Третья вода - Олег Лемашов
«Мам?» — позвал он.
Мама протянула руку и погладила его по голове, как когда-то давно в детстве. Пригладила непослушные вихры, теперь уже с пробивающейся сединой, но всё такие же упрямые. «Всё будет хорошо, сынок!»
Дмитрий проснулся и обвёл глазами двор. Вокруг всё так же неспешно копошились куры и жужжали пчёлы. Проведя рукой по лицу, он понял, что плакал во сне.
Из дома целителя вышли мальчик-подросток под руку с пожилой женщиной и направились к воротам. Дмитрий оглянулся: кроме него во дворе больше никого не было.
«Выходит, моя очередь», — подумал Дмитрий и поднялся с лавки.
Войдя в дом, Дмитрий оказался в полумраке, единственное в комнате окошко давало мало света, освещая только средину помещения, оставляя всё прочее пространство зыбким теням. Дмитрий ожидал увидеть во множестве образа и иконы, но ничего этого не было. Обычное убранство, простое, даже скромное. Большой стол у окна, стулья, старый диван у стены, над которым висела потемневшая от времени картина с морским пейзажем. В углу стоял огромный, кованый сундук, по всей видимости, старинный.
Дед Петро сидел за столом, положив на него руки; он встретил вошедшего прямым и открытым взглядом. Густая, но недлинная борода скрывала возраст, ему могло быть и пятьдесят, и семьдесят лет. Ясные, улыбчивые глаза, крепкие руки, знающие мужицкую работу, прямая осанка и добротный, могутный стан — весь облик деревенского знахаря источал спокойствие и уверенность скалы.
— Здравствуйте, Петр Никодимович, — Дмитрий оглядел знахаря: рубаха, брюки — всё обычное. Одежда мятая, неглаженая, но чистая. Никаких амулетов, камений и прочей шарлатанской атрибутики. Даже нательного крестика не видать, если и есть, то не на показ.
— И тебе не хворать, — отозвался старик, и указал на стул за столом напротив себя, — садись вон.
— Да, спасибо.
Дмитрий сел и замялся, не зная с чего начать. Старик пристукнул ладонью по столу:
— А может, чайку, дружок, попьём? А то умаялся я что-то. Людей сегодня много было, да и ты с дороги, видно, притомился. А за чаем и разговор потечёт.
— Я бы не отказался.
— Ну, вот и славно. Чай у меня целебный, с травками разными, тебе на пользу будет, мысли в порядок придут.
Дед Петро вышел куда-то и через минут пять вернулся с двумя большими кружками, над которыми поднимался ароматный парок. Может, возникшая пауза и доверительная атмосфера чаепития возымели действие, а может, и впрямь чудный густой напиток обладал удивительной силой, но смятение Дмитрия улеглось, будто отложил в сторону тёмный камушек с души. Даже дышать стало легче.
И Дмитрий рассказал свою историю. Старик слушал внимательно, изредка перебивая рассказ уточняющими вопросами. Один раз он остановил Дмитрия, сходил за чаем и, вернувшись с вновь наполненными кружками, велел продолжать. В полумраке комнаты, наполненной ароматом чая из неведомых трав, с пляшущими по углам тенями, рассказывать то, во что сам не очень-то веришь, было легче. Слова лились неспешным ручейком, просочившимся сквозь плотину внутренних сомнений, и по мере того, как продолжалась эта исповедь, Дмитрий чувствовал, как пустеет то место в душе, где поселилось и укоренилось горе.
Когда Дмитрий закончил рассказ, старик долго молчал, с полуприкрытыми глазами, словно прислушиваясь к чему-то, слышимому только ему одному. Дмитрий молчал тоже, прихлёбывая остывающий чай.
И всё же Дмитрий заговорил первый, стронув повисшую тишину:
— Знаете, честно говоря, я ведь не верю во всё это. Рассказываю как будто про кого-то другого. Иногда мне кажется, что я это надумал себе сам, что всё это просто привиделось. Я даже ехать сюда не хотел.
— Да, да, — старик кивнул, будто и не ожидая другого ответа, но тут же вскинул на Дмитрия взгляд из-под кустистых бровей:
— А ведь приехал сюда. Зачем, коли не веришь?
Дмитрий не ответил, лишь пожал плечами.
Старик смёл ладонью какие-то крошки со стола.
— Эх, дружок, ко мне ведь только такие и приходят. Когда уже все средства исчерпаны и надежды почти нет. Когда осталось уповать только на чудо. Да вот только чудес без веры-то не бывает, нет. Чудеса требуют усилий. Для одних воскрешение Христа — чудо, а для других — просто сказка, которой тешатся набожные старушки. Один в каждой растущей травинке видит чудесную волю божью, а другому любое чудо сотвори, он ему всё одно какое-нибудь удобное объяснение найдёт. Каждый волен сам выбирать. Вот и получается, что чудо зависит от нашего выбора, от наших усилий. Хотим ли мы, допускаем ли, что оно возможно в этом мире — чудо? Верим ли мы?
Старик поднялся со стула и, дойдя мелкими шагами до собачьей миски у порога, высыпал туда собранные со стола крошки. Потом вернулся, сел, посмотрел Дмитрию в глаза долгим испытывающим взглядом и сказал:
— Так что, сынок, чудеса требуют усилий. Иной раз думаешь: откуда силища такая у человека — захотел, и вот они существуют, боги и чудеса. А не захотел — вроде, как и нет их. И ведь действительно нет их, в его жизни…
Помолчав, старик добавил:
— Только вот зло на земле существует независимо от того, верим мы в него или нет. Вера… это больше нам надо… Зло в нашей вере не нуждается. Ладно, сейчас ещё чаю принесу.
Дмитрий неспешно пил густой тёмный чай, тянул по чуть-чуть, смакуя терпкий травяной напиток. Старик сидел молча, устремив невидящий взор куда-то далеко за пределы комнаты и вообще явленного мира. Дмитрий терпеливо ждал, когда он заговорит. Свет потускнел в окошке, или в глазах потемнело, только очертания предметов поплыли, стали нечёткими, колеблющимися, зыбкие тени по углам зашевелились. Доносившиеся с улицы звуки дня стихли, квохтанье кур во дворе, ленивый лай собак — всё это исчезло. Казалось, время тоже остановилось в ожидании. И когда тишина стала уже совсем давящей, а расползающиеся из углов тени уже грозили затопить всё вокруг, знахарь тихо вздохнул и заговорил. Голос его был слаб и прерывист, словно старик не мог отдышаться после тяжёлой ноши. Он рассказал, что может помочь, знает, как. Что придётся принять непростое решение.
И ещё он рассказал то, о чём Дмитрий утаил, но не оттого, что желал скрыть, а потому, что память сама затолкала эти воспоминания в самые дальние и тёмные закоулки. И образы прошлого хлынули, стронутые словами старого знатка, словно мутная застоявшаяся вода сквозь брешь в плотине.
***
Димка был выхвачен из сна разъярённым отцом, который стоял над ним, изрыгая ругань и размахивая увесистой платяной штангой. Той самой, на которую вешались плечики
