Карен Томпсон Уокер - Век чудес
— Смотри-ка, — сказал он, прищурившись.
Я уже несколько недель не видела живых чаек. Вид существа, способного летать, нас просто потряс.
Джинсы прилипли к ногам. В машине пахло морской водой.
— Раньше ты была смелее, — заметил папа, заводя мотор. — Похоже, в тебе просыпаются мамины черты. Причем не лучшие.
Он не ошибался: я превращалась в пугливую девушку, постоянно опасающуюся больших и маленьких несчастий. Я ждала разочарований со всех сторон.
15
Это случилось в темноте: в конце улицы горели фары, хлопали дверцы машин, беспокойно вспыхивали фонарики.
Из окна я увидела три полицейских автомобиля, припаркованных перед домом Тома и Карлотты. Сначала я почему-то решила, что произошло убийство. В телескоп я разглядела маму Гэбби в пижаме: скрестив руки, она стояла на своей дорожке в красном свете фонарей и смотрела на соседний дом. Я застыла на коленях на ковре. Шли минуты. Часовое время показывало четыре дня, хотя на самом деле стояла середина ночи. В безоблачном темном небе светился новорожденный месяц. Трещали цикады, лаяла собака, в эвкалиптах шумел ветер.
Наконец из дома вышла женщина в белом, похожая на привидение. Это оказалась Карлотта в ночной рубашке и с рассыпанными по плечам длинными седыми волосами. Идущий рядом полицейский придерживал ее за руки. Позади них топтался взъерошенный со сна Том.
Оба супруга были в наручниках.
Соседи узнали о подробностях преступления лишь спустя некоторое время. На следующий день отряд полицейских в течение трех часов переносил десятки горшков с рассадой из огорода Тома и Карлотты в большой белый грузовик. Зеленые кустики со множеством листьев выглядели необыкновенно здоровыми. Впрочем, и неудивительно, ведь они всю жизнь питались энергией ламп, которые работали от сверкавших на крыше дома солнечных батарей. Полицейские прочесали лужайку и конфисковали все, что попалось под руку, даже упаковали содержимое компостной ямы в три больших черных пластиковых мешка. Когда все закончилось, я заметила, что выдернутая из земли табличка валяется во дворе надписью вверх: «В этом доме живут по реальному времени».
Если верить слухам, распространившимся после ареста, Том и Карлотта много лет тайно выращивали марихуану. И только недавний анонимный сигнал кого-то из соседей помог полиции обнаружить преступников. Оставалось гадать, почему этот человек донес на них именно сейчас. Возможно, немалую роль сыграл и образ жизни, который выбрали для себя Том и Карлотта. Теперь стало ясно: сторонники реального времени мешали всем остальным. Они спали, пока мы работали; они гуляли, пока мы спали. Некоторые считали, что такое положение вещей угрожает социальному укладу, что это первые признаки грядущего раскола.
Я все сильнее переживала за Сильвию.
Тем временем адепты реального времени начали покидать города. Они устраивали временные поселения в лесах и пустынях. Тогда эти люди были еще плохо организованным меньшинством, теневыми сообществами, пионерами нового движения.
16
К началу декабря, за три недели до Рождества, сутки удлинились до сорока двух часов. В океанических течениях зафиксировали изменения. Ледники таяли быстрее обычного. Некоторые давно уснувшие вулканы проснулись и начали извергаться. По телевизору передали, что мигрирующие киты предпочли в этом году остаться в холодных северных водах. Некоторые эксперты считали, что жить нам осталось несколько месяцев, но их объявили экстремистами. Как будто экстремисты не могут говорить правду.
Однако, вопреки всему, на крышах нашего района традиционно загорелись разноцветные рождественские огоньки. Мистер Валенсия установил на своей лужайке «вертепную» инсталляцию с фигурами в человеческий рост, как он делал каждый год. На площадях и магазинных парковках выросли целые еловые леса. В аптеках и на ярмарках наряду с советами по охране здоровья и праздничным покупкам зазвучали рождественские гимны.
Мы с мамой посвятили целый день приготовлению сахарного печенья в рождественских формочках.
— Так приятно заниматься чем-то привычным, — сказала мама, раскатывая тесто толстой скалкой. Непослушная прядь волос, вернувших себе привычный темный цвет, то и дело выбивалась у нее из-за уха. Она наконец-то закрасила седину.
Рождество вернуло маму к жизни. Хотя мне казалось, что она выбирала елку, украшала ее игрушками, заворачивала подарки и соблюдала рождественский пост даже с чрезмерным усердием. В ее приподнятом настроении чуть заметно сквозили истерические нотки — ей словно казалось, что мы совершаем все эти ежегодные ритуалы в последний раз. Я замечала мамину нервозность в том, как она постоянно разглаживала складки на обеденной скатерти, как тщательно склеивала расколотое фарфоровое блюдо в виде Санта Клауса, до этого много лет провалявшееся в чулане. Блюдо предназначалось для печенья. Ее тревога чувствовалась и в том, как внимательно она изучала все полки магазина «ФудПлюс» в поисках съедобных серебряных шариков, которые мы всегда покупали раньше и которые теперь исчезли из продажи.
— Многое меняется, но не все же, — говорила мама.
Достав последнюю партию печенья из духовки, мы доверху наполнили ими жестяную банку для дедушки, а остальное поделили на кучки для учителей и друзей.
— Давай Сильвии тоже отнесем, — предложила я, облокотившись о столешницу. У меня во рту таял масляный кусочек бисквита. Последние его звездочки остывали на полке.
— Незачем, — отрезала мама. Она бережно заворачивала каждую порцию печенья в зеленый и красный целлофан, стараясь не повредить глазурь.
— Почему? — удивилась я.
— Это неудачная мысль.
Неожиданно кошки за дверью принялись яростно царапать ее стеклянную поверхность. Они чуяли сладкое, но заходить внутрь им запрещалось до тех пор, пока мы не перемоем и не уберем все миски, ножи и формы для выпечки.
— Но почему? — не сдавалась я.
— Мы испекли не так много печенья, чтобы раздавать его всем подряд.
Мама никогда не запрещала мне говорить о Сильвии или других сторонниках реального времени. То есть она не запрещала этого официально, вслух, но я и без слов понимала, что упоминать о них не стоит, и о Сильвии в особенности. Я старалась не переступать черту.
Но я переживала за Сильвию. Когда мы выключили духовку, убрались на кухне и мама уснула на диване, я взяла небольшую часть печенья, оставленного для нас, перевязала кулек красной ленточкой и вышла из дома.
Я долго ждала на крыльце, прежде чем дверная ручка повернулась и на пороге появилась заспанная и тонкая, как балерина, Сильвия в малиновом шелковом халате. Волосы она зачесала назад и собрала красной тесьмой в свободный пучок. Я уже торопилась на ужин, хотя солнце стояло высоко в небе — по реальному времени наступало позднее утро.
— Счастливого Рождества, — сказала я и протянула ей кулек.
— Как это трогательно, Джулия, — ответила она непривычным — низким и скрипучим — голосом. — Прости, — добавила она и долго откашливалась. — Я сегодня еще ни с кем не разговаривала.
Так я получила еще одно подтверждение ее одиночества: изолированные от общества люди теряют не только желание разговаривать, но и возможность делать это.
Дни Сильвии, по сравнению с моими, замедлились. То же произошло и с ее движениями: она плавно поднимала руку, чтобы убрать выбившуюся прядь волос, неторопливо кивала. Тогда в ее один день вмещалось два моих. Если бы все так и продолжилось, Сильвия отстала бы от нас сначала на месяцы, а потом на годы.
Я заглянула в дом ей через плечо:
— У тебя нет елки?
— Неохота заморачиваться в этом году.
В каждом ее слове, в каждом жесте чувствовалась грусть. Музыка ветра из ракушек размеренно покачивалась над моей головой.
— Еще раз спасибо. Береги себя, Джулия, — сказала она и закрыла дверь.
Несколько дней спустя к дому Сильвии подъехала машина доставки. Двое парней в толстых зеленых перчатках достали из кузова елку и бережно поставили на землю. Такое живое деревце в терракотовом горшке после праздника можно высадить во дворе. Сильвия сама затащила его внутрь и, не наряжая, поставила в гостиной у окна. В любом случае, это было лучше, чем ничего. Так ее дом хоть немного повеселел.
В тот же день вернулись Том и Карлотта. Их выпустили под залог, и теперь они ждали суда.
— Как думаете, их надолго посадят? — спросила я родителей тем вечером. К нам на ужин приехал дедушка.
— Может, и надолго, — ответила мама.
— А что они натворили? — поинтересовался дедушка, поднося чашку с молоком к дрожащим губам.
— Оставили бы бедняг в покое! — воскликнул папа. Был выходной, но он надел строгую рубашку и тщательно побрился.
— Я так и не понял, в чем их вина. Джулия, может, ты знаешь? — спросил дедушка погромче. Он пережевывал кусок лосося и смотрел на меня в ожидании ответа.
