Паромщик - Джастин Кронин
– Теперь уже скоро, – сообщает мой стажер.
Паромный причал находится на западном конце П-образной гавани. Последний отрезок пути пролегает по широкой магистрали, которая так и называется – Прибрежное шоссе. Справа – многоквартирные дома и многочисленные рестораны, слева – оживленная яхтенная марина. Пляж пуст, если не считать нескольких запоздалых купальщиков. Не желая попасть под дождь, они спешно сворачивают полотенца, складывают стульчики и идут к своим машинам. В лобовое стекло нашего автомобиля ударяет сильный порыв ветра. Тишина в салоне становится гнетущей, но я ничего не могу поделать. Да я и не вправе вмешиваться. Сейчас все подчинено желаниям отца.
И как раз в этот момент начинается самое ужасное. Отец принимается бормотать.
Он произносит странные слова, комкая их, – возможно, даже не слова, а звуки, выражающие его замешательство. Беспокойно озирается по сторонам, вертя головой, словно птица. Мне приходилось наблюдать нечто подобное у ретайров, чей уровень жизненности упал ниже десяти. Обычно такое случается на подъезде к причалу, когда паром уже виден издали. Груз событий судьбоносного дня становится непомерным для защитных психологических барьеров, возведенных ретайрами. Ментальные баррикады, которые они строили, чтобы сохранять душевное равновесие и сосредоточиваться на сиюминутной реальности, начинают рушиться. Это все равно что смотреть на плотину, не выдержавшую напора воды.
– Отец, посмотри на меня.
Он дышит очень часто; с губ срываются утробные звуки. Одна рука вцепилась в ремень безопасности, другая легла на ручку дверцы. Мой стажер видит это в зеркале заднего вида и спрашивает:
– У вас там все в порядке?
– Малкольм Беннет, посмотри на меня, – требую я.
Я касаюсь отцовского подбородка и поворачиваю отца лицом к себе. Его широко распахнутые мокрые глаза полны ужаса. Но уже через мгновение с ним что-то происходит. На лице вспыхивает улыбка. Такой улыбки у отца я еще не видел: прекрасная и по-детски непосредственная. Кажется, будто с внутренней стороны глаз вспыхнул яркий веселый свет.
– Проктор! – восклицает он. – Проктор, это в самом деле ты?
– Может, остановиться? – спрашивает стажер. – С вашим отцом что-то не так.
– Поезжай дальше.
– Проктор, как я рад тебя видеть! – сообщает отец и обеими ладонями обхватывает мою руку, держащую его за подбородок. Его взгляд пронзает меня, как лазерный луч. Он наклоняется вперед и, понизив голос, спрашивает: – Мы уже приехали?
– Почти.
Отец кивает:
– Очень хочется прибыть туда поскорее.
– Скоро приедем. Ты смотри только на меня, и все будет хорошо.
– Мне холодно, – объявляет отец и начинает дрожать. – Что-то я озяб.
Машина останавливается. Стажер проворно выбирается наружу и останавливается возле отцовской дверцы. На стоянке полным-полно черных лимузинов. Я по-прежнему смотрю только на отца, дабы он не ускользнул от моего взгляда, и поэтому скорее ощущаю, чем вижу толпу собравшихся. Сюда съехались родные, друзья, знакомые, бывшие сослуживцы, чтобы проститься с теми, кто им дорог, и проводить их в новую итерацию. Над толпой возвышаются рослые охранники в синей форме и высоких кожаных ботинках.
– Сейчас мы выйдем из машины, – объясняю я отцу. – Помочь тебе выбраться?
Его лицо мрачнеет. Он тяжело качает головой:
– Этот мир – совсем не тот мир.
Положение – хуже не придумаешь. Я теряю его; он погружается в безумие.
– Отец, не поддавайся. Я же здесь, рядом с тобой.
– Ты – это… не ты.
Стажер с излишней поспешностью открывает дверцу. Подстегиваемый паникой, отец покидает машину раньше, чем я успеваю схватить его за руку. Он с удивительной силой распахивает дверцу, опрокидывает стажера на бетон стоянки и убегает.
– Че-еее-рт!
Я выскакиваю наружу и вижу, как отец скрывается в толпе, заполнившей причал. А этот чертов Джейсон сидит и очумело таращится на меня.
– Простите меня, директор Беннет. Он застал меня врасплох.
– Раззява! Идиот конченый!
Я бросаюсь догонять отца. Происшествие возле нашей машины не осталось незамеченным. Трое охранников тоже бегут за ним. Из толпы доносятся испуганные крики. Для наших граждан нет ужаснее сцены, чем та, что разворачивается у них на глазах. Это сродни осквернению храма. Я толкаюсь, пихаюсь и ору, чтобы меня пропустили. На причале находятся и другие паромщики – мужчины и женщины, мои коллеги, с которыми мне еще не раз придется столкнуться в коридорах нашего ведомства. Сейчас они торопливо загораживают собой других ретайров или оттаскивают их в сторону, прося не смотреть на причал.
Отец добегает до конца причала. Дальше только вода. Никуда не спрятаться, нигде не укрыться. С ревом запускаются двигатели парома, вздымая клочья пены. Паром полностью автоматизирован и способен двигаться даже без рулевого. Что бы ни случилось, он отчалит ровно в час дня.
Я не успеваю подбежать к отцу первым, это делает один из охранников: молодой, сильный, полный служебного рвения. Под синей форменной рубашкой перекатываются накачанные мускулы. На кожаном поясе позвякивают атрибуты его должности: наручники, электрошокер и длинная выдвижная дубинка. С какой стати этому парню замечать, что я сдернул с пиджака свой жетон паромщика и размахиваю им над головой, что я – управляющий директор? Ему нет дела до моих приказов остановиться. Он, словно пес, сорвавшийся с поводка, целиком находится во власти своих инстинктов. Охранник вырывается вперед, догоняет моего отца, а когда тот поворачивается к нему, ставит ему подножку и падает вместе с ним. Еще через мгновение охранник выхватывает электрошокер и приставляет к горлу жертвы.
Слышится отвратительный треск.
По телу отца пробегает судорога; оно нелепо изгибается и оседает на бетон, словно проткнутый воздушный шарик. То, что происходит дальше, – всплеск безрассудного насилия. Мне не удержаться, хотя я и сознаю, что потом буду мучиться из-за этого. Каждое мое движение фиксируется камерами дронов, зависших над причалом. Я нагибаюсь, хватаю охранника за ремень, оттаскиваю от отца и делаю локтевой захват, зажимая горло ретивому молодцу, надавливая ему на сонную артерию. Охранник пытается сопротивляться, царапает мне руки, но я застал его врасплох. К тому же я не слабак. Его жизнь ничего не значит для меня. Если ему суждено умереть, так тому и быть. Боковым зрением замечаю, что двое других охранников стоят неподвижно. Наверное, все-таки увидели мой жетон (сейчас он где-то валяется). А может, оба слишком ошеломлены, чтобы вмешиваться.
Здравомыслящему началу во мне удается одержать верх. Я отпускаю охранника, тот сползает на бетон и вырубается. Меж тем смятение не помешало ретайрам подняться на борт парома. Раздается зычный
