Клиффорд Саймак - Зарубежная фантастика
Он поискал, но не нашел.
— Неважно. Я наткнусь на нее попозже, если ты все еще будешь заинтересован. В ней рассказано о старом африканском племени со странной верой. Они верили, что душа или сознание или “эго” (по латыни), или как бы вы ни называли ее, у каждого человека имеет партнера, двойника на какой-то отдаленной планете. Если я правильно помню, они даже знали ее и могли указать на вечернем небе.
Он отвернулся от шкафа и пристально посмотрел на Саттона.
— Вот это и может быть судьбой. — Рэйвен немного помолчал. — Ты знаешь, может быть, и даже очень.
Он пересек комнату и встал перед холодным камином: руки сцеплены за спиной, серебряная голова отклонена в сторону.
— Почему ты так интересуешься судьбой? — спросил он.
— Потому что я нашел судьбу, — ответил Саттон.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Лицо на экране было в маске, и Адамс с холодным гневом сказал:
— Я не принимаю вызовов в маске.
— А этот вы примите, — возразил голос из-под маски, — я тот человек, с которым вы говорили на патио. Помните?
— Вызвали меня из будущего, я полагаю? — поинтересовался Адамс.
— Нет, я пока еще в вашем времени и наблюдаю за вами.
— За Саттоном тоже наблюдали? — не удержался Адамс.
Голова в маске кивнула.
— Вы его уже видели. Что вы думаете?
— Он что-то скрывает, — ответил Адамс, — и он не совсем человек.
— Вы собираетесь его убрать?
— Нет, — сказал Адамс, — я этого не хочу. Он знает что-то, что должен знать я, что должны знать все мы. А убийством мы этого от него не добьемся.
— Тому, что он знает, — резко возразил голос из-под маски, — лучше умереть вместе с тем, кто знает это.
— Возможно, — предположил Адамс, — мы могли бы прийти к соглашению и взаимопониманию, если бы вы сказали мне, что все это такое.
— Я не могу сказать этого вам, Адамс. Хотел бы, но не имею права раскрывать будущее.
— А до тех пор, пока вы этого не сделаете, — огрызнулся Адамс, — я не позволю вам менять прошлое.
А сам он думал:
“Этот человек испуган. Он может убить, когда захочет, но боится это сделать. Саттон должен быть убит человеком его собственного времени… буквально должен быть, потому что время может не стерпеть продления насилия от одной скобки до другой”.
— Между прочим, — услышал он голос человека из будущего.
— Да? — спросил Адамс.
— Я собираюсь спросить вас, как дела на Альдебаране XII?
Адамс окаменел в своем кресле. В нем забушевал гнев.
— Если бы не Саттон, — произнес человек в маске, — происшествия на Альдебаране ХХII не случилось бы.
— Но Саттон тогда еще даже не вернулся, — снова огрызнулся Адамс. — Он еще не появлялся…
Его голос затих, потому что он кое-что вспомнил. Имя на титульном листке… “Ашер Саттон”.
— Слушайте, — взмолился Адамс, — ради всего святого! Скажите мне, если у вас действительно есть что мне сказать.
— Вы хотите сказать, что пока не догадываетесь, чем это может обернуться?
Адамс покачал головой.
— Это война, — произнес голос.
— Но там никакой войны нет.
— Не в ваше время, а в другое.
— Но как…
— Помните Майкельсона?
— Человека, который на секунду ушел во время?
Голова в маске кивнула, и экран опустел. Адамс сидел, чувствуя, как холодок бежит по его телу.
Зуммер опять замурлыкал, и он механически передвинул рычажок. На экране был Нельсон.
— Саттон только что вышел из университета, — доложил Нельсон. — Он провел час с доктором Горацио Рэйвеном. Доктор Рэйвен, если вы помните, профессор сравнительной религии.
— О, — воскликнул Адамс. — Так вот что это такое!
Он постучал пальцем по столу, наполовину раздраженный, наполовину испуганный.
“Было бы позором убрать такого человека, как Саттон, — подумал он, — но это было бы лучше всего. Да, это могло быть только к лучшему”.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Кларк сказал, что он умирал, а Кларк — инженер. Кларк составил таблицу, и в этой таблице была смерть, моя смерть, думал Саттон. Математика предсказала, что определенные деформации и давления превращают человеческое тело в желе. И Андерсен сказал, что он не человек. А откуда Андерсену это знать?
Дорога впереди изгибалась серебристой полосой, сияя в лунном свете, и звуки и запахи ночи лежали на всей земле. Острый чистый запах растущей зелени, таинственный задах воды. Ручей бежал по болоту, которое было справа, и Саттон из-за руля мельком увидел на повороте сверкнувшие отблески неспокойной воды, освещенные желтой луной. Кваканье лягушек создавало пелену феерического звука, который льнул к холмам, а светлячки покачивали фонариками, сигналившими из темноты.
— И откуда Андерсену знать? Откуда? — вновь спросил себя Саттон, — если он меня не обследовал? Если он не был тем, кто старался проникнуть в мой мозг после того, как меня вырубили, когда я вошел в комнату.
Адамс сбросил свои карты, а он никогда этого не делал, если только не хотел, чтобы это видели. Если, конечно, у него в руках нет козырного туза. Он хотел, чтобы я знал, — сказал себе Саттон. — Он не мог прямо сказать мне, что я уже у него на лентах и пленках, что он оснастил мою комнату всем этим снаряжением.
Но он мог бы дать мне знать, сделав лишь один срыв, тщательно подсчитанный срыв, как этот, с Андерсеном. Он знал, что я уловлю это. и думает, я буду нервничать.
Фары на мгновение выхватили из темноты массивные серо-черные очертания дома, прижавшегося к склону холма, и машина вошла в еще один поворот. Ночная птица, черная и призрачная, промелькнула через дорогу, ее тень в полете протанцевала в конусе света.
“Это — Адамс, — подумал Саттон, — это он был тем, кто ждал меня. Это он как-то узнал, что я возвращаюсь, и подготовился, и насторожился. И он систематизировал меня и снабдил ярлыком, прежде чем я опустился на землю. И он исследовал меня, прежде чем я понял, что происходит. И вне всякого сомнения, именно он не нашел больше того, только к чему был готов”.
Саттон сухо хохотнул. Но его хохот превратился в вопль, прокатившийся по склону холма в сиянии потоков огня. И этот поток огня, завершившийся в болоте, на мгновение умер, потом снова выскочил красно-синими языками…
Шипение тормозов и звук шин на покрытии — Саттон развернул машину, чтобы остановить ее. Даже прежде чем машина остановилась, он уже был снаружи и бежал вниз по склону к странному черному кораблю, мерцающему в топи.
Вода плеснула ему на лодыжки, острая как бритва трава хлестнула по ногам. Черные и маслянистые лужи мерцали в свете горящего корабля. Лягушки все еще продолжали квакать в дальнем конце болота.
Что-то шлепнулось и забарахталось в пруду, в грязной, окрашенной пламенем воде, в нескольких футах от пылающей ракеты. И Саттон, устремившийся вперед, увидел, что это человек.
Он заметил отраженную белизну испуганных, жалких глаз, светившихся в пламени, когда человек приподнялся на покрытых грязью руках и попробовал протащить себя вперед. Он увидел, как сверкнули зубы, когда боль исказила его лицо в гримасу полнейшего ужаса; его ноздри почувствовали запах обуглившейся плоти и поняли, что это такое.
Он наклонился и сжал руки в замок под мышками человека, потом приподнял его и потащил назад, через топь. Грязь хватала его за ноги, а за спиной он слышал плеск, ужасный волочащийся плеск человеческого тела, влекомого по воде и грязи. Под негами его была уже сухая земля, и он начал карабкаться обратно, наверх по откосу к автомобилю. Оттуда, где болталась голова человека, доносились звуки, хриплые, нечленораздельные, которые могли быть словами, если бы было время их слушать.
Саттон бросил быстрый взгляд через плечо и увидел линии огня, устремляющиеся в небо, колонну синевы, которая осветила ночь. Болотные птицы, ослепленные, в панике летали, будя ночь криками ужаса.
— Реакторы, — подумал вслух Саттон, — реакторы… Они в таком пламени не смогут продержаться долго. Автоматика скоро расплавится, и тогда болото станет кратером, а холм обуглится от горизонта до горизонта.
— Нет… — произнесла качающаяся голова, — нет, нет реакторов. — Нога Саттона попала под корень, и он упал на колени. Тело Человека выскользнуло из его рук, заскользив по грязи вниз.
Человек зашевелился, стараясь перевернуться. Саттон помог ему в этом, и человек лег на спину лицом к небу.
Он был молод, как разглядел Саттон. Это было видно даже под маской грязи и боли.
— Нет реакторов, — повторил человек, — я их успел сбросить.
В его словах звучала гордость за хорошо сделанное дело. Но слова давались ему тяжело. Он тихо лежал, так тихо, что казался почти мертвым. Затем дыхание возвратилось к нему и засвистело в горле. Саттон увидел, что у висков, под обожженной кожей, пульсирует кровь. Челюсть человека едва шевелилась, и наружу вырывались нервные сжатые слова
