Мальчик и его собака перед концом света - Чарли А. Флетчер
«Что ты сделал с ней?» — спросил я.
«Ей не хватает дисциплины, — заявил Брэнд. — Она укусила Сагу».
Умница, Джесс, подумал я.
«Я запер ее в сарае, — сказал Брэнд, посмотрев в темноту. — Там мало места, жесткая земля, нет еды. Надеюсь, утром она будет вести себя лучше, а не то останется голодной».
Это стало огромным облегчением. Оно накрыло меня, словно горячая вода, смывая все мысли о ее одинокой смерти в море.
Когда-то это место было святым, сказал Брэнд, оглядевшись. Этот стол был алтарем. Сюда люди приносили свои жертвы и всякое такое. Рядом с сараем есть металлический щит с текстами. Они все объясняют. Если ты умеешь читать. Не только церковь. Весь остров.
Мне не хотелось его слушать. Особенно теперь, когда он говорил так легко и дружелюбно, словно никогда не угрожал отрезать мне язык.
«Просто верни мою собаку», — сказал я.
«Мояона», — буркнул Брэнд.
«Нет, — возразил я. — Ты украл ее».
Он посмотрел на меня странно. А потом ухмыльнулся, запрокинул голову и издал короткий смешок.
«Нет, — сказал он. — Это название острова».
Он ухмыльнулся еще шире и произнес по слогам:
«АЙ-О-НА. Айона, а не „мояона“».
Потом его глаза вновь стали холодными и серьезными.
«Хотя, конечно, она моя. Ты просто должен привыкнуть к этому», — сказал он.
«Я хочу вернуть свою собаку, — произнес я. — Ты украл ее».
«Ты все время повторяешь слово „украл“», — ответил Брэнд.
«Да, — сказал я. — Ты вор».
Теперь, когда я описываю произошедшее в том далеком месте у костра, мне кажется, что я вел себя храбро. Это не так. Я был зол, напуган и чувствовал себя очень уязвимым со связанными руками. Я мог защищаться лишь словами.
«Значит, вор, — повторил Брэнд таким голосом, словно никогда не слышал этого слова раньше. — Вор звучит плохо».
«Мне все равно, — ответил я. — Верни мне мою собаку. И рыбу. И куртку моего отца».
Брэнд с улыбкой посмотрел на желтый дождевик.
«Хорошая куртка, — сказал он. — Но она моя. Я получил ее в обмен. Собака была твоей, но стала моей».
«Это не так», — возразил я.
«Откуда тебе знать? — спросил Брэнд. — Ты ведь все время спал».
Его взгляд был спокойным. Открытым, ровным. В нем не было обвинения. Только немного разочарования.
«Эх, Гриз, — сказал он. — Я думал, мы друзья. Твой отец понимает природу предложения. В торговле нет места симпатии. Он действительно хотел ту запчасть для ветряного генератора. Пока ты спал, мы обо всем договорились».
На мгновенье теплая улыбка и мягкие слова заставили меня усомниться. Вдруг я ушел, и никто не успел сказать мне, что я неправ? Вдруг я не заметил преобразователь, лежавший на берегу? Вдруг всем было слишком плохо, чтобы рассказать мне правду?
«Лжец, — заявил я. — Вор и лжец».
«Эх, Гриз, — повторил Брэнд. — Ты понимаешь, что такие слова могут отравить дружбу?»
«Я знаю, что ты лжешь, потому что, если бы вы договорились, ты бы не сбежал в страхе и не спрашивал бы теперь, придет ли моя семья на подмогу, — ответил я. — Честный человек так бы не поступил».
На этот раз Брэнд не улыбнулся.
«Что ж, — сказал он. — Хорошо. Никому не нравится, когда о нем плохо думают».
«Они идут, — добавил я. — Совсем близко. Лучше тебе отпустить меня».
Брэнд покачал головой.
«Теперь здесь два лжеца, — сказал он. — А ведь мы в церкви. Теперь яда в два раза больше, ты так не думаешь?»
Я не ответил. Слова, бурлившие в моей голове, казались слишком бессмысленными, чтобы произносить их вслух. Брэнд выпрямился и подтолкнул ножку стула поглубже в костер.
«Ты ведь знаешь, что люди отравили собак, — сказал он. — В самом конце. Дали им что-то жестокое и опасное. Вот почему их больше нет. Вот почему они стали редкостью».
Я молчал. Брэнд не любил тишину. Если у него и была слабость — а я по-прежнему не знаю, можно ли считать это слабостью, — так это то, что ему не нравилось молчание собеседника. Он любил поговорить. Ему нравилось быть в центре внимания. Возможно, потому что он слишком много времени провел в одиночестве. Я жил с четырьмя — когда-то пятью — людьми. Они всегда могли выслушать меня. Если мне хотелось услышать собственный голос, я мог выслушать папу, Фёрга или Бар. Они говорили точь-в-точь, как я.
«Старые ублюдки боялись, что собаки объединятся в дикие стаи, — продолжил Брэнд. — Поэтому они отравили их».
Я хотел спросить, откуда ему знать. Но эта история вполне могла оказаться рассказом кого-то, кто жил задолго до моего появления на свет. Рассказом путника. Сплетней. Ложью. Выдумкой. Я промолчал.
«Яд оказался более опасным для самок, чем для самцов, — сказал Брэнд. — Как я понимаю, выжившие самки давали потомство, в которых было меньше самок. Меньше самок — меньше собак в целом. Самцы не дают потомство. Стая самцов, которые не могут размножаться? Что ж, Гриз, скоро ты поймешь, какими жестокими они могут стать. Ты достаточно высокий, и твое тело уже должно бы объяснить тебе, о чем я говорю. Но пока что я не вижу бороды на твоем подбородке, и, возможно, ты еще не знаешь, каково это — хотеть, но не получать. Однажды ты поймешь. Мужчины без возможности размножаться — самые жестокие существа в мире».
Мне не понравился его взгляд, но он быстро изменился, словно Брэнд сам удивился этому и задвинул свои чувства как можно глубже.
«В любом случае, — продолжил он, почесывая Сагу за ушами. — Пусть собак осталось мало, они стали опаснее. В попытке решить проблему люди словно выпарили ее, сделали гуще и темнее. Как костный бульон».
Я никогда не слышал этой фразы раньше, но понял, что она означает. У нас всегда была кастрюля, и мысль о ней обрушилась на меня. Я словно ощутил запах, и он на мгновенье вернул меня туда, где я был в безопасности и счастлив. Место, противоположное тому, где я находился сейчас: в страшной опасности и упавший духом.
Возможно, отравление собак не было выдумкой. Возможно, это действительно произошло. А может, и нет. Лишить бедное существо возможности иметь потомство до ужаса напоминало то, что произошло с человечеством. Если бы я хотел поговорить с Брэндом, я бы сказал, что Гелдинг был более вероятной причиной исчезновения собак. Вряд ли у пожилых умирающих людей — беби-бастеров — было время или желание травить собак назло.
Тогда я еще не знал, какой жестокой была жизнь некоторых беби-бастеров. Я лишь думал — кому придет в голову травить животных? Это казалось бессмыслицей. Но я
