Вадим Юрятин - Последняя девочка
Таким образом, старые добрые варианты ухаживаний вроде «цветы-кафе-шампанское-пойдём-ко-мне-домой-страстный-взгляд-поцелуй-они-сплелись-в-объятиях» уже не работал. Теперь молодые люди друг до друга дотронуться боялись без подписания бумажки. Хорошо хоть подписать её можно было своими цифровыми подписями онлайн, ткнув пальцами в светящиеся перед тобой квадраты псевдомониторов.
Наших детей с младших классов школы учили премудростям сексуальных отношений. Они, как и Последняя Девочка, знали много такого об этом предмете, о чём мы, последнее поколение 20-го века, в их годы понятия не имели. Ну и что, пригодились вам эти знания, вымершие дети будущего? Зато мы знали много такого, о чём не знали вы, например, как по форме муравейника или по наростам мха на коре дерева определить, где находится север. Хотя, положа руку на сердце, этими знаниями мне до сих пор ни разу не довелось воспользоваться, так что понимание, что там куда вставлять при аксиллизме, возможно, что и нужнее…
Какой мир ты выбираешь?
В последнее время я много размышлял над тем, какой мир лучше: тот, что был «до взрывов», с его странными свободами, которые выставляются в качестве высшей ценности, но при этом всё время пытаются ограничить, или тот, что «после» – с его прямотой, честностью и грудами трупов. Я прожил большую и долгую жизнь, я много чего видел, общался с мэрами и губернаторами, научил наукам несколько сотен студентов, прочитал гигабайты книг, я даже сам написал несколько штук! Я, пусть и косвенно, довел до оргазма тысячи людей, смог создать нашу колонию в этом Бункере, которая спасла, по крайней мере, спасала в течение длительного срока жизни десятков людей. В общем, я человек неглупый и рационально мыслящий, но ответить на этот простой вопрос я не могу. Можно, разлиновав страницу и сравнивая количество плюсиков и минусиков в соответствующих колонках, сделать вывод на основании арифметических подсчетов. Но спустя несколько лет даже такую таблицу составить представляется делом трудным: плюсики легко перетекают в минусики, и наоборот. Что казалось мне абсолютным благом тогда, сейчас я расцениваю как вещь совершенно вредную.
Несколькими десятками страниц ранее я рисовал вам благостную картину жизни в Континентальном Союзе. Теперь же позвольте добавить пару ложек «рыбьего жира в этот чудесный луковый суп». Да, конечно, мы научились бороться со многими болезнями, выращивать искусственное мясо из стволовых клеток и детей вне тела матери, делать чувственных киберкукол и передавать невероятное количество информации «по воздуху», но при этом сами мы так и остались гражданами государства. Я имею в виду, что стать просто людьми у нас не получилось, несмотря на все наши технические достижения. Мы так и остались «массами», которых куда-то ведут вожди. Конечно, мне и представителям моего поколения особенно трудно было стряхнуть с себя все эти государственные наросты. Откровенно говоря, что бы я с собой ни делал, как бы ни старался вытряхнуть из себя эту «электрификацию всей страны», как ни пробовал всё забыть и начать жить заново, всё без толку. Несмотря на приобретённое мною под конец эпохи «лингамов и йони» богатство (ныне, правда, потерянное), жил, живу и умирать я буду Типичным Советским Человеком. Но дети наши? Но внуки? Советского в них вроде бы не должно быть ни на грош, но вот они тоже кивают, слушая, как какой-то очередной холёный дяденька в дорогом пиджаке, из кармана которого торчит новомодный гаджет, рассуждает о вреде общества потребления.
Да ничего лучше общества потребления не было, и нет! Всем же, кому не нравилось жить посреди достатка и удовольствий, я всегда советовал ехать в Халифат копать траншеи, но что-то никто не соглашался. Я, конечно, не совсем понимаю искренней радости от покупки новой электронной «штучки», я-то понимаю, что подобного рода сделки влекут повышение не только уровня личной свободы, но и государственной опеки. Однако поверьте, лучше так, беззаботно со «штучкой» в кафе с друзьями, чем с лопатой и в очереди со злобными согражданами.
Конечно, государство стремилось изо всех сил победить. Платон, этот древнегреческий идеолог фашизма, надолго засел в наших головах с его идеальной моделью мироустройства. Возможно, это и есть то, к чему должно было прийти человечество. Вроде бы, всё можно, но очень много чего нельзя. Вроде бы, все тебе улыбаются, но все тебя терпеть не могут. Вроде бы, все национальности равны, но с этим акцентом не бывать тебе генеральным директором. Вроде бы, у нас рыночная экономика, но, вроде бы, как и «социально ориентированная».
На передний край своей обороны государство выставило юристов, которые словно жрецы великого культа, истолковывали недалёким своим согражданам действующие законы. Сколько у нас было всяких законов! Даже не законов, а каких-то Директив Генеральной ассамблеи КонСоюза, Рекомендаций Континентальной Палаты Представителей, Решений Высшего Континентального суда, Постановлений Континентального Правительства. Сколько же их развелось, этих тараканов, творящих право. Что только они ни пытались урегулировать. И если заботу о вкусовых качествах спермы я ещё могу понять, то повсеместное ограничение продаж майонеза как крайне вредного продукта, мне непонятно совсем. Счастливых граждан Континентального Союза изо всех сил лишали права умереть не очень здоровыми.
Я видел только два шанса убежать от всего этого маразма: уйти либо в бизнес, либо в меньшинства. Бизнес, несмотря на все свои старания, никак не мог отбиться от назойливых прилипал, вооруженных бумагой с текстами про то, как надо и как не надо. Современные технологии, а также новый огромный рынок Африки, конечно, давали определённые возможности для манёвра, но и прилипалы тоже не хлопали ушами.
А что касается меньшинств, то вот уж кого не трогали и всячески оберегали от «нападок большинства», я бы добавил, верующего большинства. Не в том смысле, что все в Бога верили, с этим-то как раз всё было сложно. Но ведь верить можно и во что-нибудь другое: в чудодейственность каких-нибудь лекарств, в необходимость покупки нового модного устройства, в правильность налоговой политики, проводимой Континентальным Союзом.
Меньшинств становилось всё больше и больше год от года, они вырастали из каких-то сфер жизни, о которых мы и не слышали раньше. Я, вообще-то, если честно, совсем не против меньшинств, я в каком-то смысле и сам меньшинство. Я – думающее меньшинство. Я – работающее меньшинство. В мире «до взрывов», в счастливом и сытом Континентальном Союзе, такие, как я, были основными производителями каких-либо благ, основными плательщиками налогов, на которые весело и беззаботно могла существовать вся эта гигантская масса бездельников, рассуждающих о том, как плох предприниматель, и как надо справедливо распределять имеющиеся ресурсы. Под носом у этих «распределителей», что обидно – за счёт моих налогов, рос и развивался год от года человеконенавистнический культ, который потом и устроил нам всё это «веселье». Кого-то вы теперь вините во всём, господа бюрократы-социалисты?
Профессор и Последняя Девочка уходят из Бункера
Мы уходим. Если сведения моей Девочки верны, а не доверять ей я почему-то не хочу, то мы сможем добраться до убежища, о котором она говорила, за пару дней. Мясник, Электрик и оставшиеся будут прикрывать наш отход. У Мясника совершенно потерянный вид. Видимо, мысли о сыне не отпускают. С таким настроем очевидно, что бой Алексею они не дадут. Усталые, серые, полуистлевшие люди, с которыми я провёл лучшие два года моей жизни.
Сестра остаётся здесь. Мне так и не удалось её найти. Проповедник говорит, что она забилась в какой-то тёмный угол и наотрез отказалась оттуда выходить. Он, похоже, стал с ней разговаривать самостоятельно, минуя меня. Впервые за столько лет мы с Сестрой расстаёмся, но, наверное, так действительно будет лучше. Она со мной в этом Бункере с первой минуты, всё тут знает, так что сможет подсказать что-нибудь оставшимся героям.
Я обнял их всех на прощание, этих моих последних друзей. Думал, что уже забыл, как плакать. Уговариваю их вести себя спокойно и не лезть на рожон. Алексею с его отрядом проникнуть к нам будет трудно, на штурм они вряд ли пойдут, слишком велик риск больших потерь, а у них, я подозреваю, так же, как и у нас, каждый человек на счету. В общем, логичнее всего пересидеть и переждать, вести трудные и нудные переговоры, постараться выведать, что там у них. Кто знает, может, удастся объединиться в единую большую семью. Если так, то ты был прав, Плотник…
Переоденусь-ка я на прощание, тут у нас много разной одежды осталось после всех наших дел… А то все два года в одной и той же куртке проходил. Что уж, разве президент не имеет права на достойную куртку? Пистолет один я с собой возьму, тот самый пистолет, который от её отца, а больше нам ничего и не надо.
