Надя Яр - Моор
— Доброго Рождества! — добро сказала она, и я поняла, что ей, в отличие от меня, сегодня некуда пойти. Я дала женщине марку, прошла десяток шагов и остановилась. До меня дошло. Я вернулась и отдала ей найденную в кармане десятку.
— И Вам доброго Рождества.
— Спасибо! Храни тебя Бог! — отвечала она удивлённо и радостно. — Спасибо…
А однажды летом, в сити, в воскресный тихий вечер я увидела девушку. Она сидела у витрины магазина дорогой обуви, в ласковом свете солнца, почти красивая той редкой чистотой облика, что бывает у девушек в Моор, когда они одарены правильными чертами лица и не обезображены тонкими губками, носом-пуговкой, поросячьими глазками и полнотой. Она была совсем юна, и, глядя на неё, я поняла, что моя собственная юность уже осталась позади. Я остановилась, поражённая её внешностью и каким-то светлым спокойствием, поздоровалась и спросила:
— Неужели тебе некуда идти?
— Некуда.
И она рассказала, что её мать вышла замуж, а отчим дерётся, и невозможно находиться в квартире. Я дала ей какую-то монету и пошла дальше, в шоке и солнечной тишине, в покое позднего лета.
Примерно там же, в сити, в похожий ясный день так же сидящий на асфальте парень рассказал мне, что он безработный и у него отняли пособие, когда он отказался от унизительной грязной работы.
— И ничего нельзя сделать? — спросила я.
— Ничего.
— А к адвокату пойти?
Он только пожал плечами. Я что-то дала ему, пожелала удачи и ушла. В моём мозгу истошно орал мелкотравчатый ужас.
* * *В один прекрасный летний день я в очередной раз увидела пожилого бомжа с бутылкой, и терпение лопнуло. Я решила наконец что-то предпринять. Вместо того, чтобы садиться с наивным плакатом на площади перед ратушей, я вошла в ратушу и заявила, что хочу видеть мэра, так как мне надо с ним кое о чём поговорить. Конечно, заверил меня вежливый чиновник, несомненно, это моё гражданское право, но мэр сейчас в отпуске, а потом у него уже всё распланировано, так что мне придётся заранее записаться к нему на приём и подождать своей очереди.
— А когда он вернётся?
— Через три недели, — сказал чиновник.
— Ага. А сколько времени потом придётся ждать?
— От двух до трёх месяцев. Мэр очень занят…
Изнутри ратуша похожа на старый замок. Множество этих угрюмых громад венчает считающиеся горами холмы страны Моор. Эти замки — солидные манки для туристов, столицы крохотных бывших княжеств, крепости «властелинов» каждого жалкого пятака глинозема… Я повернулась, ещё раз оглядела массивные двери и, толкнув дубовую створку, вышла на солнце. Так закончилась моя попытка что-то предпринять. Была ли эта попытка искренней, или же я хотела что-то продемонстрировать мэру — например, что они, постыдно богатые и терпящие в своих подворотнях отчаяние и нищету, препогано выглядят с точки зрения чужака; или же это была игра на саму себя, и это я хотела определённым образом выглядеть в своих или чужих глазах; или что-то совсем другое — не знаю.
3. Зверь
Шло время. Я постоянно обедала в той самой лавке, вцепляясь в жаркое, словно голодная тигрица. Оно пьянило меня, как дурь. По выходным я томилась, грезя о сочных розовых ломтях и поджаристых ромбиках свиной шкурки. Выспросив у продавщицы рецепт, я брала хорошую свинину, обсыпала её недешёвыми специями, шпиговала луком и чесноком и жарила в духовке. Получалось вкусно, но чего-то мне не доставало. В жарком этой лавки было что-то позарез нужное мне, как пьянице — растворённый в дрянном пиве спирт, как курильщику никотин. У моего мясника был какой-то секретный рецепт, наверняка (думала я) из тех, что передаются в семье ремесленников из поколения в поколение. И я решила его узнать.
Стоял полдень субботы в сентябре. Ещё не кончились каникулы, и улицы были пустынны. Никто не спешил в башню философов, в библиотеку, в театр, и даже пьяница из подворотни куда-то исчез. У продавщицы с калечной рукой был выходной, и в лавке сидел хозяин. Я заказала мясо с гарниром и кофе, стала за столик и уткнулась в «Утреннюю почту». За прошлый год, гласила маленькая заметка, количество пропущенных из-за болезни рабочих часов снова снизилось. Оно снижалось седьмой год подряд и не достигало теперь и восьми полных рабочих дней. Врачи предупреждали, что это нездоровые цифры. В стране царила безработица и ужас перед нею, и люди шли на работу даже в тяжёлом состоянии. За последний квартал экономика пошла в рост, сообщала обширная статья; появились рабочие места. Я перевернула страницу. «1,95 марок в час. Некоторые отрасли платят теперь только впроголодь»… В городе, сообщали на предпоследней странице, начали пропадать бомжи. Несмотря на хорошую погоду, бездомных стало несколько меньше. Трупов не находили, так что можно считать, что это добрый знак, знак долгожданного подъёма…
Стрелка часов подползала к 13.00, и лавка должна была вот-вот закрыться. Другого гостя уже бы вежливо попросили, но я была постоянным покупателем и могла позволить себе стоять у столика, пока не пробьёт час. Я отложила газету.
— Я закрываюсь, — сказал хозяин лавки, крепко сбитый, почти пожилой человек с весёлым жёстким лицом. — Ну, как еда?
— Вкусно, — сказала я. — У вас всегда очень хорошее мясо.
— А… да, высшего качества.
— Не знаю, как вы его готовите, — сказала я, — и где берёте. Сколько я ни ищу, такого мяса нигде нет! Это какой-то… особый рецепт?
Он замялся. Я продолжала:
— Знаете, когда я к вам не захожу, мне его не хватает. Вашего жаркого. Такое чувство, что в нём что-то есть, что-то… особенное. Как кофеин в настоящем хорошем кофе.
И я многозначительно посмотрела на хозяина лавки. Мгновение он напряжённо глядел мне в глаза, а потом принял какое-то решение, и в бесцветном взгляде загорелся недобрый, озорной огонёк. Он взял большую миску с остатками салатов и хлебом и поманил меня за собой.
— Пойдёмте…
Я зашла за прилавок и последовала за ним в кладовую. Она ломилась от лукулловых сокровищ, и в нос ударил дивный мясно-колбасный запах, пробрав до самого желудка. Неоновая лампа мигала. На дубовых досках лежали острые длинные ножи. Глядя в широкую спину мясника, я равнодушно подумала, что зарезать меня тут сейчас очень просто. Выходной, лавка закрыта, вокруг ни души. Не останется даже памятки в тротуаре… Мясник отворил ещё одну дверь. Он жестом пригласил меня войти, и я увидела тайну лавки.
У стены на широком деревянном топчане лежало существо, похожее на огромную гусеницу. Двухметровый мясной червяк состоял из ряда толстеньких сегментов под лоснящейся розовой шкурой. На ней не было щетины. Задний конец свинопята свисал в чан для экскрементов, а круглая слепая голова ритмично постукивала по топчану в поисках пищи — слева направо, потом назад. У животного был совсем не отвратительный вид, наоборот — оно было похоже на младенца, живое и тёплое, симпатичное и смешное, и только рот настораживал. Широкая розовая пасть гусеницы с крепкими небольшими зубами могла бы запросто размолоть голову человека.
— Узнаёте? — спросил мясник.
Я кивнула.
— Они у нас запрещены, но это чистая политика. Крестьянское лобби совсем обнаглело, жируют за государственный счёт, паразиты, ещё и прогресс тормозят… Ни в какие рамки не лезет. Очень хорошее мясо оно даёт, я Вам покажу.
Он взял со стола огромный нож и споро выхватил из спины гусеницы сегмент. Я содрогнулась, видя, как лезвие режет живую плоть, но свинопят даже не дёрнулся. У него не было способности испытывать боль. Мясник двумя руками взял огромную скибу мяса и встряхнул её передо мной.
— Я его Вам упакую.
Тем временем широкая рана на спине гусеницы перестала кровоточить. Мясник шлёпнул скибу на стол и завернул её в несколько листов бумаги. Когда он закончил, рассеченная спина свинопята уже покрылась прозрачной плёнкой, а голова всё так же настойчиво искала пищу.
— А чем Вы его кормите? — спросила я.
— Да он всё ест. Хлеб, овощи, кашу, всё то, что в лавке за день не уйдёт. Они же всеядны, как свиньи. Растёт как на дрожжах, не болеет всей этой заразой, его и забивать не приходится — вырезал кусок, на следующий день оно уже зажило. Полезная скотинка.
Мясник поставил перед свинопятом полную миску. Животное немедленно уткнулось мордой в корм, и хозяин погладил его по загривку.
— Опять же, если какой грабитель, вор залезет, то есть кому его скормить, — он остро, хищно улыбнулся, как бы показывая мне, что это шутка.
Мы вышли в лавку, и мясник уложил подарок в прочную сумку. Я попросила ещё баночку приправы за марку девяносто пять. Он хотел мне её подарить, но я уплатила, чтобы между нами не осталось недоразумений.
— Спасибо, — сказала я.
Он запер за мною дверь. Квартал был пуст, небо чисто, и шесть бронзовых квадратиков сверкнули у моих ног жёстким и жёлтым блеском. Я посмотрела вдаль. Здесь этих памяток множество, ими усеяны улицы, город, страна… Я перехватила сумку поудобнее и пошла к перекрёстку, стараясь не наступить. Имена мёртвых смотрели на меня с земли, отражая свет в небо.
