Виталий Вавикин - Лики звезд
– Грейс!
Но Грейс молчит. Она любит то, что было, но не любит то, что есть. Приходит как-то раз, остается на ночь, чтобы уйти с лучами рассвета. Без слов. Без прощаний. Словно сон, который утром уже и не вспомнить. Была ли она? Молли ходит по пустым комнатам. Кажется, весь дом пропах краской и гипсом. Нет. Не дом. Это она пропахла. Пропиталась. Пытаться отмыть! Тереть мочалкой кожу до крови, чтобы понять, что ничего не выйдет. Сдаться. Вернуться в мастерскую и плакать, рисуя улыбки. Вглядываться в зашторенные окна. Видеть за ними закат. Закат на планете Идмон. Склоны Тмола. Обвитый реками Арах. Бежать к холсту и рисовать, пока видения не исчезли. А после снова кровоточить слезами. Забывать главное, чтобы вспомнить мелочь. Запах цветов. Вкус яблок. Услышать всплеск волн. Пение птиц. Позвонить Кауфману и сказать:
– Я люблю тебя.
Услышать тишину. Потом:
– С тобой все в порядке?
– Да.
Гудки. Повесить трубку. Зайти в патио. Сидеть в шезлонге, разглядывая старые рисунки. Возвращаться в мастерскую и забывать о них, рисуя счастье. Думать о любви. Не о любви к кому-то, а просто о любви вообще. Пытаться вспомнить, что это, и вспоминая, забывать все больше и больше. Молли? Куза? Кого они любили? О ком мечтали? Смотреть на эти жизни глазами картин. Счастливых. Дивных. Картин и скульптур, которым нет ни до кого никакого дела…
– Когда ты ела в последний раз? – спрашивает Кауфман.
– Утром, – Молли смотрит на него опухшими глазами. – Не надейся. Я еще не сошла с ума.
Глава тридцать четвертая
Лифт поднял маленькую Эш на крышу. Она вышла, увидела Дорина, спряталась, выглянула, не позволяя дверям лифта закрыться, снова спряталась.
– Эй! – окрикнул ее Дорин. – Эй, девочка!
Эш осторожно вышла. Виновато опустила голову. Сцепила за спиной руки.
– Что ты здесь делаешь?
– Ничего.
– Как тебя зовут?
– Эш.
– Эш? – Дорин вздрогнул, напрягся.
– Что-то не так! – девочка доверчиво запрокинула голову, вглядываясь своими голубыми глазами в глаза незнакомца.
– У меня есть знакомая… – Дорин кашлянул. – Ее тоже зовут Эш.
– Правда? – девочка осмелела, улыбнулась. – Вы тоже пришли посмотреть на облака?
– На облака?
– Эш приходила смотреть на облака, – она махнула рукой в сторону края крыши.
– Ты ее знаешь?
– Немного, – Эш показала ему кольцо. – Это она мне подарила!
Дорин тряхнул головой, пытаясь прогнать оцепенение.
– Папа сказал, что оно дорогое.
– Папа?
– Угу, – Эш хитро прищурилась. – Она теперь станет моей мамой?
– Мамой?
– Ну… – она опустила голову, выставила вперед ногу, рисуя носком неровные круги. – Я подумала… Если мама, когда была жива, спала с папой на одной кровати, а Эш тоже спала с ним, то… Вы ведь не заберете ее у нас?
– Я? Заберу? – Дорин почувствовал себя снова мальчишкой: глупым, растерявшимся.
Далекий смех Молли зазвенел в ушах. Ненастоящий, но такой близкий. Он почти нашел ее. Почти прикоснулся к ней.
– Молли спала с твоим папой? – укол ревности был мимолетным.
Эш подняла вверх указательный палец.
– Один? Один раз?
Она кивнула. Дорин устало вздохнул. Тело заполнила какая-то опустошенность. Не мысли, а именно тело. Словно секс с человеком, которого не хочешь, но понимаешь, что это необходимо. Лежишь, смотришь, представляешь, на какой-то момент увлекаешься этим калейдоскопом обмана своих чувств, но в конце приходит неизбежное разочарование. «Я здесь не ради Молли! – сказал себе Дорин. – Я здесь, чтобы стать высшим. А то, что она спит с отцом этой девочки, так это даже хорошо. Мосты сожжены».
– А твой отец… – спросил он девочку. – Эш сейчас с ним?
– Обещаете, что не заберете ее?
– Конечно, не заберу! – Дорин натянуто рассмеялся. – Она же не вещь.
Глава тридцать пятая
Молли. Весенний ветер свеж и прохладен. Утреннее солнце слепит глаза. В кронах деревьев поют птицы. Где-то смеются дети. Пожилые пары прогуливаются под руку, вспоминая прожитые годы. Молли не смотрит на них. У нее впереди долгая ненужная вечность.
– Это хуже, чем безумие! – говорит Гликен, шмыгая носом. – Я хочу ее! Хочу везде и всегда. Повсюду! – он еще что-то говорит, но Молли плевать.
– Вот, возьми, – она протягивает ему пачку сигарет. – Там немного марихуаны, так что расслабишься.
– Ты не понимаешь!
– Понимаю, – Молли достает зажигалку.
– Это все из-за тебя! – Гликен прикуривает. Задерживает в легких дым.
– Причем тут я? – Молли смотрит на него, не скрывая презрения. – Не я же отказываюсь сосать тебе.
– Но ты рассказала мне о ней! – Гликен давится едким дымом, заходится кашлем. – Чертова отрава! – он топчет сигарету ногой.
– Я могу спасти ее. – Молли вспоминает отца, выставку на родной планете, крушение надежд, Хака, одиночество, безнадежность. – Я могу избавить ее от всего этого.
– Поговори с ней! – канючит Гликен.
– Да заткнись ты.
– Но мне же больно! – он сжимает кулаки. – Ты даже не представляешь, что это такое!
– Представляю.
– Не представляешь! – Гликен кричит, пугая прохожих. – Хотя бы еще один раз, – он сжимается, переходит на плаксивый шепот. – Поговори с ней. Пожалуйста. Клянусь, я сделаю потом все, что ты захочешь.
Молли вспоминает, как насосы накачивали в это жирное тело голубую кровь. Если слова, которые высшие слышат в первые минуты жизни, так важны, интересно, что говорил Кауфман Кузе? Чему подчинено ее новое тело? Какому зову? Хотя какое теперь это имеет значение?!
– Поговори с Кэрролл, – говорит Молли.
– Что?
– Помоги мне отговорить ее участвовать в выставке.
– Все что угодно!
– Сначала, – Молли видит, как морщится Гликен. Сжимается. Съеживается.
– Ты стерва! – шепчет он.
– И что?
– Ты специально издеваешься надо мной!
– Нет.
– Боишься, что Кэрролл обойдет тебя на выставке?
– Боюсь, что испорчу ей жизнь, – Молли касается рукой его жирной руки. – Скажи, если бы ты знал, что случится, и мог это исправить, то сделал бы это?
– Знал? – Гликен тупо моргает, пытаясь собраться с мыслями. – Причем тут моя проблема?
– Если бы ты знал, например, что можешь это исправить…
– А ты можешь это исправить?
– Нет.
– Черт! – разочарованно стонет Гликен.
– Но я могу исправить судьбу Кэрролл.
– Кэрролл? – он оживляется, как кот, почуявший запах валерьянки. – А что Кэрролл?
– Я могу спасти ее. Спасти ее отца. Спасти ее жизнь.
– Ну так сделай это! – нетерпеливо кричит Гликен. – Сделай, а потом поговори с ней обо мне!
– Но чтобы спасти ее, мне придется нарушить ход событий. – Молли смотрит, как пара мальчишек бежит по поляне, пытаясь запустить воздушного змея. – И моя жизнь рухнет… Вся моя прошлая жизнь.
Глава тридцать шестая
Хак. Он открывает дверь. Смотрит на Молли и Гликена. Кто они для него? Не больше, чем лица в хороводе масок. Высшие, до которых ему нет никакого дела. Люди, которых он совершенно не хочет знать. Образы, которые будут вечно преследовать его воспоминаниями.
– Ты? – скрипит зубами Хак, вглядываясь в лицо Молли. Нет. Вглядываясь в лицо Кузы. В ее темные, как ночь, глаза. – Что тебе надо?
– Молли.
– Молли? – он смотрит на Гликена.
Зачем Кэрролл рассказала ему обо всем? Зачем обрекла вспоминать снова и снова, зная каждую деталь, которая пробуждает гнев, ненависть, отвращение, обиду.
– Молли Эш Кэрролл, – говорит Гликен. – Она ведь не сбежала от тебя?
– Нет.
– Жаль, – он делает шаг вперед. – Ты не против?
– Против.
– Это ничего не меняет, – Гликен смотрит ему в глаза, – она ведь не твоя собственность.
– И не твоя.
– Именно.
– Хак! – Молли осторожно касается его руки. – Это очень важно. Намного важнее, чем ревность и обиды.
– Она не хочет никого видеть, – говорит он после долгого тяжелого взгляда.
– Я знаю.
– Тебя послушать, так ты все знаешь, только толку от этого никакого.
– Это хорошо, – Молли улыбается. Надеется, что искренне.
– Что хорошего?
– Кто-то должен заботиться о ней.
– Вчера приходил Кауфман.
– И что?
– Молли велела его выгнать.
– И ты выгнал?
– Ты даже не представляешь, с каким удовольствием.
– Умный мальчик, – Молли проходит мимо него.
– Почему ты думаешь, что она не выгонит тебя? – спрашивает уже в спину Хак.
– Я не думаю, – она оборачивается. – Я знаю.
Но она не знает. Не знает, как поступит Кэрролл, но знает, как нужно разговаривать с Хаком.
– Не провожай меня. Я знаю, куда идти, – она останавливается возле закрытой двери. Стучит. – Кэрролл?
– Уходи.
– Нет.
– Я сказала, уходи!
– А я сказала, нет!
И уже более спокойно:
– Нам нужно поговорить.
– О чем?
В открывшейся двери появляется голова Кэрролл. Молли смотрит на нее, пытаясь вспомнить, красилась ли так вызывающе в своей прошлой жизни. Кажется, нет. Хотя всего, наверное, не упомнишь.
