Джефф Вандермеер - Подземный Венисс
— Можешь зайти на минутку. Нечего сквозняк напускать.
Ослабевший Шадрах кивнул.
— Спасибо. Спасибо. Вы очень добры.
Впервые с тех пор, как он сошел под землю, хоть кто-то повел себя по-человечески.
Хозяин махнул рукой, приглашая его войти, а на пороге сказал:
— Вздумаешь ограбить — прикончу.
— Я без оружия.
— Ну конечно. А то я не чую запах металла. И не мечтай: только сунешься за стволом, тут же ляжешь.
— Верю.
* * *И вот Шадрах оказался в отчем доме после самовольной десятилетней ссылки. Даже сейчас, когда родные отсюда исчезли, многое осталось так, как он помнил. Тот же тусклый головизор показывал слезливую мелодраму. Старенький стол утратил еще два стула. Справа стояла новая кушетка. Должно быть, она раскладывалась, как диван, потому что кровати тоже не было. Посередине комнаты уже не витал голографический портрет родителей, снятый в день их свадьбы. Книжный шкаф, казалось, еще пообтерся и расшатался. На полках уцелела всего пара книг, но вид у них был потрепанный, покоробившийся — лишнее доказательство исчезновения отца. Он-то, не в пример многим, книги уважал, считал произведениями искусства, достойными самого заботливого обхождения, хотя даже не умел читать. Комнату освещал мерцающий флуоресцентный шар, неприкрытый абажуром. Внутри намного резче пахло горелыми ветками.
Хозяин пристально посмотрел на Николь, лежащую на руках, гостя, и произнес:
— Она сильнее тебя, верно?
Лицо его напоминало старинные руины, а стремительный взгляд проникал насквозь.
— Она меня принесла.
Незнакомец кивнул.
— Присаживайся. Можешь ее опустить. Меня зовут Кэндл. Я жрец.
— Спасибо. А я — Шадрах Беголем, — ответил мужчина, бережно укладывая Николь на кушетку.
Старый коврик оцарапал ему колени своим жестким ворсом. Во взоре жреца, устремленном на лежащую женщину, было что-то такое, что выдало его с головой.
— Ты ведь не человек, да?
— Да.
Длинные руки Кэндла напоминали толстые корни, оканчиваясь клешнями, которые при необходимости втягивались вовнутрь. Кисти отливали на свету желтизной. Там, где заканчивались манжеты, Шадрах заметил пучки мохнатой бурой шерсти — и вдруг почувствовал себя в большей опасности, нежели под дулом винтовки. Что, если этот Кэндл сродни сурикату, чья голова оттягивает ему плащ?
— Вы знаете Квина? — спросил гость.
— Да.
Глаза жреца прожигали посетителя насквозь.
— Я тоже знаю. — Шадрах порылся в карманах и достал, как счастливый амулет, серебристую бляху. — Я на него работаю.
Кэндл отвернулся, прошел через комнату и замер на пороге кухни.
— Мог бы не показывать. И так не обижу.
— Да, но ей нужна помощь.
Жрец пожал плечами.
Шадрах обернулся к Николь. Ее бледная, посеревшая кожа словно годами не видела солнечного света. Единственный глаз глубоко запал. Из груди еле слышно доносилось медленное непрерывное дыхание. Грязные волосы липли к голове. Мужчина вытер комья земли с ее щеки. Что толку было вытаскивать милую на волю, если нельзя спасти ее жизнь?
— Умоляю, — сказал Шадрах. — Пожалуйста. Вы должны знать кого-нибудь… или кого-нибудь, кто знает?
— Я просто зверь, — произнес Кэндл. — Что я могу?
— Значит, вы дадите ей умереть?
— Нет, — ответил жрец. — Это сделаешь ты. Ты ее довел до этого состояния. Разве с любимым человеком так поступают? Вина написана у тебя на лице. Я чувствую ее вкус.
Каждое слово резало по живому, точно скальпель доктора Фергюсона. Шадрах не сдержался, вскочил и полез в карман.
Но Кэндл уже целился в него из винтовки.
— Не надо.
— Где мои родители? Вы же знаете!
— Нет. Их отсюда переселили — всех людей переселили. Понятия не имею, что стало с шахтерскими семьями. Просто однажды их увезли на тележках, а нас доставили. Теперь мы работаем на Квина.
— Какой он, Квин?
— Какой? — Кэндл озадаченно покачал головой. — Какой? Ну и вопросы. Такой, что ты на этой земле ничего подобного не видел. Его часть во мне. И, может быть, даже в тебе. В общем, не знаю, что ответить.
— Вы его почитаете? Поклоняетесь?
Жрец смерил мужчину долгим недоверчивым взглядом и наконец произнес:
— Нет.
— Я тоже. Вы поможете найти врача?
— А там, где ты ее взял, что, ни одного не было?
— Я им не доверяю. И потом, ей нужен не просто врач… Мне надо узнать, что ей известно, я ищу…
— Психоведьму.
— Да.
Кэндл помрачнел.
— Если помогу, ты от меня отстанешь? И больше уже не вернешься?
Шадрах кивнул.
Жрец пристально посмотрел на него.
— Не верю я тебе.
— Зато я вам верю, — возразил мужчина, хотя, конечно, это была неправда.
Глава 4
Психоведьма, которую Кэндл назвал Рафтой, напоминала своими плавными, грациозными, исполненными угрозы движениями посреди причудливо украшенного кабинета экзотическую рыбу из канала. Она пожертвовала глазом ради таинственной связи с субатомным, субхромосомным миром. Ее жилье располагалось уровнем выше дома Кэндла, среди заколоченных заведений и заброшенных предприятий. Шагая вслед за священником по лабиринту из узких коридоров, Шадрах всеми силами старался запомнить на будущее каждый поворот и развилку. Его терзала двойная печаль — состояние Николь и утрата семьи, вернее, стыд из-за того, что несчастья родных его так мало тронули. Почти десять лет их образы неразличимо терялись в серой дымке прошлого. Конечно, следовало хотя бы теперь ощутить боль потери, но в его сердце хватало места лишь для Николь. Тревога за нее вытеснила все прочие треволнения и заботы. Может, это безумие?
Но вот и пришли. Кэндл долго шептался с психоведьмой, оставив Шадраха стоять в углу с любимой на руках. Мужчина так и не опустил ее, боясь причинить телу ненужную боль, если им дадут от ворот поворот. В конце концов Рафта вышла к Шадраху, но ничего не сказала, а посмотрела так, что ему пришлось отвести глаза. Ее худое, прекрасно сохранившееся лицо не подавало ни малейшего намека на прожитые годы. В лаконичных, продуманных движениях не сквозило и тени слабости. Лишь серебристые коротко стриженные волосы, взъерошенные впереди и налипшие на голову сзади, хоть что-то говорили о ее личности.
Пышная, заботливо обставленная приемная волшебницы поведала куда больше. Шторы, украшенные голографическими портретами (вероятно, прошлых клиентов), обрамляли голографические окна с классическими видами, навевающими покой: море, пустыня, горы, джунгли… Кстати, последний пейзаж был явно позаимствован из древнего пленочного фильма. Кресла не просто прогибались, повторяя очертания тела каждого посетителя, но и баюкали его нежным посвистом и воркованием. Ковер на полу молчал, зато густая трава на нем, почуяв прикосновение обуви, раздвигалась и выстилала мягкую серую тропку.
— Проходите, — произнесла наконец хозяйка и, повернувшись, провела посетителей в комнату поменьше, где находился операционный стол, а в углу на подставке темнела квадратная коробочка.
Новое помещение было полностью обезличено.
— Опускай, только осторожно, — промолвила Рафта.
Шадрах положил Николь на стол.
— Можете ее спасти?
Женщина хмыкнула.
— Насчет спасения — это не ко мне. Я только поднимаю мертвецов.
Она сорвала пленку с головы Николь, открыла ей левый глаз и пристально заглянула, пощелкав пальцами для того, чтобы лампочки маленькими жемчужинами собрались вокруг лица. Механический глаз психоведьмы захватил этот ореол света, изучил его и отпустил на свободу.
— Просто спит, — пробормотала Рафта.
Затем достала из кармана хирургические ножницы и прорезала дыру в оболочке, так чтобы вызволить руки Николь. Бережно подняла ее правую кисть — невыносимо бледную, на взгляд Шадраха — и сосредоточила взор на шишке. Кивнула и осторожно положила руку обратно. Потом отмахнулась от жемчужных огоньков. И чуть заметно, исключительно из учтивости, улыбнулась мужчине какой-то далекой, отстраненной улыбкой.
— Кое-что можно сделать, — проговорила она.
— Кое-что? Что значит — кое-что?
Это значит, ее можно вернуть.
С этими словами, воздев ладонь, чтобы откреститься от лишних вопросов, психоведьма подошла к черному ящичку и подтянула его к Николь.
— А это зачем?
— Так надо. Спокойно, я же не с тобой работаю.
Рафта нажала кнопку на боковой стороне коробки, та загудела и выбросила наружу четыре остроконечных клапана. Ящик продолжал как-то странно видоизменяться, выворачиваться наружу, покуда не показались внутренности, заполненные трубками, микрофонами и проводами, посреди которых дымилась какая-то жидкость в пузырьках. Машина ворковала и булькала, напоминая не то слабоумного старика, не то новорожденного младенца. Шадраха звуки нисколько не успокоили.
