Клиффорд Саймак - Зарубежная фантастика
— Я даже не могу как следует потренировать свое тело, — думал он. Это было странное направление мыслей.
— Прингл и Кейс ждали нас, — сказал себе Саттон, но когда он думал об этом, то не был уверен, не начал ли он фантазировать. Действительно, как они могли ожидать их, когда даже не знали, что Херкимер и Ева направляются на астероид.
Он отрицательно покачал головой, но чувство, что эти двое ожидали их, осталось. Странная мысль крепко засела в голове.
Хотя, стоит хорошенько подумать, это было не так уж и странно. Адамс знал, что он возвращается на Землю. Возвращается домой после двадцати лет отсутствия. Адамс все знал и поэтому расставил на него ловушку. Впрочем, у Адамса не было никаких возможностей узнать об этом.
— Но почему? — спросил он себя, — почему Адамс устроил ему ловушку?
Почему Бастер бежал на какую-то отдаленную планету?
Что заставило Бентона послать ему вызов?
Почему Ева и Херкимер привезли его на этот астероид?
Для того, чтобы он написал книгу, объяснили они. Но книга уже написана!
Он потянулся к своему пиджаку, брошенному на спинку стула. Из него он вытащил книгу, буквы на ее обложке были вытиснены золотом. Вместе с книгой из кармана выпало письмо и упало на ковер. Он поднял письмо, положив на кровать рядом с собой, затем открыл книгу на титульном листе.
— Это судьба, — медленно прочитал он заглавие. — Автор — Ашер Саттон.
Под заглавием в самой нижней части страницы была стречка, набранная мелким шрифтом.
Саттону пришлось поднести книгу поближе к глазам, чтобы отчетливо прочесть. Там было напечатано:
“Первоначальный вариант”.
И это все. Не было ни даты публикации, ни каких-либо указаний на авторские права, ни кто был издателем.
“Как будто, — додумал Саттон, — книга была настолько известна, настолько являлась частью жизни каждого человека, что все остальное, кроме названия и имени автора, было излишним”.
Он перевернул две страницы. На них ничего не было напечатано, и еще одну страницу, и уже дальше начинался текст…
“Вы не одиноки.
И никто не одинок…”
— С первого момента зарождения жизни, с первого малейшего движения живого существа на любой планете Галактики оно двигалось, ело, ползало по дороге жизни и одиночества.
“Вот оно, — подумал Саттон. — Именно так я и хотел начать книгу. Я должен был действительно написать ее когда-то и где-то, поскольку сейчас держу ее в руках”.
Он закрыл книгу, осторожно положил ее в карман, а пиджак снова повесил на спинку кресла.
“Я не должен ее читать, — подумал он, — я не должен ее читать и знать, как она написана Я не имею права этого делать. Я должен написать ее так, как сам представляю, как задумал в эти долгие годы. Это единственный способ создать книгу. Необходимо быть честным: когда-нибудь человеческая и другие расы смогут прочесть ее, и потому каждое слово в ней должно быть именно таким, как есть, написана она должна быть хорошо и просто, чтобы любой мог прочесть и понять ее”.
Он придвинул одеяло, забрался под него и взял лежавшее на постели письмо. Старое, пожелтевшее, оно вскрылось легко, осыпав простыню засохшим клеем. Саттон вынул лист из конверта и очень осторожно развернул его, боясь повредить. Письмо было отпечатано на машинке со множеством ошибок и опечаток, забитых буквой “х”, — очевидно, для автора процесс печатания был непривычным делом.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
“БРИДЖПОРТ. ВИСКОНСИН. 11 ИЮЛЯ 1987 ГОДА.
Я пишу это письмо самому себе, чтобы почтовый штемпель мог неопровержимо подтвердить тот год и тот день, когда оно было действительно написано. Я сохраню его запечатанным, спрятав среди своих вещей до того дня, когда кто-нибудь из членов моей семьи, с божьей помощью, сможет открыть его и прочитать. Надеюсь, что прочитавший это письмо узнает, во что я верю, о чем я думаю, но не осмеливаюсь сказать вслух при жизни, опасаясь, что меня сочтут повешенным. Жить мне осталось совсем немного, я и так прожил уже больше, чем положено человеку его судьбой. Но пока еще нахожусь в здравом уме и не жалуюсь на здоровье. Я очень хорошо знаю, от времени не убежать, оно наносит удары внезапно и, рано или поздно, настигает свою жертву.
Я не чувствую страха смерти и не испытываю сентиментального желания обрести мнимое бессмертие в мысли, посетившей меня, поскольку мысль эта преходяща, а человек, обладающий ею, не располагает большим количеством лет жизни, — отведенные ему годы коротки, слишком коротки для полного осознания проблемы, поставленной ему Временем. Более чем вероятно, что письмо будет прочитано одним из моих ближайших потомков, но я все-таки допускаю, что в результате какого-то поворота судьбы оно может попасть, все еще нераспечатанным, в руки моих отдаленных потомков, через сотни лет, когда меня все забудут, или даже окажется у посторонних людей.
Чувствуя, что обстоятельство, о котором я хочу рассказать, более чем заурядно, и даже рискуя сообщить что-то хорошо известное человеку, читающему это письмо, я все же изложу основные факты о себе и о том месте, где я живу.
Меня зовут Джон К.Саттон, я происхожу из довольно многочисленной семьи, одна из ветвей которой обосновалась в данной местности около ста лет назад. Кстати, я должен попросить читателя, незнакомого с представителями семьи Саттонов, поверить мне на слово, без каких-либо доказательств, что мы, Саттоны, всегда были очень серьезными, не склонными к шуткам, и наша репутация, наша честность и целеустремленность никогда и никем не подвергались никакому сомнению. Хотя я и получил образование в области права, однако скоро обнаружил, что моя специальность не особенно мне по душе, и потому в течение последних сорока лет я занимаюсь сельским хозяйством, находя в этом больше удовлетворения, чем в чем-либо ином. Это занятие представляет собой честный труд, согревающий душу и дающий возможность жить в тесном контакте с основными, необходимыми для жизни вещами, как, например, такой простой, и вместе с тем таинственный процесс производства пищи посредством возделывания земли. На протяжении последних лет я не был достаточно здоров физически, чтобы продолжать работать на своей ферме, но с гордостью могу заявить, что занимаюсь в настоящее время управленческой деятельностью и отрабатываю все положенные мне часы.
С течением лет я полюбил эту местность, хотя она является довольно дикой и во многих отношениях мало пригодной для ведения сельского хозяйства. Строго говоря, я иногда с жалостью смотрел на людей, владеющих обширными ровными полями без холмов и возвышенностей, которые вносят разнообразие в пейзаж, и, глядя на которые, отдыхает глаз. Их земли, возможно, более плодородны, и на них легче работать, но все же у меня есть что-то, чего нет у них… Я привык к обстановке, в которой живу, и очень остро ощущаю всю красоту этой природы, столь разнообразную в различные времена года.
На протяжении последних лет моя походка стала медленнее, и я обнаружил, что для меня стало затруднительным делать значительные физические усилия, в связи с чем появились излюбленные места отдыха во время обхода фермы. Нет ничего удивительного в том, что каждое из этих мест само по себе чем-то замечательно и одновременно дает отдых глазам и душе. Признаюсь, я всегда с некоторым нетерпением ожидаю этих встреч с местами моего отдыха, пожалуй, даже более нетерпеливо, нежели сам осмотр полей и пастбищ. Хотя, как знать, я получаю большое удовольствие и от того, и от другого.
Есть одно место, которое с самого начала чем-то выделялось среди всех остальных, и, если бы я не был стариком, то сказал бы, что оно обладает для меня особым очарованием. Это глубокая расщелина близ пустоши, простираемая вниз к долине у реки. Находится она в северном конце этой пустоши, отведенной под пастбище. В верхней части расщелины лежит средних размеров камень, который имеет форму сиденья, и это, скорее всего, одна из причин, по которой мне понравилось это место, я люблю удобства. С этого камня можно видеть изгиб речной долины как-то подчеркнуто объемно, благодаря высоте этого места и кристальной чистоте воздуха, хотя вся картина и подернута голубоватой дымкой особенного цвета. Вид оттуда открывается просто необыкновенный. Я часто сидел там часами, ничего не делая, ни о чем не думая, но в гармонии с окружающим миром и с самим собой.
Но есть в этом месте и какая-то необычность, для описания которой я никогда не мог найти слов, сколько бы ни искал. Я не находил слов в своем лексиконе, таких слов, которые могли бы адекватно передать мою мысль.
Это место выглядело так, словно было наполнено ожиданием чего-то, что должно неизбежно произойти. Оно таило в себе вероятность какого-то драматического события или откровения. Возможно, слово “откровение” покажется неуместным и странным в этой ситуации, но мне кажется, что оно наиболее подходит к моему ощущению, которое я испытывал много раз, сидя на этом камне и созерцая долину.
