Йохен Шимманг - Новый центр
?
Ригби: Из-за достижения пенсионного возраста. Я 1974 года рождения, а на пенсию мы уходим в 55 лет.
?
Ригби: Ну, то, что все обычно делают. В саду буду работать. Вернее, у меня маленький такой палисадничек. Еще работаю в одной благотворительной организации, на общественных началах. Потом — наш стадион Энфилд Роуд, хожу на все матчи. Наконец-то у меня на это есть время. И я рад, что клубом сейчас снова владеет Англия. Кроме того, я еще мемуары пишу.
?
Ригби: Разумеется, договор уже заключен. Мне ведь есть что рассказать. Ирак, Афганистан, Греция, Италия, Фландрия, Германия… кое-что поднакопилось.
?
Ригби: Элинор может делать все, что хочет. Она очень смышленая и, мне кажется, уже сейчас одна из лучших в своей профессии. Ей нравится в Берлине, фирма ее успешно развивается. У нее замечательная квартира. Почему бы ей там не обустроиться?
?
Ригби: Да нет, здесь бы она в любом случае не осталась. Тут у нас ей делать нечего. Тогда она работала бы в Лондоне, в какой-нибудь фирме. Или, допустим, в Милтон-Кейнсе.
?
Ригби:: Этот правда. Ее бабушка, то есть моя мама, действительно была подружкой одного музыканта из одной ливерпульской группы, «Клэйтон Сквэас», они играли в клубе «Пещера». Она любила рассказывать об этом. Отца это нисколько не смущало.
?
Ригби: Да, сохранились. В не очень хорошем состоянии, поцарапанные, потому что моя мать бесконечно их слушала. На одной, 45 оборотов, если это вам что-то говорит, три вещи, запись прямо в «Пещере».
?
Ригби: Это 1965 год.
?
Ригби: Если, конечно, вам так хочется — ладно. Но предупреждаю, музыка слышна уже не очень отчетливо, акустика в подвале — сами знаете какая, ну и царапины…
9
Когда на следующее утро Фродо пришел в библиотеку, он прежде всего отчитался, что сдал в переплетную мастерскую все, что ему поручили, и они позвонят, когда будет готово. Переплетчик считает, что они управятся дней за десять. Потом Фродо произнес: «А на обратном пути я видел Генерала».
Зандер посмотрел на него и чуть приподнял брови. Генерал исчез пять лет назад, сбежав с этой территории, возможно, даже из этого дома, в котором он тогда жил и где теперь располагается наша библиотека. Никто не знал точно, жив он или мертв; тело его обнаружено не было. Партия тех, кто полагал, что Генерала нет в живых и что он был убит во время бегства, не исключено, что даже собственной охраной, и его где-то закопали, была существенно больше, чем партия сторонников теории заговора, которые считали, что Генерал скрывается где-то внутри страны или за границей и собирается вернуться. Интернациональная комиссия и временное правительство называли все это разнузданными слухами и решительно опровергали сообщения людей, которые якобы даже знают, где он находится. Но в газетах снова и снова появлялись новости о людях, которые своими глазами видели Генерала: в автобусе, в метро, на стадионе среди болельщиков футбольного матча, на скамейке в парке на юге города и даже на коньках — на каком-то озере. Генерал на коньках, да, куда уж дальше! Именно на эти слухи намекал Зандер, когда спросил Фродо: «Ну, а ты где его увидел?»
Фродо, прекрасно почувствовавший иронию в голосе Зандера, ничуть не смутился. Он видел Генерала с верхнего яруса двухэтажного автобуса. Генерал стоял возле ларька рядом с остановкой и ел жареную колбаску, а поскольку автобус остановился, чтобы выпустить и впустить пассажиров, он, Фродо, ринулся вниз по лестнице и успел выскочить. Он сделал вид, что рассматривает витрину со спортивными товарами возле входа в торговый центр, где находился ларек, и дождался, пока Генерал доел колбаску. На Генерале было тяжелое, не очень элегантное зимнее пальто, в любом случае чисто гражданское, а не перешитое из шинели, это можно сказать точно. Наконец Генерал вытер губы бумажной салфеткой и отправился в путь, а он, Фродо, двинулся следом на безопасном расстоянии.
Он не может сказать, заметил ли его Генерал. Он пару раз останавливался и делал вид, будто ищет что-то в карманах, может, и вправду что-то искал, но во второй раз он еще и оглянулся. Он, Фродо, был просто пешеходом в толпе, но у Генерала за долгие годы наверняка выработалось чутье, подсказывавшее ему, есть за ним слежка или нет. Он нырнул в метро на станции «Аугсбургерштрассе»; сама станция до сих пор не работала, и Фродо не решился преследовать Генерала дальше, потому что это было бы очень явно, и вдобавок было неизвестно, что ждет его там, внизу. Станции этой линии использовались, по слухам, в качестве убежищ для сторонников свергнутой хунты.
— Когда точно это было? — спросил Зандер.
— Вчера вечером, часов в шесть.
— Значит, было уже темно.
— Да.
— Но ты уверен, что узнал Генерала.
— Улицы хорошо освещены, особенно в этом районе.
— Сколько тебе было лет, когда свергли старый режим?
— Пятнадцать.
— Но Генерала ты мог бы опознать без труда.
Я восхищался выдержкой Фродо во время всех этих попыток Зандера представить вчерашнюю встречу как фантасмагорию. Он только утвердительно кивнул и сказал: «Ну конечно. В детстве и юности я видел портрет Генерала на каждом шагу, повсюду, сначала в штабе „Гейм бойз“, позже в сетевой организации „Серая гвардия“[47]. Ведь его портрет висел повсюду».
— Я знаю, — продолжил он, протестующе взмахнув рукой, когда Зандер собрался его прервать, — что человека иногда сложно узнать по ретушированной фотографии. Но, — и тут он улыбнулся победно, — я ведь раньше встречался с Генералом лично. Возможно, вы-то сами не можете этим похвастаться. Это было примерно за год до падения хунты. Он посещал нашу ячейку «Серой гвардии» во время своих знаменитых пропагандистских поездок, а ведь до того он неделями не показывался на людях. Мы построились, и он проходил по рядам, принимая парад. Я стоял в третьем ряду слева, с его стороны, он остановился передо мной и долго смотрел на меня, но ничего не сказал. Может быть, он что-то знал о моих родителях, хотя все эти годы они вели себя совершенно нормально, то есть абсолютно тихо и осторожно. Генерал стоял совсем близко, нас отделяло меньше метра. Я чувствовал его кисловатое дыхание. Глаза его сверкали, когда он уставился на меня; он выглядел как человек, страдающий нервным тиком. Он провел у нас часа два. Говорил мало. Голос его совсем не был похож на тот, который звучал во время его великих речей; здесь, в нашем узком кругу, он воспринимался как очень высокий, и каждое слово сопровождалось тихим присвистом. Он велел показать ему все, что мы делаем, кивал, похлопывал некоторых из нас по плечу. Так что у меня было достаточно времени, чтобы запомнить его характерные движения. Человек, которого я видел вчера, передвигался точно так же. Могу поклясться, это был Генерал.
— Значит, наш Генерал, — сказал Зандер, предпринимая последнюю, уже не так убедительно звучавшую попытку говорить с иронией, — живет в шахте метро на станции «Аугсбургерштрассе» и время от времени выходит днем съесть жареную колбаску.
Фродо только улыбнулся и промолчал, но я не мог больше выносить невежества Зандера.
— Хватит, Кай, — сказал я. — Извини, ты ведь понятия не имеешь, что творится сейчас в городе, ты не был там уже несколько лет. Ты ведь знаешь только свою библиотеку. Ты не хочешь это принять, но ведь на данный момент никто не знает, жив Генерал или мертв, причем эти два варианта имеют равную вероятность. И если Фродо лично виделся с Генералом в свои пятнадцать лет, ему можно верить, что он его узнал.
Я готов был продолжить, все больше распаляясь, но Фродо с улыбкой примиряюще поднял руки, словно говоря: «Оставим это. Нельзя заставить человека думать иначе».
— Возможно, конечно, все, что угодно, — пробормотал наконец Зандер и на несколько часов удалился в свой закуток. А мы продолжили разбирать книги Кольберга. Я спросил Фродо, как жили при хунте его родители.
— Тише воды, ниже травы, — ответил он. — Отец был штатным часовщиком в «Хроносе», там и сейчас работа есть. А мать, как и раньше, работала в столовой для бедных.
Социальные центры для растущей армии бедноты, так называемые столы, после путча были национализированы и подчинены единому руководству. Режим с самого начала считал для себя делом чести, чтобы никто не жил на улице и уж подавно никто не голодал, и вкладывал в эти задачи значительные средства. Согласно некоторым теориям это было даже одним из противоречий, которое привело его к гибели, потому что инвестиции, хотя и создавали некоторое весьма ограниченное количество рабочих мест и, кроме того, сокращали опасность социальных волнений, по сути, однако, были малопродуктивными и затратными.
— А как случилось, что твоя мать погибла во время демонстрации?
