Вадим Юрятин - Последняя девочка
Музыка, кстати, от отца. От того самого отца, которого Профессор называет «гробовщиком», намеренно перевирая или по забывчивости путая то, что было на самом деле. Никакой он не гробовщик. Прежде всего, он тоже гитарист. А ещё романтик, балагур, любимец женщин, прожигатель жизни, вечно улыбавшийся и ни о чём не жалевший. В общем, полная противоположность мне, зануде и трижды тихому семьянину.
Пара слов о себе: закончил школу, университет бросил на втором курсе, играл в группе, пел песни. Долго и упорно пытался найти продюсера, записывался, рассылал свои песни по всем возможным адресам. Много выступал в пустых залах. В общем, успеха на музыкальном поприще не добился. Вернулся к ремеслу, которым в своё время занимался мой отец, кстати, благополучно скончавшийся за пять лет до «взрывов» от оргазма на теле очередной любовницы. Ремесло заключалось в изготовлении памятников и табличек, что по тематике сходно, конечно, с тем, что описывал Профессор, но явно не относится к деятельности «гробовщиков». Женился. Разводился.
Немного странно, что, описывая меня и немного затрагивая фигуру моего отца, Профессор почему-то умалчивает, что был с ним знаком, более того, они в молодости были друзьями. Профессор как-то проговорился об этом, впрочем, я тоже кое-что слышал от отца и сопоставил сказанное. По всему выходило, что они весьма плотно общались во времена своей бурной юности. Со мной Профессор знаком не был, но слышал от отца о моём существовании. Впрочем, не могу сказать, что и отец был сильно со мной знаком, по крайней мере, в первые двадцать лет моего существования. В общем, оба они, столь много значившие в моей жизни мужчины, что-то обо мне слышали.
Интересно, когда он увидел меня на пороге своего Бункера, меня, почти полную копию отца, с которым было столь много выпито, а в межпохмельном промежутке – проговорено, что он подумал? Был ли Профессор что-то должен отцу или наоборот? Стояли ли между ними какие-то обиды? Может быть, они просто повзрослели и разошлись?
Он рассказал, по сути, всего одну историю, да и ту, наверное, не рассказал бы, если бы не обстоятельства. Накануне мы совершили очень удачный набег на один склад и прихватили, помимо всего прочего, достаточное количество алкоголя. Профессор вообще не пил, несмотря на то, что в первые месяцы у нас с горячительными напитками не было никаких проблем. Он был всегда трезв и собран, ему органически были неприятны чьи-то пьяные рожи и глупые проспиртованные шутки. Но в тот день он напился. Он, я и ещё несколько человек тогда потратили не одну сотню патронов, отгоняя от стен Бункера толпу, пытавшуюся в него проникнуть. Несчастные, голодные, замёрзшие люди с детьми на руках умоляли нас впустить их внутрь. Дети плакали, ветер завывал… Конечно, я понимаю его, наш Бункер был и так переполнен, мы только стали что-то обустраивать, у нас появилось своё автономное электричество от самодельных ветряков, мы столько всего сделали, чтобы спастись, мы – те, кто поселились в Бункере первыми. Безусловно, оправданием любого злодеяния является ещё большее, но предотвращённое злодеяние. Только вот что же мы предотвратили этим побоищем, Профессор?
Так вот, после всего этого, после того, как мы растащили все трупы от входа и раскидали их по соседним дворам, где они стали тихонько коченеть и превращаться в ледяные скульптуры, мы пошли отдыхать. Он протянул мне бутылку «Рябиновой». Когда же через пять минут бутылка опустела он, находясь на границе сознания и спасительного очищающего опьянения, заговорил.
Рассказ Профессора об отце Плотника в пересказе Плотника
Он, оказывается, помнил мою мать ещё молодой. Назвать её красивой он не мог, но что-то притягивало к ней мужчин, причём как раз то, что, по идее, должно было отталкивать: высокомерие, наглость, язвительность. У неё было много поклонников, в том числе и мой отец. Он сначала как-то не выделялся на общем фоне, но вскоре стал явным фаворитом.
Дело было в те далёкие и счастливые времена всеобщей свободы, о которых мы, граждане демократического Континентального Союза, можем только мечтать. Свобода, ведь это, на самом-то деле, не право избирать красивых, семейных, среднего возраста, улыбающихся, хорошо говорящих, любящих фотографироваться с бабушками, целующих детишек, абсолютно одинаковых и пустых людей, которые считают своим первейшим долгом защиту меньшинств. Свобода – это не колбаса всех возможных размеров и форм. Свобода – это состояние души, при котором любая попытка лишить тебя этого самого состояния воспринимается как покушение на твою жизнь. Профессор говорил, что вот у них тогда так и было. Они так жили, они были свободными во всём. Если бы им, тогдашним молодым, заявили, что 40 % лингамов должны быть чёрными, они бы революцию устроили (если честно, этот его пассаж я тогда не понял).
У них была такая большая дружная компания, человек двадцать, они учились в университетах, ходили на концерты, дружили, влюблялись. Мои родители были одним из центров притяжения их компании, буйные, драчливые, всё время выяснявшие отношения. Отец играл на гитаре в одной панк-группе. Стадионов они не собирали, но локальной популярностью пользовались.
После того, как родители, наконец-то, сошлись, у отца всё равно то и дело появлялись какие-то мимолетные подружки, а вот мать хранила верность своему бессовестному бой-френду. Однажды, видимо, её стала утомлять роль жертвы, и мама решила завести себе поклонника, тем более что он сам как-то завёлся. Вряд ли у них там было что-то такое типа «он приколотил свой гвоздь любви к её воротам страсти» (это была цитата от Профессора). Скорее всего мать хотела немного позлить отца, который, проведав про «поклонника», решил ему «навалять». Отец вообще любил подраться. Профессор усмехался, постепенно пьянея, я же, хоть и тоже впадал в алкогольный транс, пытался впитать в себя каждое слово. Я и сейчас помню всё, что он сказал. Папа узнал (точнее, подслушал), что мать назначила «поклоннику» свидание где-то в районе Главного Гастронома и предложил Профессору пойти туда с ним «приколоться».
Отец и Профессор надели какие-то старые шляпы, длинные плащи с высокими воротниками, чёрные очки и, покуривая трубки, устроились наблюдать за «влюбленными» метрах в ста от них. Зрелище двух то ли джеймсов бондов, то ли шерлоков холмсов, наверное, было комически впечатляющим, тем более что отец с Профессором постоянно «кололись», как принято говорить у артистов, то есть выходили из образа, начиная дико ржать. Профессор хохотнул, вспоминая. Они шли строго за «объектами» всё так же с трубками в зубах, раскрыв перед собой свежий номер «Российской Газеты».
Мама, конечно, увидела их сразу, но не подала вида, приняв участие в этой игре. «Поклонник» тоже весьма скоро смекнул, что два загадочных парня в чёрных шляпах и постоянно сползающих с их тощих плеч плащах поверх футболок с надписью “Sex Pistols” следуют за ним по пятам.
Потом была, естественно, разборка двух молодых людей к явной радости присутствовавшей при этом мамы. Профессор не мешал дерущимся, был, своего рода, судьёй и готов был констатировать ничью, когда внезапный окрик милицейского патруля заставил их всех, включая маму, рвануть куда-то прочь.
Они бежали по родному городу, сначала испуганные, потом, когда поняли, что оторвались, уже весёлые и смеющиеся. Позже, вечером, отец и Профессор вот так же, как мы сейчас, пили «Рябиновую» вдвоём без закуски где-то в подворотне. С «поклонником» этим они тоже, кстати, подружились.
Профессор замолчал, заряд кончился, бутылка покатилась куда-то вниз по обледенелым красным пятнам на дороге. Как, интересно, снимали стресс члены зондеркоманд? Дурацкая, в общем-то, история про развлечения молодых и свободных. Но для меня и такой рассказ был полнейшим откровением.
Несколько слов о Профессоре и о первом годе после «взрывов»
Он рассказывал мне немного о себе, именно немного, поскольку тема личной жизни была для него явно закрытой. Кроме того, что по молодости увлекался какими-то сектами, о чём сам любил поязвить, он особенно ничего и не говорил.
Я мало что знал о нём, но в первые месяцы после “взрывов”, когда у нас ещё работала Сеть, то вспыхивая, то внезапно затухая по воле Его Величества Электричества, я, напоследок, специально порылся во «Всемирной Помойке» и кое-что нашёл. Сеть была полна многочисленных восторженных отзывов о продававшихся в созданной Профессором группе компаний товарах. Также я обнаружил не менее многочисленные злобные отзывы о нём как о человеке. Из последнего я сделал вывод, что передо мной личность, как минимум, достойная. Быть удостоенным чести оказаться героем столь большого числа заказных статей – это дорогого стоит!
Судя по всему, наш Профессор был человеком жёстким, неуступчивым, постоянно влезавшим в какие-то сомнительные с точки зрения государства схемы, а потому постоянно с кем-то из госорганов судившимся. От конкурентов его отличала очевидная тяга к самым современным технологиям. В сфере, как мне кажется, весьма консервативной он использовал прогрессивные научные подходы.
