Анатолий Величковский - Богатый
Марта скрылась из вида. Жених дрожащими руками связал постромки на спине Чубарого, стал на дышло, чтобы легче было сесть на коня верхом.
— Куда ты! все кончено! — послышался могучий голос. Все повернули головы и увидели на крыше амбара размахивающего руками Игната. У Марка потемнело в глазах.
— Как! — завопил он, — упала? Упала? да говори же наконец!?
— Успокойся, ничего не упала, наоборот, едет теперь шагом в сторону почтового ящика.
Радостные возгласы девушек, их задорный смех показались Марку ангельским пеньем. Он кричал Игнату:
— Никогда тебе этого не забуду, всю жизнь буду тебе благодарен.
— Ты лучше запрягай, смотри, лошади твои запутались в упряжи, — спокойно ответил Игнат, слезая с крыши по приставной лестнице.
Отец Илларион отсунул жердь. Коровы повалили из загона, сталкиваясь боками, мыча и разбрасывая слюну.
Каждая несла вымя с четырьмя сосцами и смотрела ничего не выражающими глазами, помаргивая белыми ресницами и дуя из влажных розовых ноздрей на сопровождающих, налипающих на глаза и ноздри мух. Бык выехал из ворот на телке. Телка выпрыгнула из объятий. Бык задрал верхнюю губу, замер, потом присоединился к стаду. Пахло парным молоком, над следами раздвоенных копыт танцевала мошкара. Как видно, она слышала не слышную нам музыку.
Волчок задрал лапу на колесо и брызнул, словно из спринцовки, с таким деловым видом, будто бы для этой цели был кем-то срочно послан.
Девушки с граблями и вилами, подмостив под себя мешок, набитый соломой, рассаживались на фургоне. Ослепительное зеркало лужи, от сиянья которой жмурились глаза седоков, лошади разбили копытами. Колеса намотали на себя блеск и, оставляя на подсохшей дороге мокрый след, повели свой тихий разговор под аккомпанемент топота конских копыт.
После пережитой тревоги Марк не знал, куда девать клокочущую в душе радость. Победа Марты возбуждала в нем лирические чувства. Он чрезвычайно добрым голосом крикнул на лошадей: «Эй, вы, любезные!» — потом, не поворачивая головы и глядя на танцующую сбрую и крупы лошадей, обратился к своим пассажиркам:
— Вот она, тут с нами та дорожная мелодия, под которую немало дум сформировалось у людей прежней эпохи. Под эти вот спокойные звуки дремали в своих кибитках мечтатели, поэты, композиторы, художники. Ангелы воздуха, земли сопровождали их в дороге. Мы видим чудесный мир, чувствуем благоухание. Только вот ангела птиц больше нет, жаворонка, поднимающегося в небо с благодарным пеньем, мы никогда не увидим. Если нам удастся сохранить деревца, да травку, да цветы… Все остальное пространство земное превратится в пустыню, в которой будет царствовать человек, — договорив это, Марк переложил вожжи из правой руки в левую и хлопнул себя по затылку. Это Виктория водила по его шее стебельком. Заговорщицы прыснули в кулачки. Марк продолжал: — Мы, рожденные в дыму, в грохоте, в спешке, в мельканиях предметов, в электрическом свете, среди пересекающихся и проходящих сквозь нас различных волн, только тут можем сосредоточиться. Я, например, могу вам сказать, что человек, верящий в то, что технический прогресс может поднять мораль, есть несомненно человек в области точных знаний первейший из первых и несомненно очень ограниченный там, где интуиция, мораль и дух силятся вырваться за грань догматов и всепризнанных истин.
— Но ведь и точные знания могут быть духовными, — возразила Мария.
— База необходима, — добавила Зинаида в свою очередь водя колоском по затылку оратора. Марк снова прихлопнул воображаемую муху.
— От научных ядов мухи живы, а птицы погибли, — сказал он с досадой.
Лукерья слушала Марка с благоговением, ей не нравилась детская резвость подруг, поэтому она сказала:
— Да мухи на двух ногах.
Оглянувшись, Марк увидел веселые лица, смеющиеся глаза. Ему стало еще веселее.
— Дурачиться так дурачиться! — сказал он, засмеялся и задел кнутом ветку вербы. Девушки закрыли руками головы, поджали обутые в сандалии ноги. Словно из лейки полила их задетая ветка. Легкие платья оказались пробитыми навылет. Холодные капли окатили спины, руки, груди. Поднялся визг. Марк целился кнутом в следующую ветку.
Мария и Виктория с озорными лицами принялись вырывать кнут. Среди девичьего визга и порывистого смеха лошади свернули с дороги и по животы потонули в овсе.
— Так вы не скоро доедете! — раздался голос, словно гром из чистого неба.
Головы как по команде повернулись. В тени высокой вербы, затемненная веером лучей, Марта на своем Гракхе казалась туманным наброском. Жеребец, тяжело дыша, водил боками, дымился и рыл землю копытом.
— Мы так за тебя боялись! — воскликнула Виктория.
— Он на нас кнутом росу с веток сбивает, — пожаловалась плаксиво Мария.
— Какая красота ты и твой Гракх, — льстиво пропела Зинаида. Распаленные борьбой лица были красными, глаза виновато опущены, волосы растрепаны, платья не совсем прилично расстегнуты. Марте показалось, что подруги думают, будто бы она из ревности нагрянула. Ей стало неловко.
— А ты не сказала, за что, — сказал Марк, выправляя лошадей на дорогу. Когда выехал из овса, понял, что оправдываться глупо, и чтобы переменить настроение, спросил:
— Почему Гракх испугался зонтика?
— Все лошади зонтиков боятся, — ответила Марта. Она тронула лошадь и ехала за фургоном так близко, что девушки чувствовали на себе конское дыханье. Оно обдавало их чрезвычайно приятным запахом разжеванной травы.
— Почему? — полюбопытствовала Лукерья.
— Длинная история, — продолжала Марта, — но я вкратце скажу вам то, что думаю. Знаю от дяди Васи, что в прежнюю эпоху у юнкеров было ругательство: «Чтоб ты под зонтиком издох». Человек под зонтиком, по их понятию: трусливый штафирка. Зонтик — одна из эмблем, отделяющих штафирку от военной среды, от защитников родины. Эмблема презренная. Лошади крепко были связаны с военной жизнью. Они никогда поэтому не видели зонтиков. Но это еще не все… Если заглянуть глубже, для чего изобретены зонтики? Для защиты от солнечных лучей, от дождя. Человек отгородился им от природных явлений, от неба. Я думаю, лошадь боится человека с зонтиком именно потому, что видит в нем сорт людей таких, которым природа стоит поперек горла.
— Неужели так? — воскликнула Лукерья.
— Чудесно сказано, — одобрил Марк. — Но мне хочется добавить: круг изобретен дияволом. Возьмите две вещи: яблоко и зонтик, обе круглые. Яблоко символ первого изгнанья из рая, зонтик символ второго изгнания, уже из земного рая.
— Хотя мне очень приятно с вами, милые друзья, но есть дела, нужно разобрать письма, — сказала Марта, натягивая повод и поворачивая Гракха.
— Есть казенные? — спросил Марк.
— К сожалению, — ответила Марта, уже отъезжая.
* * *Проезжая верхом по коридору конюшни, Марта увидела пустующее с этой весны гнездо ласточки. Это напомнило ей, что соседи, травя насекомых, отравили ласточек. У нее в огороде теперь развелись паразиты, уничтожать их было некому.
— Как трудно быть исключением, — думала она, соскакивая в деннике с Гракха. Подняв крыло седла, она отстегнула пряжки подпруг. Они повисли по другую сторону живота лошади. Снимая седло, Марта подхватила их свободной рукой.
На спине жеребца потной шерстью был точно нарисован след потника. Это мокрое место задымилось. Денник наполнился особенным запахом, который Марта не променяла бы ни на какие духи. Свернув из соломы жгут, она стала растирать спину своего любимца. Жгут постепенно уменьшался, рассыпался по шерсти соломинками. Жеребец косил глазом, заносил угрожающе заднюю ногу. Следовало и с другой стороны растереть ему спину. Места было не так уже много, чтобы зайти с другой стороны нужно было обойти лошадь как раз там, где грозно заносилось копыто. Можно было, конечно, проскользнуть и под шеей. Но Марта, крикнув: «Стой, не балуй!» — пригнулась и пролезла под животом жеребца. Это она всегда делала не без некоторого щекочущего нервы чувства страха.
Высушив соломой пятно, она вычистила всего жеребца щеткой.
Отдохнув минут пять, Марта поцеловала жеребца в храп, угостила его куском сахара. Потом она бросила в угол охапку сена и, спустив Гракха с недоузка, заперла денник и побежала с письмами домой. По дороге к ней присоединился Волчок. Они вместе вошли в столовую. Бронислава ожидала дядю Васю с горячим кофейником. Взглянув на стенные часы (было десять минут одиннадцатого), Марта перевела удивленно-вопросительный взгляд на Брониславу.
— Да, еще не спустился, — ответила та. — Хочешь кофе? горяченького? — добавила она. Марта, отрицательно покачав головой, уселась за стол и стала разрывать конверты и читать письма. Конверты с казенными печатями она откладывала в сторону для дяди Васи. Первое письмо было подписано звонким именем: Иллона. Смысл и стиль письма соответствовал оригинальности этого имени. «Изнываю, задыхаюсь, обстоятельства заставляют меня раздеваться догола на сцене. Меня обкрадывают. Насилуют мою волю, мой стыд. Меня заставляют дышать смрадом, подчиняться машинам, я постепенно превращаюсь в робота. Единственное мое утешение — это моя лошадь Хажра. На ней я к вам и приеду, если позволите», — писала эта Иллона.
