Катерина Кюне - Пожизненный найм
Он сказал, что на протяжении этой недели много думал о Лие. Что он всё испортил. Что он был неправ, и хочет извиниться. Что, наконец, то необъяснимое раздражение, которое охватило его, когда он попал в Лиину квартиру, было ревностью. Ревностью к вещам. Да, это странно звучит. Но ему показалось, что это не ему показывают квартиру, а его показывают ей. Что его приход – это просто повод для очередной экскурсии, проводить которые так приятно. А сам по себе он не очень-то и нужен, не очень-то и важен. И его ущемленное чувство собственной важности стало взбунтовалось и вышло из-под контроля. Конечно, когда он успокоился, он понял, что причин для ревности не было, что всё это ему только показалось, понял, какой он кретин… И что если бы она позволила ему исправить ошибку… Если бы она только позволила… И Лия, конечно, позволила, как не позволить?
***
Побывала моя мать и в рядах праноедов. Я не знаю, откуда взялось это странное поветрие, какими бореями или муссонами его надуло. Праноеды были уверены, что человеку, для того чтобы жить, совершенно не обязательно поглощать белки, жиры и прочую грубую материю. Конечно, для того чтобы перейти на пережевывание тонких энергий, человек должен быть духовно развит. Жизнь такого субъекта в разы упрощалась: ему не нужно было знать, где в его городе расположены супермаркеты, лавочки со свежей выпечкой, кафе, рестораны и фастфуды. Единственное, что ему было нужно – это доза мифической праны, невидимой жизненной энергии. А прелесть этой праны в том, что она, по легенде, есть повсюду, в том числе растворена в воздухе и солнечном свете. То есть она бесплатна и общедоступна. Думаю, когда праноеды договаривались поесть вместе, они собирались, садились на солнышке или просто вокруг пустого стола, улыбались друг другу и иногда перекидывались фразами вроде: «Как прана-то сегодня хороша», «Ох, а у меня такой аппетит разгорелся», «А знаете, мне один знакомый говорил, что надо в места силы ездить подзаряжаться. Там, вроде как, прана понаваристее – концентрация больше».
Разумеется, такие светские застольные беседы были возможны только между начинающими адептами. Потому что более продвинутые заметно худели, становились все квелее, так что сил на поддержание веселой и непринужденной беседы у них уже попросту не оставалось. Некоторые, особо упорные праноеды, вопреки настойчивым мольбам их несчастных измученных тел, не обращая внимания на сотни сигналов бедствия и просьб о помощи, которые их организмы им посылали, в конце концов, доводили себя до голодной смерти. Мне кажется, это было что-то вроде спонтанной голодовки против разума и накопленных человечеством знаний. Они умирали, едва ли осознавая, что участвуют в этой голодовке, но своими смертями, своим личным примером доказывали, что если какой-то отдельный человек и разумен, то в высшей степени глупо распространять это на всё человечество.
К счастью, моя мать, которая точно парапланерист ловила потоки всех новых поветрий, очень критично относилась к тем из них, которые не приносили ей удовольствия, а тем более, напротив, заставляли страдать и мучиться. Благодаря этому она всегда самосовершенствовалась очень умеренно и практически без вреда здоровью. Так получилось и с праноедами. Поначалу идея уподобиться солнечной батарее ей очень понравилась. Она даже разработала свою именную методику «лунных завтраков», как она их называла. То есть она утверждала, что чувствует невероятный прилив праны, когда выходит на балкон в лунную ночь. Выглядела она при этом почти как булгаковская Маргарита, собирающаяся на шабаш. Она надевала короткий белый сарафанчик на тонких лямочках, который был больше похоже на комбинацию, чем собственно на платье, и стояла на балконе в йоговской позе дерева с закрытыми глазами и блаженным лицом, каждой клеточкой кожи подавшись навстречу лунному свету, как ребенок тянется к материнской груди. К счастью, моя мать сохранила стройность и привлекательность до преклонных лет, поэтому её подзарядки нисколько не оскорбляли эстетических чувств соседей, напротив, думаю, иным из них они были очень даже по вкусу. Первые пару дней она утверждала, что чувствует себя невероятно бодрой. Что у неё стало даже больше сил, чем в те дни (о, как она была тогда духовно несовершенна! ), когда мы вместе завтракали и ужинали. Но уже на третий день голодовки она стала проявлять признаки обеспокоенности. Ей показалось, что она стала хуже выглядеть, что у неё появились круги под глазами. К тому же, ей всегда очень нравилось встречаться в кафе с такими же, как она ищущими духовного света подругами, и, попивая травяные чаи, делиться впечатлениями и обсуждать новые модные тренинги, школы и семинары. Теперь же встречаться в кафе стало проблематично, во-первых, потому что там все-таки принято что-нибудь заказывать, а во-вторых, когда ты питаешься праной, грубые вибрации, которые исходят от людей, поглощающий огромные тарелки салатов и рагу, кажутся тебе крайне неприятными.
В общем, третий день голодовки моей матери стал одновременно и последним. Она заявила, что это праноедство какое-то не доработанное и что те, кто его пропагандируют, далеко отошли от индийских первоисточников, где, собственно, упомянута прана. Впрочем, лунные завтраки ещё какое-то время продолжались – подзарядка тонкой космической энергией никому не вредит. Особенно если она сочетается с нормальными, традиционными завтраками, а также обедами и ужинами. Потом погода испортилась, луну стало не видно, а порывы ветра заносили на балкон дождевую пыль, и праноедство было предано полному забвению.
***
Лию очень обижало то, что Андрей так мало ей о себе рассказывает. В чем тут дело, недоумевала она, неужели он не доверяет ей, а может считает, что его жизнь, мысли, проблемы, слишком сложные для того, чтобы она смогла их понять? Это Лия-то – прирожденный психолог, умница, талант! И ведь это не её слова, это говорят люди, которые её знают. Но почему же Андрей не ценит её так же высоко? Как бы ему объяснить, показать, кто она на самом деле, насколько она хороша! И почему ей вдруг так хочется ему что-то доказать? Чем он так уж ценен? Своими глупыми рассуждениями о всеобщем счастье? Легко рассуждать о всеобщем счастье, конечно! А как же она, Лия, как насчет того, чтобы устроить её счастье? Слабо?
Андрей частенько уворачивался от прямых ответов на Лиины вопросы. Но чем усерднее от нас что-то скрывают, тем сильнее нам хочется узнать, что именно. Ерунду-то ведь какую-нибудь прятать не станут. Уж если новогодний подарок куплен заранее и похоронен под полотенцами в самой темной глубине шкафа, то это точно что-то поинтереснее коробки конфет…
– А чем ты занимаешься кроме кибернетики? Что ты обычно делаешь после работы? – принималась допытываться Лия. Ей хотелось представлять себе жизнь Андрея с самого утра, до последней мелкой зарубки в его снах.
– Ну, я играю в войну. Чем ещё может заниматься мужчина? Покупаю оружие, делаю взрывчатку, убиваю людей…
– По-моему, это не смешно…
– Ещё иногда фотографирую.
– И что ты фотографируешь?
– Улицы, дома, людей… В общем, город.
– Покажешь?
Так Лия напросилась к Андрею в гости. Она почему-то ожидала, что Андрей начнет уворачиваться и отговариваться. Это было бы плохим знаком, но она уже подготовилась настаивать и требовать. А он возьми и согласись запросто.
«Обстановка квартиры как зеркало внутреннего мира хозяина». Так называлась брошюра, которую Лия по совету подруги бегло прочла, перед тем как идти к Андрею. И что же она увидела?
Андрей написал свой адрес на белом, оборванном со всех сторон клочке бумаги, похожем на облачко. Он не стал объяснять, как этот адрес найти, поскольку Лия настолько привыкла ориентироваться по интерактивной карте или пользоваться навигатором, что устные объяснения плохо понимала и совсем не запоминала. Еще Андрей попросил ее не брать с собой юникома, чтобы свидание было как в эпоху их бабушек и дедушек. В этом было что-то особенно романтичное.
И вот Лия остановилась между двумя круглыми клумбами с бордовыми фиалками и подняла голову вверх, к окнам. Клумбы росли у входа в подъезд, и рядом с одной из них стояла уютная, ажурная лавочка, так хорошо гармонирующая с вычурным фронтоном. «Ага, ещё сталинской постройки» – отметила Лия. Полукруглые балконы, ракушки над окнами, барельеф над входом… Лия рассматривала дом заворожено, как в сказке. Ей всегда казалось, что в таких старых домах живут только пенсионеры – тихие, умиротворенные пришельцы из прошлого. Иногда они сидят на ажурной лавке, смотрят на клумбы, проходящую молодежь, и вспоминают те времена, когда они ходили на танцы, несли на свидания букеты, неумело целовались… В их квартирах бесконечными рядами стоят старые книги, пылятся альбомы с вклеенными блеклыми фотографиями. На фотографиях они серьезные, в гольфах, в синей школьной форме, дают торжественное обещание Юных пионеров. Вот только они ли это, эти почти растворившиеся, выцветшие мальчики и девочки?..
