Алексей Мороз - От легенды до легенды (сборник)
— Для того чтобы понимать газеты, нужно знать, кто, за сколько и как передергивает. У «Эпохи» роман с премьером, и она твердит, что в общем-то все в порядке. «Жизнь» и иже с ней, напротив, кричат о катастрофе. Сейчас им проще — меньше врать и в другую сторону. Мы и «Сирано» не определились со ставками и поэтому пытаемся писать как есть, но как есть, никто толком не знает. Ясно, что затея провалилась, хотя колбасники тоже не орлы — ворваться на наших плечах в Республику они не рискнули. Теперь все ждут весны и отчета комиссии. Неизбежны подвижки в Кабинете и, хорошо бы, в мозгах премьера.
— Погоди… Ты ведь говорил, что «Бинокль» поддерживает правительство.
— Уже нет. Патрон отказался от официоза, когда мы ухнули в ильскую авантюру.
— Но должны же мы вернуть Иль!
— Не в ущерб всему остальному. Я не я, если антиалеманские волнения в Мюлузе и едва ли не опередившие их вопли в парламенте — не две ноги одной курицы, очень удачно клюнувшей премьера в зад. Для тех, кому нужно, чтобы мы сцепились с Алеманией, удачно… Все, пришли. Это здесь.
Блистательный швейцар распахнул дверь в ярко освещенный подъезд, и капитану внезапно захотелось убраться подальше от всех этих де Шавине и де Мариньи, но было поздно.
— Нам в третью, — объяснил Дюфур. — Знаешь, я ведь про этих чертовых аргатов рассказал только знакомому комиссару…
— Ты думаешь, мне хочется вспоминать озеро Иоланты?
— Не думаю. Уверяю тебя, нам тут вполне хватает василисков.
Они поравнялись со стоящим на площадке трюмо. Журналист небрежно провел пальцем по усам и взялся за звонок. Открыли тотчас: лакей, как и швейцар, Дюфура уже знал и, похоже, одобрял. Во всяком случае, он не преминул сообщить о присутствии графа де Сент-Арман и четы Дави.
— Отличная компания, — оценил газетчик, протягивая лакею цилиндр. — Доложите о капитане Пайе де Мариньи. Ну, и обо мне…
Рычать на приятеля в присутствии чужой прислуги Анри не стал, и через несколько минут крупный моложавый господин, небрежно представившись, отступил в сторону и, рассеянно улыбаясь, произнес:
— Моя дочь Эжени. Ваша троюродная племянница, но я бы на вашем месте называл ее кузиной, а я стану звать вас Анри.
— Конечно, — вежливо согласился капитан, и это были его последние осмысленные слова в этот вечер. Поль называл жену де Шавине очаровательной, и Анри был очарован, но в отнюдь не светском смысле этого слова. Так чувствовали себя рыцари из старинных баллад, случайно бросившие взгляд на королеву фей.
* * *Говорили о погоде, которая была слишком теплой для декабря. Говорили о комиссии, в чьей честности дядя и тетя сомневались. Говорили об искусстве: маэстро Люсьяни наконец-то в полной мере восстановил свой голос, но наотрез отказался проклинать со сцены тирана, зато на вернисаже, который посетили мама и мадам Дави, едва ли не половину полотен занимали император, василиски и василиски с императором, а печатающийся второй месяц в «Жизни» роман описывал муки красавицы, отвергшей притязания всесильного басконца. Говорили…
— Если бы быть тираном было проще, — объяснял, вернее, пересказывал статью в «Сирано» банкир, — басконец был бы тираном, но в стране, слишком хорошо помнящей смуту, проще и разумней наладить управление. Если дать людям возможность зарабатывать на жизнь, никогда не называть их чернью и не слишком покушаться на новые права, они проглотят очень многое. Клермоны этого не поняли, потому и полетели вверх тормашками по второму разу, что закономерно…
— Единственной ошибкой императора, — вмешался де Сент-Арман, — был необъяснимый отказ от восточного похода. В результате Империя начала задыхаться, появились недовольные… Да, подавив мятеж, его величество простил Дирлена и его сторонников, велев им подчинить Империи север Африки, но разве это была равноценная замена?! Ваш славный дед, де Мариньи, со мной бы согласился!
— Прошу прощения… — сидевший рядом с Эжени легионер повернулся к спорящим, — я не расслышал.
— Но ты согласен, — пришел на помощь газетчик, — что басконец знал, где ему простят, где недовольство можно подавить силой, а где нужно остановиться?
— Так считала моя бабушка… А что думаешь ты?
Дюфур неторопливо затянулся.
— Я не думаю ничего, но «Сирано» полагает, что басконец оказал отечеству дурную услугу, от которой нам всем еще икать и икать. Наш монстр не мерил по себе и не питал иллюзий в отношении человеческой природы в смысле честности и прочих добродетелей, но все же исходил из того, что люди на высших постах будут понимать, что делают. Там стояла защита от казнокрада, но не было защиты от дурака. А случились со страной дураки, и первым дураком оказался наследник, а вторыми — петушки Второй Республики.
— Именно! — подхватил мсье Дави. — Император отменно наладил все аспекты самоуправления и жизни на нижних уровнях. Деревня-город-провинция… Но выше зиял провал…
— Басконец не так уж и виноват, если подумать. — Маркиз положил руку на плечо взъерошенному де Сент-Арману. — Дураков из политики три революционных вала просто вымели. Вы следите за моей мыслью? Уцелевшие могли быть фанатиками, негодяями, заурядными личностями, знать только свою делянку, но дураки там не выживали. Кое-кто мог оказаться дураком по счету самого императора, но не в общепринятом смысле. Кто же знал, что это флуктуация…
Прием тянулся невыносимо долго, невыносимо же напоминая обед, на который некогда опоздал Жером. Теперь Эжени не сомневалась — жених в это время объяснялся с Лизой, от которой больше не мог ничего получить. Нет, муж в этом не признался, да Эжени и не спрашивала, просто в год своего счастья она бездумно впитывала в себя его слова, улыбки, жесты, а когда мир рухнул, принялась вспоминать и сопоставлять. Де Шавине не любил не только ее, он вообще не любил, просто не был способен. Его единственной целью было кресло премьера, а смыслом жизни — дорога к нему. Все, что попадалось по пути, делилось на помехи, ненужный хлам и полезные орудия, которыми становились прежде всего женщины. Лиза, по секрету поверявшая знакомым дамам о разбитом сердце и неожиданной для самого барона победе на выборах. Мадам Пикар, которой предписывалось следить за Маршаном. Дочь маркиза де Мариньи, сделавшая сомнительное баронство де Шавине бесспорным и принесшая неплохое приданое…
— Это невыносимо! — Граф де Сент-Арман дрожащей рукой отодвинул кофейную чашку. — Император потрясал мир не только своими победами, но и своим великодушием… А его преданность супруге… в сравнении с развращенными нравами, царившими при… И теперь бульварные писаки… ради сиюминутной выгоды клевещут на… на…
— …великую тень, — с усмешкой подсказал Дюфур, но Сент-Арман все воспринимал всерьез.
— Именно так, молодой человек! И мы… адепты Второй империи… положить конец… Республика… позор нации…
Папа говорил, что Сент-Арман не может положить конец даже злоупотреблениям своего управляющего. Обычно Эжени было графа немного жаль, но сегодня ее мучило и раздражало все, и при этом молодая женщина не могла ни на чем сосредоточиться. Ей что-то рассказывал родственник-легионер, и она кивала. К ним несколько раз подходили — папа с неизменной рюмкой, Дюфур с папиросой, мсье Дави с сигарой. Потом капитаном завладела мадам Дави. Приехали запоздавшие дядя и тетя. Когда лакей открыл дверь в гостиную, Эжени невольно вскочила, но этого, кажется, не заметил никто, кроме Дюфура.
Пробило десять. Баронесса не выдержала и спросила, нет ли телеграммы. Она сама не понимала, каких известий ждет. Сны об императоре ее никогда не обманывали, но Жером отправился в Орлеан, а не на Золотой берег. В Орлеан! Во сне император назвал ее вдовой, а муж утром объяснял, почему должен ехать, и пил кофе… Тот же сорт, что и у папы.
— …вы согласны?
— Да. — С чем она опять согласилась? О чем они все тут говорят? — Вы… еще не были в Опере?
— Боюсь, я не ценитель…
— Курочка, кузена Анри нужно сводить на Люсьяни. Я скажу Дави…
Все кружилось какой-то жестокой каруселью. Банкир и его ложи в театрах; они с мужем, слушающие «Взгляд василиска»; ящерицы на улицах, в домах, в Шуазском лесу; дуэль, открывшая Шавине дверь к радикалам, мадам Пикар и снова опера, снова василиски, снова император и сон о вдовстве. Если муж вернется, она снова будет запирать спальню и смотреть в темный ночной потолок, но пусть он вернется.
— Я все уладил, курочка. В субботу мы все идем на «Изару». Это про аксумскую царевну, но главное — возвращение на сцену Люсьяни. Спектакль он выбирал сам. Либретто глупейшее, но какой там хор жрецов!
Анри — теперь Эжени запомнила имя — благодарил папу, мама изнывала в обществе тетушки, Сент-Арман спорил с дядей, Дюфур и Дави курили сигары и что-то обсуждали. Вечер продолжался. Телеграммы не было.
