Итало Кальвино - Барон на дереве
Он тут же заперся у себя в кабинете и стал набрасывать план за планом. Козимо тоже не сидел сложа руки, ибо все, что можно было делать на деревьях, доставляло ему удовольствие, и к тому же он полагал, что это придаст особый вес и значение его необычному образу жизни. Ему казалось, что в лице Энеа-Сильвио Карреги он неожиданно обрел друга.
Они назначали деловые свидания на самых низких деревьях, куда кавалер-адвокат взбирался с помощью стремянки, крепко держа свернутые в трубочку чертежи, и где оба они, сидя рядом на суку, часами обсуждали все более сложные проекты водопровода.
Однако дальше планов дело не пошло. Энеа-Сильвио быстро охладел к своей затее, стал все реже видеться с Козимо, так и не закончил чертежи, а через неделю, по-видимому, вообще забыл о водопроводе. Впрочем, Козимо не жалел об этом; очень скоро он обнаружил, что вся эта история доставила ему уйму хлопот, и ничего больше.
Было совершенно ясно, что дядюшка мог бы в области орошения добиться весьма многого. Дело это он любил, и способностей у него хватало, но претворять свои планы в жизнь он не умел: возился, суетился, но все его замыслы кончались ничем — так вода в неудачно проложенном канале после бесполезных блужданий исчезает, поглощенная бесчисленными трещинами почвы на бесплодном пустыре.
Возможно, причина была вот в чем: если разведением пчел Энеа-Сильвио мог заниматься только для себя, тайком и лишь время от времени неожиданно, без всяких просьб с нашей стороны, дарить нам мед или воск, то при орошении полей ему приходилось считаться с интересами многих землевладельцев и подчиняться советам и приказаниям нашего отца или того, кто поручал ему работу. Робкий и нерешительный, Каррега никогда не противился чужой воле, но быстро охладевал к порученному делу и не доводил его до конца.
В любое время кавалер-адвоката можно было увидеть на поле в окружении людей, вооруженных мотыгами и лопатами. Держа в руке рейку и свернутый в трубку чертеж, кавалер-адвокат показывал, где надо рыть канал, мерил расстояние шагами, стараясь ступать как можно шире, что при его коротких ножках было не так-то просто. Он заставлял крестьян копать землю в одном месте, затем в другом, внезапно останавливал их и вновь начинал что-то промерять. Наступал вечер, и работа прекращалась. Редко случалось, чтобы на следующее утро он решал продолжить работы на прежнем месте, а уж потом его целую неделю невозможно было отыскать.
Его страсть к оросительным работам находила полное удовлетворение в горячих порывах, коротких минутах вдохновения и надеждах. В сердце дядюшка хранил воспоминания о чудесных, превосходно орошенных землях султана, о садах и парках, где он, верно, единственный раз в жизни был по-настоящему счастлив; он постоянно сравнивал эти сады и поля Турции, а может, Берберии с полями Омброзы, испытывая неодолимое желание сделать их похожими на страну его воспоминаний; а поскольку его искусство сводилось к умению проводить каналы, то в него он и вкладывал всю свою жажду перемен, которая, постоянно сталкиваясь с враждебной действительностью, оставляла в его душе одни разочарования. Иногда он искал подземные воды с помощью лозы, но делал это незаметно, ибо в те времена подобные странные действия могли навлечь обвинения в колдовстве. Однажды Козимо увидел, как Энеа-Сильвио кружится по лугу, вытянув вперед рогатую палку. Но, вероятно, и тут дядюшка ограничился лишь попытками, ибо ровно ничего примечательного не произошло.
Когда Козимо разобрался в сложном характере Энеа-Сильвио, это во многом помогло ему понять, что значит быть одиноким, и сослужило впоследствии добрую службу. Я бы даже сказал, что перед глазами у него как грозное предостережение всегда стоял образ чудаковатого дядюшки: вот каким может стать человек, отделяющий свою судьбу от судьбы других людей; во всяком случае, Козимо сумел ни в чем ему не уподобиться.
XII
Иногда Козимо просыпался ночью от криков:
— Караул! Разбойники! Держи!
Брат быстро добирался по деревьям до того места, откуда доносились крики. Чаще всего это был одинокий домик земледельца; по двору, в отчаянии схватившись за голову, метались полураздетые люди.
— Горе нам, горе! Ворвался Лесной Джан и унес всю выручку за урожай!
Быстро собирался народ.
— Это был Лесной Джан? Вы его видели?
— Он, он! Сам в маске, а в руке длинный пистолет. Сиди стояли еще двое в масках, а он отдавал приказании. Ясно, это он, Лесной Джан.
— Л куда он скрылся?
— Ищи ветра в поле! Кто знает, где он теперь!
Иной раз захлебывался криком неудачливый путник, которого разбойники оставляли посреди дороги, обобрав до нитки, — без кошелька, без плаща и поклажи, без коня.
— Караул! Грабят! Лесной Джан!
— Как все произошло? Рассказывайте же!
— Выскочил оттуда, такой черный, бородатый, приставил мне пистолет к груди. Я чуть не умер со страха.
— Скорее! В погоню! В какую сторону он побежал?
— Туда! Хотя нет, наверно, сюда. Он несся как ветер.
Козимо решил во что бы то ни стало увидеть Лесного Джана. Он рыскал по лесу, гоняя зайцев или птиц, и все время повторял своей таксе: «Ищи, Оттимо-Массимо, ищи!» На самом же деле он хотел выкурить из норы лишь бандита Лесного Джана, и не с какой-то особой целью, а просто желал взглянуть на такую знаменитость. Но ему никак не удавалось повстречать грозного разбойника, даже проплутав по лесу целую ночь. «Значит, этой ночью он не выходил!» — утешал себя Козимо. Между тем утром то в одном, то в другом конце долины у одинокого дома или у поворота дороги собравшиеся в кружок люди толковали о новом ограблении.
Козимо приближался и с широко раскрытыми глазами слушал эти удивительные истории.
— Вот ты целыми днями лазишь по деревьям, так неужто тебе ни разу не случалось встретить Лесного Джана? — спросил его однажды кто-то из крестьян.
Козимо устыдился:
— Э… пожалуй, что нет…
— Где уж ему увидеть, — вступился за Козимо другой крестьянин. — Лесной Джан прячется так хитро, что его вовек не отыщешь, и дороги выбирает такие, о которых никто и не слыхал!
— За голову Лесного Джана обещана большущая награда! Кто его поймает, тот до конца дней проживет безбедно.
— Это верно! Однако те, кто знает его убежище, тоже не в ладах с законом, хоть им, конечно, куда до него! Пусть только объявятся — сразу сами угодят на виселицу.
— Лесной Джан да Лесной Джан! Как будто он один совершил все эти преступления!
— А велика ли разница! На нем столько всяких обвинений, что если даже от десяти грабежей он отопрется, так за одиннадцатый повесят!
— Он разбойничал по всему побережью!
— В молодости он убил своего атамана!
— Это всем разбойникам разбойник!
— То-то он и укрылся в наших краях!
— Потому что мы уж больно храбрые!
Всеми новостями Козимо тут же делился с лудильщиками.
Среди поселившихся в лесу ремесленников было в то время немало весьма подозрительных бродяг: лудильщики, корзинщики, старьевщики ходили по домам и уже с утра присматривали, что бы украсть вечером. В лесу у них была вовсе и не мастерская, а тайник, где они хранили краденое.
— Знаете, этой ночью Лесной Джан напал на карету.
— Да ну? Что ж, и такое бывает.
— Он схватил лошадей под уздцы и остановил их на всем скаку.
— Хм, либо это не он был, либо ему не лошади, а клячи попались.
— Что вы? Значит, по-вашему, это был не Лесной Джан?
— Что ты мальчишке голову морочишь? Конечно, это Лесной Джан постарался!
— Да он на все горазд, этот Лесной Джан.
— Ха-ха-ха!
Слыша такие разговоры о грозном разбойнике, Козимо в полнейшей растерянности перебирался по деревьям к другому лагерю лесных бродяг и спрашивал:
— Как по-вашему, это Лесной Джан напал ночью на карету?
— Разве ты не знаешь? Любой налет — дело рук Лесного Джана. Понятно, если он удался.
— Почему если удался?
— Потому, что если дельце не выгорело, так уж это точно был Лесной Джан.
— Ха-ха, этот раззява!
Козимо окончательно запутался:
— Лесной Джан раззява?
Тут остальные поспешно прерывали товарища:
— Да нет, что ты! Его боятся все вокруг!
— А вы сами его видели?
— Мы-то? Да разве его кто видел?
— Но вы уверены, что есть такой разбойник?
— Вот те на! Конечно, есть. Но если б его даже не было, то…
— То?..
— То все равно был бы. Ха-ха-ха!
— Но все говорят…
— Ясное дело. И надо, чтобы так говорили: этот ужасный злодей, Лесной Джан, всех грабит и убивает. Хотел бы я посмотреть, кто смеет сомневаться.
— А у тебя, мальчуган, хватило бы мужества сомневаться в этом?
В конце концов Козимо понял, что если в долине Лесной Джан на всех нагнал страху, то по всему лесистому склону чем выше подымешься, тем чаще услышишь двусмысленные, а порой даже насмешливые отзывы о нем.
