Рейчел Уорд - Числа. Трилогия

Нашей целью оставалась рощица на вершине холма. Я уже начала думать, что она — что-то вроде миража в пустыне, который исчезает, когда подойдешь к нему ближе, но вот наконец Жук взобрался на очередной холм и крикнул: «Эй, дошли!» — и действительно дошли. Мы спустились вниз, в последний раз вскарабкались по склону и очутились в относительно безопасном древесном укрытии.

Я опустилась на землю у первого дерева и оглянулась на пройденный путь. Какая невероятная даль.

— Гляди-ка, сколько мы прошли! Тут любой устанет.

Я откинулась назад, на что именно, мне было плевать.

— Если нам все это видно, значит, и нас видно тоже. Пойдем дальше.

Я вообще не понимала, что творится с Жуком. Будто ему сделали прививку здравого смысла.

Я со стоном поднялась на ноги и потащилась за ним дальше в чащу. Жук собрал все пакеты и нашел удобное место между четырех стволов. Если встать, поля было видно по-прежнему, но, если сидеть, всё скрывали кусты и подлесок. Нам удалось спрятаться.

Земля была жесткой и бугристой. Жук снял с плеч одеяло и расстелил. Комья и бугорки все равно чувствовались, но стало помягче.

Жук сел, прислонившись к стволу дерева, а я легла на спину и стала смотреть вверх, на деревья. Странное дело. Я знала, что стволы прямые, а казалось, что они смыкаются у меня над головой, там, в небе. Листья казались черными на ярком фоне, сплетались в какой-то сложный узор, в нем невозможно было разобраться. Прямо гипноз какой-то. Стоит задуматься, и в голове все смещается, начинает казаться, что ты где-то высоко и смотришь вниз, на далекие листья. Ветер шуршал в ветках, звук был нездешний, удивительный — то ли потер, то ли вода, то ли шуршание шин; меня он успокаивал.

— Я вообще не понимаю, как нам это удалось, — сказала я через некоторое время.

— Что?

— Протопать такое расстояние.

Жук фыркнул:

— Да, если надо, человек обалдеть на что способен. Может, мы дойдем пешком до самого Вестона.

— А туда далеко?

— Без понятия. Наверное, прилично.

Я снова застонала, прикрыла глаза и сосредоточилась на шорохе, на одном шорохе…

Когда я проснулась, голова раскалывалась, а вкус во рту был отвратный — сушняк, губы все липкие. Я с трудом сообразила, где я, потом села, огляделась и все равно не могла врубиться, утро сейчас или вечер. На часах было пять минут пятого, похоже, ближе к вечеру, но запросто могло быть и следующее утро, фиг его знает. Жук похрапывал, повернувшись ко мне спиной, свернувшись, как младенец. Мне был виден его профиль. Во сне он казался совсем маленьким — тихим, совершенно невинным. На минутку я прикинула на себя ощущение, каково это быть мамой. Мне сделалось страшно — нет, это не для меня. Не потяну я такой ответственности, а кроме того, как же я смогу заглянуть в глаза ребенку — своему собственному ребенку — и увидеть там, когда закончится только что начавшаяся жизнь? Некоторые люди не созданы для таких вещей. Я из них. Ну и ладно.

Я потерла глаза, потом лоб, но боль не проходила. Протянула руку, пошарила по пакетам — искала какое-нибудь питье. Кока-кола, конечно, вещь, но я бы не отказалась от чего-нибудь горячего, от хорошей чашки чаю или горячего шоколада. От чего-нибудь успокаивающего. Жук, видимо, услышал, как я шуршу пакетами, потянулся и обернулся ко мне:

— Который час?

— Начало пятого.

— Блин, мы весь день проспали. — Он медленно сел. — У меня все болит.

Я передала ему бутылку с кока-колой:

— Мы сегодня ничего не ели и не пили.

Жук присосался к бутылке.

— Угу, уже лучше. Погони не видать?

— Не знаю. Ничего не слышно, это уж точно.

— Сейчас поглядим. Только сперва давай пожуем чего-нибудь.

Мы снова полезли в пакеты и перекусили чипсами, крекерами, печеньем и шоколадом.

Жук ел стоя. Он осмотрел нашу рощицу: дошел до одного конца, потом вернулся в середину еще за печеньем, потом до другого конца.

— Я ничего не вижу, — проговорил он с полным ртом. — По-хорошему, надо бы уйти подальше, но ведь скоро стемнеет. Наверное, стоит здесь переночевать, а завтра двинуть с утра пораньше.

Возражать я не стала. Я бы не отказалась вообще больше никогда никуда не ходить.

Итак, мы приняли решение остаться, и вдруг оказалось, что впереди у нас двенадцать часов, а занять их решительно нечем. Нам почему-то было не присесть, не расслабиться, а о сне даже и речь не шла. Мы немножко побродили среди деревьев, посмотрели, какой там вид с разных сторон. Я долго стояла и смотрела на плывущие облака. Казалось, они движутся совсем медленно, но если некоторое время смотреть на облако, а потом ненадолго отвести глаза, оно окажется дальше, чем тебе казалось. Прямо как мы. Мы тоже шли через эти поля и двигались совсем медленно, будто две букашки, ползущих по телу планеты, а потом обернулись и увидели, что преодолели огромное расстояние.

— Я никогда не видела столько неба, — сказала я. — Просто обалдела, пока мы шли по полям, а над головой всё небо и небо.

— Как привыкнешь, тебе понравится. Тут столько воздуха — сколько ни вдыхай, все мало. — Жук широко раскинул руки. — Вот и на море так же. Огромный плоский пляж, море и небо. Тебе понравится, Джем. — Он повернулся ко мне лицом. — Найдем какой-нибудь пансион, будем каждое утро есть рыбу с жареной картошкой. А еще гулять по пирсу, писать всякие слова на песке, просто смеяться.

Он попытался влезть по стволу, но довольно быстро ноги у него начали скользить. Попробовал еще — то же самое. Небо постепенно гасло, из него по одному уходили цвета. Становилось все холоднее.

— Скоро стемнеет, — сказала я, передернувшись. — И что мы тогда будем делать?

— Да просто ляжем спать.

— Сейчас только половина пятого.

— Знаю, чел, а ты чего предлагаешь? Посмотреть телик?

Тут на меня навалилось понимание происходящего. Я подумала о холоде, о темноте. Не хотела я оставаться тут на ночь. И в машине-то было хреново, но там по крайней мере были четыре металлические стены и крыша.

— Не будем здесь ночевать, Жучила. Пойдем поищем что-нибудь другое.

— Поздновато уже будет. Ты чего-нибудь видишь? Искать придется не один час, идти-то надо будет в темноте, А у нас даже фонарика нет.

Мир вокруг превращался из цветного в черно-белый. Скоро останется одна чернота. Я понятия не имела, что происходит в сельской местности по ночам. Дикие звери? Охотники с ружьями? И выяснять у меня не было ни малейшего желания. Тут меня понесло:

— А почему это у нас нет фонарика? Почему? Это же вообще тупизм — припереться сюда без фонарика.

— Это я, по-твоему, без мозгов? А ты? На себя посмотри, Джем. Нас тут двое, и ни один не догадался захватить фонарик. Не я во всем виноват!

Мы стояли лицом к лицу и орали друг на друга. Слюна его брызгала мне на щеки, в глаза, но мне даже на это было плевать. Мне хотелось его убить за то, что он притащил меня сюда, довел до такого.

— Как это я должна на себя посмотреть? Тут даже зеркала нет, блин. Вообще, блин, ничего нет!

— Так, послушай: уж что есть, то есть. Завтра я попробую добыть машину, а сегодня мы здесь, и точка.

— А я не хочу здесь быть, до тебя это не доходит, придурок? Не хочу здесь быть. Мы вообще не знаем, что делаем! Вообще без понятия!

— Да блин же! Ты меня сейчас доведешь. — Он стоял почти вплотную и грозил мне длинным пальцем. — Хватит тут младенца разыгрывать. Ты уже взрослая, чел! Что на тебя нашло? В Лондоне ты была нормальной девчонкой. Знаешь, пошел-ка я отсюда, а то сейчас скажу или сделаю что-нибудь не то.

Он зашагал прочь, тряся головой и размахивая руками.

— Правильно, вали, козлина!

— Сама козлина! — рявкнул он, не оборачиваясь.

Понятное дело, идти ему было некуда. Мы застряли на этом крошечном островке. Мне его было видно — такой непоседливый персонаж из мультика на фоне чернильного неба. Хотелось крикнуть: «Только попробуй бросить меня тут одну!» — но я прикусила губу и попыталась успокоиться, распутать в голове накопившуюся злость и посмотреть на вещи здраво. Только как ни смотри — мы вляпались по самые уши. Я вернулась в наш лагерь, улеглась на прежнее место, набросила куртку, закуталась в одеяло.

Закроешь глаза и сразу видишь тела и предметы: старый бомж летит по воздуху, обрывки голубой болоньи на земле, мама. Поэтому глаза я решила держать открытыми, таращилась на то, что было прямо перед ними — на причудливый узор из веток, сучков и листьев. Смотрела, как какая-то букашка карабкается по стеблю травы, раскачивается на кончике — крошечные листочки прогибаются под ее весом. При мысли о том, что ночью по мне начнут ползать всякие жуки и пауки, закололо кожу. Блин, как же мерзко в этом лесу.

Я услышала, как Жук ломится обратно через подлесок. Он хлопнулся на землю и полез рыться по мешкам. Похоже, выудил еще одно одеяло. Было слышно, как он копошится на одном месте, пытаясь устроиться поуютнее; потом опять шорох пакетов и какой-то скребущий металлический звук.