Федор Ильин - Долина Новой жизни
– Вам, конечно, интересно узнать, как я сюда попала; но раньше я хочу познакомить вас с более отдаленными временами. Одиннадцать лет тому назад, будучи совсем еще молодой девушкой, я встретилась с Гаро, моим будущим мужем. Мы были знакомы не более двух-трех месяцев, прежде чем стали мужем и женой. Я полюбила его так, как может полюбить молодая девушка такого красивого, талантливого, гордого и живого человека, каким был в то время Гаро. Ему было всего тридцать пять лет, и он уже прославил свое имя в науке и занимал видное место, обеспечивающее ему отличное существование. Кроме того, он получил от родителей небольшой капитал, и мы могли жить вполне обеспеченно, я скажу – даже роскошно. Мой муж по своему характеру не мог оставаться в стороне от разных общественных вопросов, и поэтому он принимал участие в политической жизни страны…
Так прошел год; я была счастлива. В этот год мой муж достиг апогея своей карьеры: он выпустил свою знаменитую книгу об атомной теории, получил за нее большую премию. Казалось, нам предстояла впереди долгая счастливая жизнь. Он любил меня, но не всегда посвящал меня во все подробности своей ученой, служебной и политической деятельности.
Однажды мой муж сказал мне, что должен отправиться в Лондон и что останется там довольно долго. На мои вопросы, для чего он туда едет, он коротко отвечал, что цель его поездки чисто научная, что ему представляется случай изучить некоторые интересующие его вопросы; он прибавил, что такие случаи выпадают очень редко и что ими надо пользоваться. Когда он увидел, что я готова задать ему еще несколько вопросов, он нежно погладил меня по голове и сказал: «Не будьте любопытны; когда придет время, все узнаете; клянусь вам, что в этой истории не замешана женщина, а если вы мне верите, должны примириться с тем, что несколько месяцев не будете получать от меня никаких писем».
На мой протест он ответил ласковыми уговорами, увещаниями, так что я в конце концов примирилась. Он уехал, и вот с тех пор десять лет я его больше не вижу.
Мадам Гаро вытерла платком глаза и после длительной паузы продолжала:
– Я не забыла его, нет, я вспоминала его каждый день, каждый час в течение этих бесконечных десяти лет. Я ждала его возвращения. Я никогда не думала, что он погиб. Через пять лет я получила от него короткое письмо, записку из нескольких строк. Она была спешно написана карандашом на клочке бумажки, но я не могла ошибиться, – почерк был его. Он писал, что продолжает любить меня, что я должна его ждать и что он вернется, когда – он не может сказать, но непременно вернется… Подумайте, мсье Герье, – протянула по направлению ко мне бледные руки мадам Гаро, – подумайте, какие чувства должна я была пережить, получивши эту записку. Она была написана за месяц перед тем, как я ее получила, о том говорила дата. Где мой несчастный муж, что с ним – осталось загадкой. Наконец, появился этот Куинслей, эта удивительная личность, таинственная, сильная – об этом, конечно, не приходится спорить. Он производит на меня большое впечатление. Теперь я понимаю, что здесь не обошлось без известного влияния гипноза, которым, несомненно, владеет этот человек. Я не боялась его и поэтому не имела причин остерегаться его или противиться ему. Он воспользовался моей неопытностью и постепенно вошел в мое доверие. Он говорил мне, что знает местонахождение моего мужа, что он с ним виделся и что может сделать так, чтобы я оказалась вместе с ним. При каждом новом свидании он сообщал мне какую-нибудь подробность о жизни Гаро и все более завлекал меня своими обещаниями. Когда он добился моего согласия отправиться с ним в путь на розыски моего потерянного мужа, он привез меня в какой-то пустынный загородный дом, где обнаружил себя с совершенно неожиданной для меня стороны. Правда, в его отношении к себе я иногда и прежде замечала нечто большее, чем простую любезность и сочувствие, но тут он перешел границы. От такого человека, как Куинслей, я никак не ожидала такого порыва. Он, всегда сдержанный, корректный, деловой, превратился в одно мгновенье в страстного влюбленного. Я не узнала его, он показался мне сумасшедшим, я испугалась и начала кричать. Бледный, дрожащий, он схватил меня на руки, вынес из своего кабинета в соседнюю небольшую комнату и запер за мной дверь. Ночью он ворвался в эту комнату с каким-то из своих подчиненных, несмотря на баррикады, которые я устроила перед дверью. Они связали меня по рукам и ногам, в рот воткнули резиновый кляп, чтобы я не кричала, и впрыснули мне под кожу какое-то лекарство. Я считала себя погибшей, я не понимала, чего хотел от меня этот негодяй, и вот после долгого тяжелого сна я очнулась в этой стране, где мне предстояли новые испытания.
Мадам Гаро пересилила свое волнение и продолжала:
– Я не понимала, что со мной случилось, где очутилась я и что это за город; постройки которого я видела через громадное окно в моей комнате, какие люди окружали меня, почему я была заперта и не могла выйти из своей камеры – иначе я не могла называть эту комнату, хотя она была изящно и удобно обставлена. Затем начинался какой-то кошмар. Представьте: я чувствую в своей голове ужасное раздвоение мыслей. Одни мысли – мои, старые, другие какие-то чуждые мне, постоянно внушаемые мне помимо моей воли. Воспоминание о моем муже, желание увидеть его, быть с ним переплетается с мыслью о Куинслее, который представляется мне низким, гнусным и в то же время возбуждающим мое любопытство и интерес. Я отдаю себе отчет, что я попала в руки негодяя, который хочет подчинить мою волю своей, пользуясь для этой цели гипнозом или каким-то другим видом внушения. Скоро я убеждаюсь в этом. В моей комнате появляется Куинслей, он держит себя крайне сдержанно, пожалуй, даже холодно, но глаза его говорят совершенно другое. Нас, женщин, трудно обмануть: самая неуловимая черточка в обращении говорит нам больше, чем длинные речи. Он сообщает мне, что он привез меня в ту страну, где проживал мой муж последние десять лет. Он рассказывает мне эпизоды из его жизни, и в то же время беспрестанно продолжает внушать мне мысль о том, что я должна забыть Гаро. Когда я, доведенная до исступления этой внутренней борьбой, обращаюсь к нему с вопросами, что с моим мужем, где он, здоров ли, жив ли, он загадочно улыбается и, не отвечая, начинает успокаивать меня, принимая тон ласкового, нежного отца, говорящего со своей избалованной дочкой. Визиты его учащаются, становятся все более продолжительными, внушение делается более настойчивым, а обращение со мной приобретает все более интимный характер. Я негодую на себя и не могу с собой справиться, я чувствую, что воля моя ослабевает, что если так будет продолжаться, я сделаюсь игрушкой в его руках; я проклинаю его, и в одно из свиданий мое чувство прорывается в виде бешеной злости, я выхватываю свою руку из его длинных, цепких пальцев и чем попало, даже не помню чем, бью его прямо по голове. Тогда он, не сдерживаясь более, снова, как в Париже, превращается в дикого зверя. Я спасаюсь тем, что взбираюсь на подоконник и кричу ему, что сейчас же выброшусь на мостовую. Это, по-видимому, приводит его в чувство, он оставляет мою комнату, злобный, трясущийся, несчастный, из уст его срываются какие-то хриплые звуки, не то угрозы, не то проклятия. Я вижу, что дело приближается к развязке. Этот человек не остановится ни перед чем. И тут я замечаю внизу, на панели, вас, мсье, вас, имя которого мне было хорошо известно в Париже, вас, которого я видела еще так недавно на балу, где была с Куинслеем – тогда я не подозревала, какую низкую роль будет играть он в моей жизни…
Мадам Гаро, рассказывая все это, видимо, снова переживала весь ужас своего тогдашнего положения, и мне было так жаль ее, что все остальные чувства отошли на задний план.
– Боже мой, – вскричал я, – какое счастье, что я подвернулся в эту минуту! Сама судьба послала меня вам на помощь.
Мадам Гаро провела несколько раз рукой по голове, как бы отгоняя от себя грустные воспоминания, и, стараясь овладеть собой, продолжала:
– Тогда я набросала на клочке бумаги несколько строк, завернула в эту бумагу оторванную от платья пуговицу и бродила ее к вашим ногам. Вы не можете себе представить, как я боялась, что вы уйдете раньше, чем я успею написать вам эту записку, что эта пуговица не упадет близко к вам и вы ее не заметите; но счастье улыбнулось мне, я видела, как вы нагнулись, как вы взяли и спрятали к себе в карман мое послание. Потом – несколько дней безумной пытки, ожидание повторения гнусных попыток… Но Куинслей, верно, был так потрясен, что решил отложить их до более удобного времени и не посещал меня, но продолжал свои внушения каким-то непонятным в то время для меня путем…
Однажды утром в мою комнату вошли двое незнакомых мне людей и вежливо попросили меня следовать за ними. Я не знала, на что мне решиться, какая новая опасность грозит мне, куда хотят меня везти. Я задала соответствующие вопросы. Пришедшие за мной, видя мое волнение, удалились, и в комнате появился знакомый вам Педручи. Лицо его и вся фигура внушали к нему полное доверие. Он сказал мне о записке, которую я бросила вам, и объяснил мне, что по его просьбе распоряжением Куинслея Старшего я перевожусь теперь в Американский сеттльмент, где буду жить в семье миссис Смит, которую он лично знает и которую очень уважает. После этого разговора я была совершенно успокоена, позволила моим провожатым провести меня вниз по лестнице и усадить в закрытый автомобиль. Через каких-нибудь два часа я была уже в этом гостеприимном домике и познакомилась с его симпатичнейшей хозяйкой… Вот вся моя история, можно сказать, история всей моей жизни.
