Виталий Вавикин - Лики звезд

– Не знаю. Наверно нет, – Молли вспоминает крах надежд. Вспоминает, как ушел Хак. Как ушел Дорин. Как ушел отец. – Она не станет высшей. Она просто потеряет все, что ей дорого.

– По-моему, ей дороги только ее скульптуры.

– Это не так. По крайней мере, потом. Когда все уйдут, она будет скучать по ним.

– Она или ты?

– Мы, – Молли вздыхает. – Какое-то время я думала, что раз я в теле Кузы, то она должна быть в моем теле, но потом… Я уже не знаю, что думать. Вернется ли все или останется, как есть? Кауфман сказал, что все мы должны пройти дороги, предназначенные нам, но как узнать, по какой дороге мне идти? И нужно ли что-то выбирать, если выбор, кажется, сделан уже кем-то давно и без меня.

– Хочешь, чтобы все это кончилось?

– А ты нет?

– Ты не сходишь с ума от желания.

– Может, я уже давно сошла с ума? – Молли улыбается. – Тебе все еще плохо?

– Вино успокаивает, – Гликен ставит на стол пустой бокал. – И сигареты, – он прикуривает. – Нужно будет взять у тебя пару пачек.

– Конечно, – Молли наполняет вином его бокал. – Словно ради этого мы и стали высшими.

– Думаешь, это со всеми происходит? – он показывает рисунок Кузы, на котором изображена беременная женщина без лица с мужскими гениталиями.

– У них все было немного иначе.

– Да, – Гликен тяжело вздыхает.

Молли смотрит на него туманными глазами. Вспоминает сумасшедший дом. Может ли она что-то исправить? Должна ли рассказать ему о том, что его ждет?

– Ты не пробовал найти себе другую женщину?

– Пробовал.

– И ничего?

– Нет.

– А если это сделаю я? – Молли вспоминает старую библиотеку. Вспоминает диван. – Тебе ведь нужно не тело, а сама Кэрролл. А я, по сути, и есть она.

Гликен молчит. Высокий лоб снова покрывается испариной. Тело начинает бить озноб.

– Ты правда это сделаешь для меня?

– Если это поможет, то да, – Молли встает на колени.

Если бы можно было вернуться в старую библиотеку на планете Идмон… Вернуться в тот далекий день, помня все совершенные ошибки! Сможет ли она в этом случае хоть что-то изменить? Или же все снова повторится? Есть ли хоть один шанс? И был ли он у Кузы? Молли заставляет себя ни о чем не думать. Остаются лишь блики. Они мелькают перед глазами, словно тени прошлого, от которых можно спрятаться только в кромешной тьме. Стать безликой и бесполой. Как хрустальная статуя беременной женщины в галерее Кауфмана. Но возможно ли это?

Молли чувствует, как вздрагивает Гликен. Все кажется таким далеким и ненужным. Чужое тело. Чужие жизни. Молли садится за стол.

– Помогло? – спрашивает Гликена.

Он открывает глаза. О чем-то думает.

– Нет.

– Жаль, – она вздыхает. – Хотя так, наверное, и должно быть. Никаких надежд. Никаких ожиданий. Всегда.

Глава тридцать восьмая

Центральный парк. Машины гудят, демонтируя скульптуры Кэрролл. Крах. Коллапс. Молли смотрит на скульптуры, сравнивая их с незаконченными работами Кузы. С теми, над которыми она работала, желая сбежать от реальности. Тысячи сигарет, сотни литров вина и ни капли правды. Милый вымысел, влюбиться в который могут лишь те, кто ненавидит свою жизнь. Крупицы иллюзий, которые порой значат больше, чем вся правда этого мира. Меняются люди, меняются пейзажи, но дорога остается неизменной. Так думает Молли. А где-то далеко стоит другая Молли. Смотрит на нее и тихо ненавидит, потому что эта Молли сделала все, чтобы этот день принес той, другой, лишь горечь и разочарование. Дорин ушел. Хак уйдет. Отец тоже уйдет. Но судьба Кузы не повторится.

– По крайней мере, она не станет высшей, – говорит Молли Гликену.

Он сидит рядом с ней, жадно пожирая глазами далекий силуэт Кэрролл.

– Это невыносимо!

– Согласна.

– И что дальше?

– Не знаю.

– Нужно принять какое-то решение.

– Решение? – Молли смотрит на него с грустной улыбкой. – Боюсь, даже если ты отрежешь себе мужское начало, это ничего не изменит.

– А если лечиться?

– Как?

– Я разговаривал с доктором Кезардом, у него есть один знакомый…

– Перестань! Как они смогут помочь? Прикажут мне быть Кузой?

– Я показывал им твои рисунки с беременной женщиной.

– Это не мои рисунки.

– Молли…

– Да знаю я! Но поверь, лечение не поможет.

– Ты не знаешь.

– Знаю! – она смотрит на него испуганными глазами. – Поверь. Все станет только хуже. Не надо.

– Почему?

– Потому что я видела это. Видела, чем все закончится.

– Тогда скажи мне.

– Нет, – Молли берет его за руку и тянет к припаркованному ялику. – Пойдем лучше ко мне. Закроемся на неделю. Вино, сигареты, перкодан. Будем вспоминать прошлое и мечтать о будущем.

– А что потом?

– Какая разница, что потом?!

– Молли!

– Что Молли?

– От этого не сбежать.

– Правда? Ты это ей скажи! – она показывает рукой в сторону, где еще недавно стояла Кэрролл. – Думаешь, она поймет? Думаешь, проникнется? Нет! Ей плевать! Лишь бы выставить напоказ свои проклятые скульптуры!

– Так говоришь, словно ненавидишь ее.

– Ненавижу? – Молли до боли сжимает его руку. – Знаешь, как говорят, – если хочешь кого-то обвинить в своих неудачах, то обвиняй себя!

Глава тридцать девятая

– Я – Молли. Молли Эш Кэрролл!

– Вам никогда не снился сон, в реальности которого вы не сомневались? Вы просыпаетесь, а в сознании еще висят обрывки воспоминаний другой действительности. Той, от которой вы должны будете отказаться, приняв то, что считаете приемлемым. Наша реальность – это то, что мы считаем реальным. То, что имеет смысл для нас, и правильность выбора этого ложится сугубо на наше сознание. Мы видим то, что хотим видеть, и не замечаем то, что хотим оставить незамеченным. Тот мир, где мы живем, создаем только мы. Это словно картина, нарисованная нашими предрассудками. У каждого есть своя правда, свои причины, побуждающие к мотивации, восприятие своего социального статуса, свои ассоциации в независимости от того, насколько тривиальными, абсурдными и нелогичными они могут быть.

– Молли! Я – Молли!

– Наше бессознательное, – продолжает доктор Кезард, – состоит из мощных первичных психических образов – врожденных идей или воспоминаний, которые предрасполагают нас воспринимать, переживать и реагировать на события определенным образом, – он делает паузу. Вглядывается в глаза Кауфмана. – Она ищет свою действительность. Ту, к которой привыкла и где происходила интеграция противодействующих сил и тенденций. Где она смогла бы найти реализацию своей психической деятельности, развитие и выражение всех элементов личности. Но ее мозг на основании приобретенных в процессе жизни данных создал для нее альтернативный мир. Она знает, кто она, знает, какова ее роль, но оставшийся приобретенный опыт и восприятие вызывают конфликт на уровне полученной в процессе жизни системы норм, ценностей и этики, принятой в единственно реальном для нее окружении, – доктор передает Кауфману рисунки Кузы. – Мы нашли это рядом с ней. Во внутреннем дворике. Думаю, она понимала, что с ней происходит, и хотела умереть. Истощить себя алкоголем и наркотиками. Она и доктор Гликен. Хотя природу его поступков я так и не смог понять.

– Вылечите их, доктор, – Кауфман смотрит то на Кузу, то на Гликена. – Вылечите их обоих. Найдите лучших врачей. Отправьте в лучшие больницы. Не думайте о деньгах, просто сделайте то, что должны сделать.

– Пожалуйста! – умоляет Куза. – Не оставляй меня здесь.

– Все будет хорошо, – обещает Кауфман.

– Нет! – она кричит, видя, как он уходит. – Я не должна здесь быть!

– Конечно, нет, – доктор Кезард до боли сжимает ее руку. – Никто не должен.

На его лице нет ни улыбки, ни сочувствия. Холодный, безразличный взгляд, такой же, как внутривенная инъекция.

– Я – Молли, – шепчет Куза, погружаясь во мрак, – Молли… Молли… Молли…

Глава сороковая

Окраины Аваллона. Вдали от стеклянных башен, в окружении яблоневых садов. Недалеко от психиатрической клиники имени Артура и Морганы. На скамейке. Под кроной старого вяза.

– Вот так все было, понимаешь? – говорит Молли.

– Это тебе доктор Кусум обо всем рассказал? – Илия подозрительно вглядывается в ее голубые глаза.

– Почти.

– Что значит «почти»?

– Я сказала ему, кто я такая, и он решил, что я имею право знать. Ведь это и моя жизнь, – Молли улыбается. – Представляешь, я думала, что действительно чего-то стою, а оказалось, что вся моя жизнь была не более чем прихотью свихнувшейся суки.

– Ты не можешь всего знать.

– Могу. Помнишь, я говорила тебе, что вижу иногда странные вещи? – ее худые плечи вздрагивают. – Черт возьми! Я словно прожила еще одну жизнь.

– Не нужно мне было привозить тебя сюда, – Илия заботливо обнимает ее.

– Наоборот, – Молли смотрит куда-то вдаль. – Теперь многое становится ясным, – она снова вздрагивает. – С самого начала у меня не было ни одного шанса. Неважно, что я делала и как. Никому… Понимаешь? Никому не нужны были мои таланты, – еще одна нервная улыбка. – Только мое тело. Только тело…