Вениамин Хегай - Мерзиния
– А ничего… План у нас не изменился. Если ты… м-м… уверена в своей старушке, можем пару дней, пока не успокоится, переждать здесь – видишь, никого нет! Мы – первые!.. Да если кто и придёт, они же не будут к нам лезть…
– Вот уж точно. – Лена криво, но усмехнулась. – А мы к ним тем более!
И, после очередной неловкой паузы, добавила:
– Спасибо. Ты ловко обращаешься с переломами… Учился?
– Ну… Можно и так сказать. В «период бурной молодости» ходил с отрядом альпинистов, хотел подработать… А у них как раз случилось… Хм. Падение. Вот тогда, когда мы втроём вправляли всё, что можно, пятерым здоровенным балбесам, а потом и тащили их на себе до Базового Лагеря, я и постиг, так сказать, кое-что из…
– А… как получилось, что эти пятеро?..
– Да очень просто. Они тренировал и групповое восхождение. И работали связавшись. Верхний чего-то недоглядел… – Леонид, подогнав длину жгута, и повесив руку Лены на петле к шее, привстал и сел рядом с ней на помост. – Верхний чего-то напортачил, говорю, и сорвался. А костыль, который он вбил, да и все прочие, были, оказывается, жайтайские… И все попадали, словно гроздья винограда… Хорошо хоть внизу была осыпь! Иначе в лепёшку бы! Ну а так только переломы, гематомы, уязвлённое самолюбие… А это для альпинистов – хуже нету! В общем, они потом, как поправились, пытались в суд подать. На фирму, которая оборудование закупала. Ага, два раза!.. Босс, как узнал, что случилось, сразу с семьёй чухнул в Чурессию, а оттуда – в БША… А здесь остались стрелочники. Ну, всё как всегда.
– Да, знакомая история… – Лена вздохнула, – Это Мерзиния, мать её…
Потом подняла взгляд на Леонида. Снаружи стало светло, да и лампочка у них горела. Леонид внезапно осознал, что Лена вовсе не так стара и озлоблена на жизнь, как ему показалось в детском садике, словно бы годы и километры назад… И она улыбалась:
– Спасибо. Теперь мне куда лучше, – она рукавом свободной руки попыталась стереть с лица пот, – И чёрт меня дёрнул нырять в проклятую дыру!.. Прости… Хотела порисоваться! На тренировке я видела, как наши это проделывают. Но… Я же не могла знать, что коробки украли!
Леонид фыркнул, осторожно пытаясь помочь ей, вытирая чумазое лицо остатками неиспользованных полос:
– Да нет… Было здорово! Ты классно летела! Я сразу подумал о футболе! Ох, и вратарь бы из тебя получился!.. – и уже серьёзней, – Ничего, заживёт. Тебе сколько лет?
– Ф-ф-у-у!.. Что за вопрос к даме?! – вот она уже и (может, бессознательно?)кокетничает…
– Балда ты, а не дама. Спрашиваю, как доктор: сколько лет, столько и дней должен лежать гипс! – Леонид старался выглядеть серьёзным.
– А-а… Ну, тогда пусть месяц с небольшим лежит… А гипс – этот? – она с сомнением повела рукой на перевязи, глянув вниз, на неуклюжую конструкцию.
– Нет, конечно… Этот на пару дней, не больше. Надо зафиксировать, чтобы кости не сдвигались и не тёрлись, и опухоль не увеличивалась. Потом можно наложить нормальный. Но его-то уж лучше в больнице.
– Если в больнице, так только не в любимой Мерзинии! Здесь меня – ну, то есть, нас! – наверняка слишком хорошо знают! – В голосе снова слышались нотки злости.
– Ну… Посмотрим, – выдавил Леонид. – А сейчас нужно подстраховаться. Разрывы тканей обширные. А заражение нам совсем ни к чему. Поэтому, – он перечислил, что нужно из лекарств, и спросил, – Твоя… Гуландом ничего не подумает, если я дам ей денег, и отправлю в аптеку?
– Н-нет. Но… будет лучше, если с ней буду общаться я. Меня она знает давно… – вдруг она хихикнула, как бы смущённо. – Нет, не подумай ничего такого! Я здесь была… Только с моими! Э-э… Соратниками!
Леонид… Рассмеялся. Весело и свободно. Потом посерьёзнел. Плохо.
Ему совсем ни к чему, чтоб эта… женщина в него влюблялась.
А к этому, похоже, идёт: вон, уже стесняется, что он может заподозрить её в… романах на стороне. И неразборчивых связях.
Нет, это пока лишнее. Здоровье и… бегство – важнее.
– Надеюсь, старушка простит нас за простыню? – попытался он сменить тему.
– Само собой! Ну, в смысле, включит в счёт!
– Понял. Ладно, чем раньше ты выпьешь антибиотики, тем мне будет спокойней.
Он накинул Лене на плечи свою ветровку, чтобы не так было заметно лубок, и снабдил соответствующим количеством валюты – как местной, для аптеки, так и иностранной, для компенсации «материального ущерба».
Вскоре Леонид слушал разговор, проходивший на кухне, вернее, не сам разговор, так как слов было не разобрать, а гул голосов, доносящийся с кухни. Он почему-то был спокоен «за свои тылы»: по тону Лены чувствовалось, что она доверяет женщине «старой закалки».
Лена вернулась, неся в здоровой руке новую простыню. «Порядок!» – она кивнула, и Леонид отошёл от двери, хмыкнув.
Они скинули обувь и носки – да, у Лены они тоже не просохли.
Развесили все на краю помоста. Затем Леонид расстелил по три курпачи, и они прилегли, вздыхая и переговариваясь. Леонида интересовало, далеко ли до аптеки, и не вызовет ли заказ подозрения…
Через десять минут зашумели запоры, и хозяйка отчалила, заперев их на три ключа.
Лена объяснила, почему за хозяйку не волнуется: её сын служил в армии в Чурессии, и не так, как сейчас служат: дал деньги, и не выходи из дома хоть целый месяц, а по-настоящему, два года. Вернулся – попал под исторический «Разгул демократии».
Работы не стало – пошёл в челноки. Ездил и в Жайтай, и в Фурцию… А потом его на границе таможенники и убили… Ну, как убили – видать, затребовали слишком большую мзду, он и стал «выступать». Слово за слово – сцепились. А у тех, само собой, ленты под боком – сдали в КПЗ. А там строптивого решили «обработать». А тот стал отмахиваться. Даром, что Десбат…
Ну и доотмахивался – со злости забили до смерти. Так что когда Гуландом выдали труп, его было не узнать: вместо лица – сплошной синяк. А на теле – ни одного целого ребра!
Само собой: ни суды, ни Дисциплинарные Комиссии никого не признали виновным. Так как причину смерти судебные медики записали «воспаление лёгких».
Про такие случаи Леонид слышал. А сейчас и столкнулся, получается, лично.
Он согласился, что особой любви к Власти Гуландом испытывать не может… Но готова ли она рискнуть ради них двоих и личной свободой?..
– Я всё же думаю, до этого не дойдёт. – Лена покачала головой, – Говорю же, она телевизор принципиально не смотрит, а по радио – только музыку. Она про нас если и узнает, только когда с соседями будет трепаться, ну, на «гяпе»…
Это «мероприятие» Леонид знал не понаслышке, ещё когда жил в доме с родителями. Пожилые женщины махалли традиционно собирались пару раз в месяц на «девишник» – так называемый «гяп», на котором перемывали кости снохам, соседям, родственникам, и отдыхали от «домашних обязанностей»… Собственно, он и сам был примерно на таком же мероприятии всего несколько дней назад: корпоратив – это современный «гяп». Призванный, по идее, сплачивать. А на деле – поливать грязью тех, кому завидуешь, сплетничать, доносить, сколачивать группировки «за» и «против», словом, вносить в скучную и однообразную жизнь родного предприятия чуточку «перчика» и очень нужной суеты, и неуверенности друг в друге…
Но Леонид за годы привык. Приспособился. Хоть лицемерие и не стало его второй натурой, как у большинства мерзинийцев. Он даже мог послушать сплетни. Но сам никогда не передавал дальше. Брезговал.
– Ладно. Раз так, думаю, нам действительно можно пожить здесь пару дней… Где тут туалет? – Леонид решил справить «дела», да и готовиться ко сну.
Лена, приоткрыв дверь, показала будку с «удобствами».
Надо же. Леонид и забыл, что у простых махаллинцев «удобства» представляют дырку в досках над ямой… И никакого «мягонького папира»[3]! А – газеты на гвозде… Или как здесь, остатки старой книги. Ага, это учебник физики за шестой класс… Ладно, хорошо хоть сейчас не зима!
Обнаружив в центре двора кран с водой, Леонид помыл руки. А когда же он мыл их в последний раз? Дайте вспомнить… Вроде, ещё дома, как только пришёл. Перед тем, как… Невольно он проверил: на месте ли флэшка… На месте.
Неужели вся эта суета – ради этого крохотного кусочка пластмассы и кремния?!.. И на ней – жизни тысяч людей, или его смерть?
Он не обольщался: если поймают – точно живым не выпустят.
Допрашивать будут, чтобы выяснить, кому ещё успел…
А он – никому. Только, получается, брату кое-что, и Лене на словах. И если он погибнет, не добравшись до брата, тот вряд ли запустит раскрутку этого дела.
Хотя, с другой стороны, как будто он сам представляет, как взяться за эту самую «раскрутку»… Для официальных властей Чурессии его страна НЕ СУЩЕСТВУЕТ.
Однако недавние Явро Санкции кое-чему поспособствовали. В налаживании рассыпающихся, как карточный домик, бывших связей…
Послухам, когда Президент Мерзинии ездил на встречу с их Президентом, был подписан секретный Меморандум – в СМИ Чурессии слова «Мерзиния» и «мерзинийцы» не употребляются вообще, а Мерзиния за это предоставляет рекламным фирмам Чурессии неограниченный доступ к своему «информационному пространству» и… Газу и Нефти.
