову злого господина, а также долгие рассуждения на тему, каким замечательным товаби был Яков Завадский. Никки шел на кухню вместе с Катей и мыл за нее посуду, несмотря на запреты хозяина. Что делать за это с Никки, Христиан не знал. Он ограничил свободу передвижения дорогой до колледжа и обратно — обоим. Не помогло. Только прибавилось нарушений.
В конце концов Христиан сдался и оборудовал у себя в доме комнату для наказаний. Маленькая каморка с белыми стенами, жесткой кроватью и полупрозрачным матовым окном. А также приобрел карточку с текстом «Как наказывать homo passionaris?» очень уважаемого автора Тимофея Поплавского и стал следовать рекомендациям.
Рекомендации пригодились уже через неделю. Дери сидели на кухне за уже вошедшей в традицию бутылкой вина и дымили папиросами. Явление Христиана вызвало легкий переполох и лихорадочное тушение окурков. На руке у Кати отсутствовали часы.
Сканирование. Чего и следовало ожидать. В папиросах — травка, часы проданы подпольным образом скупщику в каком-то притоне. Попытался понять местонахождение притона, чтобы сообщить в полицию. Бесполезно. Вели с завязанными глазами. Хорошо хоть не убили, отобрав все ценности. Так. Наркотики. Какая по счету папироса? Третья? Значит, еще ничего. Нет зависимости. Лечится. Можно, конечно, блок поставить, но homo passionaris очень болезненно переносит вмешательство в психику. Так можно поступать с Иными, которые любое действие Высшего воспримут как должное. Высший не может нарушить гармонию, и любое его действие направлено на ее восстановление. Значит, все правильно. Безнаказанно менять установки можно и homo naturalis. Низший, конечно, не испытает по этому поводу особого восторга, но в конце концов смирится. Но homo passionaris лучше посадить в комнату для наказаний вплоть до полного раскаяния или сразу убить, а если ставить блоки, то только с его согласия.
Дери испуганно смотрели на Высшего.
— Катя, где твои часы?
— Товаби, ну вы же знаете!
— А ты знаешь, что не имела права продавать их без моего разрешения?
Катя отчаянно кивнула.
— Все твое имущество и все, что на тебе, принадлежит товаби.
— Эти часы мне подарил Яков Завадский.
— Это неважно. Когда ты перешла к новому хозяину, все твои вещи стали принадлежать мне. Яков же не приказал тебе оставить часы перед переходом. Катя, ты совершила преступление. Знаешь, как это называется?
Она молчала.
— Кража.
Христиану совершенно не было жалко часов. Как все Высшие, он был равнодушен к материальным ценностям. Но был нарушен принцип и совершено покушение на гармоничное устройство общества. Низшим нельзя доверять распоряжаться имуществом. В лучшем случае пропьют и просадят на наркоту. В худшем — это приведет к мошенничествам, обману, убийствам и дурацким тратам на бессмысленную роскошь. Какая уж тут гармония! Даже сам факт существования скупщика краденого вызывал у Высшего резкое неприятие.
Он смотрел на перепуганных сервентов. Хоть бы деньги потратили на что-нибудь приличное! Только зачем на приличное? На это хозяин и так даст. Зато на наркоту — никогда!
— Пойдемте. Катя, вставай. Ник, ты мне тоже нужен.
— Товаби! Я не могу без этого! Я привыкла!
Катя отчаянно смотрела на господина. В глазах у нее стояли слезы.
— Неправда. Хотя я могу заблокировать.
— Не надо.
— Значит, сама справишься. Зачем ты вообще это делаешь?
— Жить тошно!
Христиан привел сервентов к двери комнаты для наказаний и достал ключи.
— Очень помогает ощутить вкус к жизни, особенно после выхода отсюда. Катя, заходи.
Она вошла в сумерки каморки и села на жесткую кровать.
— Хлеб и вода, — произнес он, — больше ничего.
— На сколько это?
— Не знаю. Через пару дней проведу сканирование. Посмотрим по результату.
— Можно мне читать?
— Нет. Никаких книг.
Никки умоляюще смотрел на Христиана.
— Товаби! Зачем так?
— От этого не умирают, — ответил тот и повернул ключ, запирая дверь. — Никки, пойдем.
Ника он запер в обычной комнате на другом конце дома на тех же условиях. Через два дня сделал Кате сканирование. Почти без улучшений. Одна злость. А Никки уже можно было выпускать. И курить ему не нравилось, и пил за компанию, и прощения попросил. Но, узнав, что Катю не выпускают, сказал, что не выйдет и есть ничего не будет, кроме хлеба и воды.
— Твое дело, — сказал Христиан и запер дверь. А вечером приказал слуге принести узнику ужин. Ник поставил тарелки на стол у себя в головах и заснул, не притронувшись к еде. Герой хренов! Homo passionaris! Красиво, но бессмысленно.
Катя оказалась крепким орешком. Через неделю после начала заточения Христиан провел еще одно сканирование. Злость сменилась ненавистью пополам с отчаянием. Тоже неконструктивно.
— Плохо! — только сказал он и запер дверь. Плохо было еще и то, что Катя, и так не слишком упитанная, за семь дней потеряла минимум семь килограммов, по килограмму в день, и выглядела очень худой. Продолжение наказания могло стать вредным для ее здоровья. Но в руководстве о наказаниях homo passionaris говорилось, что наказывать нужно только до полного раскаяния. Иначе бесполезно. Если это становится опасным для здоровья, лучше потом восстановить функции организма, чем смягчить наказание. Христиан решил последовать совету и дожать.
Дожимать пришлось еще неделю. К концу этого срока у Кати в голове возникло твердое желание больше сюда не попадать, и Христиан решил, что пока этого достаточно. Хоть что-то! И Катя была выпущена на свободу. Правда, из комнаты ее пришлось выводить за руку — у девушки отчаянно кружилась голова, — а потом несколько дней откармливать салатиками вместе с Ником, согласившимся наконец покинуть место добровольного заточения.
Мир в доме наступил. Очень худой, но мир. Нет, не гармония. Какая уж тут гармония, если Катя обижается на товаби за отсидку, Ник — за Катю, а товаби недоволен обоими сервентами, которых приходится держать в повиновении подобными способами. В гармоничной семье сервенты должны любить своего господина и слушаться его во всем, а господин — заботиться о сервентах. Свою часть обязанностей Христиан выполнял, чего нельзя сказать о низших. У Ника с Катей всегда было все необходимое. Сыты (по крайней мере, до комнаты для наказаний и после нее), одеты, ходят в колледж, обеспечены всем для учебы. А они… В общем, худой мир хотелось упрочить.
Возможность для этого вскоре появилась и самым неожиданным образом. В одном из городских магазинчиков Катя присмотрела очень красивый браслет. Золотой с изумрудами. Поделилась открытием с Ником. Ник сказал Христиану. Сама Катя не решилась просить у товаби, парламентера выслала. Товаби начал переговоры. Собственно, условие было одно: год без нареканий — будет браслет. Поторговались. Сошлись на шести месяцах.
В первый раз Катя выдержала три. До комнаты для наказаний дело не дошло, только до кухни, и новые шесть месяцев начали считать с этого момента. Так дело растянулось на год, но браслет был честно заработан, и теперь Катя носила его не снимая. На мир в доме это оказало благотворное влияние, и Христиан подбил Ника внушить Кате мысль попросить что-нибудь еще на тех же условиях. Придумали страшное. Жуткую наглость! Полную свободу передвижения в карточку.
— Нет! — сказал Христиан.
Поторговались. Выработали формулировку: «Та страна, где мы находимся в данный момент». То есть если товаби отпускает, скажем, во Францию на месяц, то можно целый месяц безнаказанно колесить по всей Франции, и в карточке написано «Франция. С такого-то по такое-то число». Христиан на это согласился. Все равно, если бы они сбежали, он мог бы просто объявить розыск, и их можно было бы легко найти по карточке. При этом совершенно неважно, что там написано. Такая свобода передвижения тоже была честно заработана, причем без срывов. Последнее обстоятельство особенно порадовало товаби, и он уже решил свалить все неприятности на переходный возраст.
