Александр Петров - Джихан-2
— Между первой и второй… — намекнул возница.
— Оставь, — отказался отец. — Может оно жизнь тебе спасет.
— И то верно, — заметил дядя Федор. А потом добавил, ни к кому не обращаясь. — И все равно антихристы наши виноваты. Людям горе, а им забава.
Папа на это ничего не ответил. Разговор прервался.
Телега покатила дальше.
Вечером, только мы встали на привал перед громадными Пекшинскими болотами, от князя прискакал нарочный. Он передал приказ князя немедленно прибыть в ставку. Мы с отцом поднялись и пошли. Возница проводил нас взглядом, в котором легко читалось про "ирода, который отдохнуть людям не даст".
Князь расположился со своим штабом в голове колонны. Прикрытый мощным заслоном своих ратников, владыка чувствовал себя в безопасности. Окруженный свитой прихлебателей и подпевал, князь расслаблялся от тягот похода крепким хлебным вином. Они расположились на поляне, вокруг огромного костра. Языки пламени вздымались выше человеческого роста, заставляя раскачиваться ветви деревьев. Компания гудела. Раздавались нестройные выкрики и пьяный хохот. Сновали князевы слуги, подтаскивая снедь. Пирующие хватали куски с блюд, пачкаясь капающим мясным соком, лили в себя крепкую отраву, запивая водку медовухой. Пламя делало лица еще более красными, они лоснились от пота и жира.
Несмотря на то, что тут были самые родовитые люди Владимира, лучшие бойцы, одетые в дорогие доспехи и увешанные самым разрушительным оружием, выглядели они как дрессированные медведи, на потеху публике ходящие на задних лапах за кусок сахара. Издали это сборище показалось мне клубком сросшихся человеческим тел, прирученным супермонстром, назначение которого — неутомимо лизать зад владыке.
Когда мы с отцом подошли к огню, князь сделал знак своей свите. Шум смолк. Владимирский князь не спеша встал и подошел, пробивая нас насквозь сосредоточенным и недобрым взглядом. Князь Иван Васильевич был высоким и сухощавым мужчиной с длинным лицом и пронзительно рыжей густой шевелюрой. Он делано улыбался, изображая радушного хозяина, но его зеленые глаза были полны скучающего презрения к ученому холопу.
— Что же ты Андрей Сергеевич нашим обществом брезговать стал? — поинтересовался князь у папы.
— Вы же сами, Ваше Высочество приказали мне ехать в обозе, — серьезно и строго ответил отец.
— Когда это? — притворно удивился князь.
— Когда изволили обругать меня за самоуправство и прогнать с глаз долой. А напоследок заметить, чтобы я не появлялся, — в голосе папы засквозила обида.
— Ты Сергеич пьян, что-ли? — князь Иван почти натурально изобразил недоумение. — Ну, пожурил, что без спросу взял телегу и пятерых землекопов… Ну, сказал про луковые и чесночные остатки из овощного подвала…
— Землекопы мне нужны были, чтобы на старом химзаводе выкопать бочки с реактивами. А телега, чтобы привезти. Зато теперь у нас газовые бомбы есть. А вы меня за них…
— Вот будешь теперь вспоминать… — ворчливо перебил отца Иван Васильевич. — Чашу меда сюда.
Хозяин Владимира не любил признавать свои ошибки.
Услужливо подскочивший холоп подал медовухи, влив туда стакан водки. Получился шмурдяк отменной мерзости.
— Пей, Сергеич, веселись. Нынче мы все в веселии перед трудами великими.
Отец с трудом выцедил эту пакость.
— Премного благодарен, — сказал он.
Я разочарованно подумал, что прав дядя Федор — из моего папы веревки вьют все, кому не лень. Я бы непременно сказал что-нибудь едкое.
Князь кивнул, сделал неопределенный жест, приглашая располагаться и оставил отца в покое.
Мы расположились в стороне от праздника жизни, где сидели такие же как мы серые мышки. Зато из темноты было очень хорошо видно все действо.
Я стал исподволь разглядывать участников вечеринки. Как всегда на таких мероприятия тут были амазонки. Они развлекали гостей, смеялись и строили им глазки. При дворе они сильно оголяли грудь и обтягивали тело тонкими, яркими тканями, на радость боярам и служивому люду. Но тут они были в черной полевой форме, с оружием и выглядели во мраке ночи смертельно опасными призраками. Мне вдруг пришло в голову, что телохранительницы княжны далеко не так безобидны, как это может показаться. Они сами называют себя "дикими кошками". А кошки только прикидываются ручными и до поры прячут острые когти в мягких подушечках лап. Однажды может настать день, когда на таком пиру амазонки порежут пьяных гостей, повинуясь приказу своей богини, которой тайно поклоняются.
Несмотря на закрытые лица, мне показалось, что я узнал тетю Веру, начальницу караула женской половины. У них с отцом был роман, который никак не мог завершиться законным браком. Она была молодой, светловолосой, ладной, красивой женщиной и я не понимал, чего папа тянет — Веру многие звали замуж. А дело было в бабке, которая всячески отговаривала и препятствовала этому, очень боясь, что «шалава» "окрутит" моего отца, а ее выгонит из дому, отправит к родственникам в деревню.
Тетя Вера смеялась и шутила с гостями, не отходя ни на шаг от высокой амазонки, которой они и остальные оказывали знаки особо внимания и уважения. Мне пришло в голову, что это должно быть дочь князя, недавно выпущенная из монастыря, где она училась грамоте, искусству управления и дипломатии, постигала рукопашный бой и тайны женской привлекательности.
Особенно активно вокруг нее терся младший Дуболомов. Как и все в роду Дуболомовых, Роман был крепким и кряжистым, удивительно ладным парнем. 3 года назад, он с прочими недорослями гонял голубей по крышам и лазил подглядывать в окна женской половины дворца, но его отец, боярин Гаврила Никитич, выхлопотал своему сынку должность ординарца при княжеском штабе. Отпрыск древнего рода разъезжал на громадном, под стать седоку, черном жеребце и был чрезвычайно важен и неприступен, выполняя копеечные поручения.
Сейчас, по моде наших вояк, чтобы показать себя во всей красе, Роман навьючил броник поверх кованых лат, напялил шлем с шишем, и повесил на пояс меч, длинный, широкий и неподьемный. Довершали его вооружение автомат со складным прикладом и подствольным гранатометом, кинжал и кобура с длинным крупнокалиберным револьвером, к которому не было патронов. Все это добро на пиру было нужно как рыбе зонтик, и служило созданию образа брутального мачо.
За Романом тянулась слава завзятого сердцееда, который не пропускает ни одной юбки: молодой боярин с большой охотой вносил свой вклад в дело прибавления подданных князя Ивана Васильевича.
Вот и сейчас, он как мог красовался перед амазонками, живописуя свои подвиги на поле брани и турнирах за шапку "первого поединщика". Девушки с интересом слушали его были-небылицы, которые он рассказывал не очень складно, зато живописно и артистично, искренне веря в свои слова. Княжеская дочь улыбалась молодому ловеласу и с удовольствием принимала его ухаживания.
Тетя Вера, приклеенная к девушке, бросала на папу быстрые озабоченные взгляды, проверяя, как там ее ненаглядный. Отец выглядел потерянным и сидел с пустым кубком печально глядя в огонь. Может быть он думал о чем и я, коря себя за интеллигентскую мягкотелость. Папе пару раз поднесли от имени князя крепенького, и он безропотно выпил.
Князь безошибочно рассчитал момент, когда спиртное подействовало. Он подошел к папе, положил ему руку на спину.
— Сергеич, тут некоторые мои бояре боятся в город идти. Они говорят, что с нечистью сражаться бесполезно. Да и грех это. Просвети нас, архивариус, откуда нечисть пошла и почему ее бояться не надо.
— Это можно, — ответил отец. — Мне бы к огню поближе.
Папа явно достиг той стадии опьянения, когда все окружающие кажутся милыми и симпатичными. Ему очень захотелось поведать своим новым друзьям и всему миру нечто особенное. Он поднялся и покачиваясь двинулся к огню. Его с почетом усадили поближе к костру. Мне пришлось перебраться вместе с ним и поскольку место было только одно, встать за его спиной. Народ сгрудился вокруг, лязгая металлом доспехов.
— Я вам прочту то, что наш Пророк Господень написал об этом, — торжественно изрек отец.
— А… — разочаровано протянул кто-то сзади. — Мы книгу Преподобной с первого класса приходской школы заучивали наизусть.
— Кто сказал? — грозно поинтересовался князь. — Вывести вон!
Кого-то вытолкали из круга. Отчетливо раздался звук поджопника. "Иди-иди, недоросль" — напутствовали изгнанного. — "С тобой Ромка в люди ходить — сраму не оберешься".
По голосу это был Дуболомов — средний, первый боярин в свите князя, Повелитель Огня. Он был обучен обращению с жаробоем, и на время походов владел одним из антикварных джаггернаутов княжеского арсенала.
— Это написано Иваном Волковым, — с деланой скромностью сказал папа. Он явно наслаждался вниманием такого числа людей. Потом, выждав, пока шум утихнет, продолжил. — Написано им самим, для самого себя. И, соответственно, безо всякого религиозного дурмана Преподобной.
