Кристофер Фаулер - Бесноватые
— Ну, вот тогда. Остроумный.
— Практические шутки, глупые приколы.
— Моложавый.
— Перестал расти в возрасте одиннадцати лет.
— Непредубеждённый.
— Хочет, чтобы ты трахалась с его друзьями.
— Любитель клубной жизни.
— Наркотики. Целый вечер будет орать тебе в ухо и проведет все воскресенье в постели.
— Хмм, — Эмма прищурила глаза, глядя на подругу, и перевернула страницу. — Боюсь, ты слишком цинична.
— Поверь мне, — сказала Мариса. — Мужчина должен быть особенным, или он вообще ничего не стоит. Ты вот встречаешь своего принца каждый вечер, и для тебя в этом нет никакого откровения.
— Да-а, но в нем сто пятьдесят пять сантиметров роста, и пахнет от него так, что сил никаких нет. Хорошо, — она снова вернулась к странице. — Свободный дух.
— Человек с рюкзаком.
— Профессионал.
— Работает в обувном магазине.
— Обыкновенной внешности.
— По-настоящему уродлив. Ему место в церкви возле фонтанчика со святой водой.
— Одинокий.
— Уже отчаялся.
— Тихий.
— Гарольд Шипман.[25]
— Бедная Примроуз.[26] Думаешь, она знала больше, чем выдала?
— Да, я так думаю. Наверное, у нее был восемнадцатый размер.[27]
— Домашняя.
— Прикована к постели. Возможно, униженная. Вполне может быть, что ей показан медицинский секс. Клизмы, орошение труб, все такое…
— Бе-е, — Эмма состроила рожу. — Семейный человек.
— Остались дети после развода, ему нужна экономка.
— Артистичный.
— Ни разу не появлялся на людях.
— Спортивный.
— Редеющие рыжие волосы, потное красное лицо, жирные ноги, носит рубашки для регби.
— Счастливый и удачливый.
— Без работы.
— Спонтанный.
— Появляется у тебя перед дверью среди ночи. Боже, я ненавижу мужчин. Я их действительно ненавижу. Я действительно ненавижу их.
— Да нет же. Вот, послушай женские объявления. Вот, смотри: «Милая дама, бодрая и миниатюрная».
— Это просто. Она микроскопически мала, а лицо у нее — как у куницы.
— Живая.
— Худая, как палка, постоянно на грани истерики.
— Пухленькая. Здесь даже есть фотография.
— Покажи. Господи, она похожа на Гинденбурга.[28] Я и не знала, что «Хенниз»[29] делают такие большие топы. Ей надо крепить к себе одежду канатными растяжками. Не показывай мне больше ничего, это вгоняет меня в тоску.
Эмма перевернула газету последней страницей вверх и указала на объявление.
— Вот этот милый.
— Он модель, больше он ни о чем и не думает. Ты просто теряешь время. И вообще, гетеросексуальные мужчины не занимаются увлажнением лица. — Она выглянула в окно, изображения в котором искажал дождь, и увидела, как проходящая мимо женщина застряла каблуком в решетке водостока, упала на мостовую, и из ее белых пластиковых пакетов, как опухоли, показались мясо и фрукты. Никто не остановился, чтобы ей помочь.
— Я где-то читала, что одинокая женщина в возрасте за тридцать пять имеет больше шансов быть похищенной террористами, чем выйти замуж.
— Это не может быть правдой, — Эмма полезла в сумку в поисках незаконной сигареты. — Вот, скажем, Луизина мать вышла замуж в сорок лет.
— Разве ее как-то раз не угнали вместе с самолетом?
— О, да.
Мариса оглянулась на стены, заляпанные следами никотиновых облаков, и осуждающе фыркнула:
— Я не могу выпить больше двух пинт сидра на голодный желудок. Пошли к мексиканцам?
— Нет, я не ем в местах, где на женских туалетах висит табличка «Для сеньорит». Там можно подхватить сифилис, просто взяв бесплатную мятную конфетку со стойки бара.
— Скажи, а здесь есть хоть кто-нибудь, кто нравится тебе внешне?
— Что, мужчина?
— Нет, кашалот. Конечно, мужчина.
— Даже и не знаю.
— Сзади тебя. Не оборачивайся. Похож на врача. На такую шею можно повесить стетоскоп.
Эмма изогнулась на табурете и понимающе улыбнулась. У него были короткие темные волосы и тонкие бледные черты лица. Он медленно листал газету, спортивный раздел.
— Шею можно было бы и побрить. Обратная сторона ладоней волосатая, как у обезьяны. А руки слишком длинные. Странно, что он не ест банан, — она всегда искала недостатки в красивых мужчинах. Иначе они бы были чересчур безупречными. Она тихо выдохнула через нос, глядя, как он листает страницы.
— Иди, возьми сахар и заговори с ним, когда будешь возвращаться.
— Не могу. Я употребляю заменитель сахара. Сама иди.
— Но он такой красавчик, разве нет? — Ты просто забыла надеть линзы.
— Черт, он уходит. Пошли за ним.
— Зачем?
— Посмотрим, куда он идет. Где твой приключенческий дух?
— Я не называю бесцельную беготню под дождем за незнакомыми мужчинами приключениями. Я думала, мы пойдем есть. — Он уже влезал в потертую кожаную куртку и направлялся к двери.
— Пошли, быстро, мы его потеряем! — Мариса пошла первой. Она всегда была первой, с тех самых времен, когда им было соответственно девять и семь лет. Мариса разбивала дверцу буфета, полного фарфоровых чашек, а Эмма была скромницей, всегда стоявшей в последнем ряду хора. Мариса перебегала через улицы с оживленным движением, Эмма выжидала на островке безопасности посреди потока машин. У Марисы была улыбка, которая раскрывалась, как аккордеон, а Эмма все чего-то ожидала, сомкнув губы и опустив глаза. Мариса играла в ужасные игры, Эмма была ужасно честной. Мариса была полна дьявольской лжи, у Эммы было сердце ангела.
Они шли за ним на расстоянии в семь шагов, и отскочили, когда он остановился перед витриной магазина подарков. Затем они зашли внутрь, следуя за его широкой спиной.
— Все эти розовые купидоны и пастельные мишки нагоняют на меня тоску, — Мариса сняла с полки резиновое сердце с ленточками и сжала его, отчего игрушка издала такой звук, как будто в ней разбилось стекло. — Зачем вообще делать такие вещи?
— Это разбивающееся сердце, — прошептала Эмма. — Шутка.
— Убожество. Смотри, смотри! Похож на врача!
Он возник возле прилавка, держа покупку. Девушка-кассир в несколько листов розовой бумаги завернула игрушечного мишку и положила в пакет. Он выбрал открытку — глянцевое алое сердце, пронзенное стрелой, попросил ручку и вдумчиво вписал что-то в открытку.
— У него на сегодня уже запланировано жаркое свидание. Вот и конец твоей теории.
— Он смотрит на меня, — сказала Мариса, выглядывая из-за горки набитых опилками единорогов.
— О чем ты говоришь? Он просто купил подарок жене! — Эмме было стыдно за свое поведение. Мариса постоянно толкала ее туда, куда ей не хотелось идти. Мариса указала пальцем на выпуклое зеркало для слежения за покупателями, установленное в углу на потолке. Глаза врача мельком скользнули в ее направлении.
— Он, наверное, думает, что ты ненормальная — подглядываешь за ним из-за горы плюшевых игрушек. Ты не умеешь говорить театральным шепотом.
Уходя, он улыбнулся Марисе.
— Ты, разлучница! — прошипела Эмма.
Мариса прыгнула за ним через закрывающуюся дверь:
— Пошли, трусливая кошка!
Они шли по залитой дождем большой улице, состоявшей из серых луж и коричневых домов, проскальзывая под желтыми фонарями, которые только-только начали зажигаться. Мимо парикмахерской, мимо букмекеров, мимо мрачной сауны, мимо магазина, где продается домашняя птица и где Мариса заворачивала куриные грудки в оберточную бумагу, — в переулок, который вел к улице, на которой стояли жилые дома.
— У него длинные ноги, правда?
— И волосатые руки. Хватит, Мари. Я думала, мы пойдем есть. Я уже промокла.
— Ох, Эмма, ты человек или мышка? Завязывай пищать. Тебе не интересно узнать, куда он идет?
— Честно? Нет. Он, наверное, лет на пятнадцать старше тебя. Он смотрел просто потому… потому что все мужчины смотрят.
Они всегда смотрели на Марису. Их глаза скользили мимо нее, Эммы. Эмма смущалась. Мариса была смелой. Мариса нравилась мужчинам. На улице кто-то закричал, но потом крик перешел в визгливый смех и затих среди шума машин.
Он остановился возле ступеней стоящего на пригорке дома, некрасиво отделанного серым камнем, — мрачные и уродливые квартиры, которые вынудили бы любого агента по продаже недвижимости пустить в ход потоки лживых превосходных эпитетов. «Это неправильное место для него, — подумала Эмма. — Блестящие туфли, дорогая куртка, и что он только делает здесь, среди продавцов наркотиков? Не может быть, чтобы он здесь жил. Нет, что-то здесь не так».
Он открыл дверь из металлизированного стекла и медленно поднялся по ступенькам на первый этаж, затем снова показался на залитом дождем балконе, держа в правой руке связку ключей. Где-то с высоты лилась вода, и этот льющийся поток издавал такой скорбный звук, как будто шла панихида. Двери квартиры были выполнены в соответствующих району цветах. Он остановился перед первой дверью и наклонился над замком. Щелчок, поворот, и он исчез. Мариса стояла лицом к дому, глядя в дождь.
