Джефф Вандермеер - Подземный Венисс
Выбора не осталось. Мужчина заскрежетал зубами и принялся спускаться, не зная даже, не крадется ли навстречу из темноты какая-нибудь тварь, чтобы внезапно напасть.
В омерзительно спертом воздухе отдавался эхом стук ботинок по перекладинам. Струйки пота заливали глаза. Пространство у лестницы сужалось, теснота грозила раздавить Шадраха, и он заторопился вниз, как безумный, сознательно замедляя дыхание, напрягая волю, чтобы не отпустить очередную перекладину и не рухнуть… куда?
Неожиданно под ногами возникла площадка. Накатило облегчение. Мужчина спустился и глубоко и судорожно перевел дух. Первая контрольная пройдена. Он одолел свой страх.
Шадрах огляделся. С двух сторон площадка упиралась в стены, третья тонула в сумраке. Прямо перед глазами темнела пустая шахта подъемника с открытой дверью. Тускло мерцающая зеленоватым светом кабина застряла на полпути. От нее пахло старой ржавчиной и новой смазкой. Бездонная шахта вела неизвестно куда: может, на три, а может, на триста уровней вниз.
Мужчина подошел, ухватился за металлический зазубренный край кабины. Если как следует подтянуться, можно будет забраться в подъемник.
Они напали сверху и еще с трех сторон — четыре мелких дрянных отродья, судя по писклявым голосам. Шадраха повалили так близко от шахты, что ему пришлось откатиться, прежде чем даже подумать о защите. У двоих вместо ног были шишки-наросты. Откатываясь, мужчина быстрым безжалостным пинком отшвырнул одного из напавших прямо к лестнице. Прочие — они оказались на удивление тяжелыми — не унимались, влажно и гадко дыша жертве в лицо, визжа на каком-то дебильном наречии. У них были когти. И зубы. И нож, которым Шадраха попытались пырнуть, но который треснул, наткнувшись на лазерный пистолет. Почки ощутили удар, будто от лапы ящера. Мужчину принялись бить головой о каменный пол, но то ли голова была тверже камня, то ли напавшему не хватало сил — в общем, Шадраха лишь укачало. Прижав ему левый локоть, третий враг полез в карман плаща и на свою беду обнаружил Крестителя. Иоанн отхватил выродку несколько пальцев. Тот заорал, а мужчина, воспользовавшись его замешательством, высвободил руку. Нашел пистолет. И выстрелил в воздух, обрушив на головы грабителей дождь из булыжников. Краткая вспышка на миг обрисовала лысую голову, пылающие глаза на бескровном лице и юркий язык.
Так же стремительно, как и подвергся нападению, Шадрах оказался на воле, а Иоанн Креститель беспомощно прокатился по полу, щелкая челюстями.
Мужчина вскочил и уцепился за лестницу, собираясь карабкаться обратно. Однако в этом не было нужды: двуногие разбойники бросились в шахту подъемника. Их товарищи-калеки кое-как добрались до открытых дверей и ринулись следом, что походило уже на какое-то ритуальное самоубийство.
Шадрах дошел до края, уставился вниз. Бледные, точно шляпки грибов, парашюты незадачливых грабителей грациозно растаяли в сумраке. Мужчина прицелился, но в последнюю секунду не стал нажимать на спуск.
Вместо этого он забрался в подъемник, набрал самый нижний уровень, настроил лифт на скоростное возвращение и, застопорив кнопку аварийной остановки, как только кабина со скрипом и грохотом тронулась с места, выскочил на площадку.
Шадрах подобрал блюдо с Иоанном, а сам уселся у стены рядом с лестницей. У него болел побитый левый бок, разбитая губа и слегка вывихнутая правая кисть. Устраиваясь поудобнее, мужчина вдруг нащупал какой-то гладкий предмет и поднес его к самому лицу, чтобы рассмотреть при тусклом зеленом свете.
— Ого! — сказал сурикат. — Надо же, бомба. Маленькие изверги хотели меня взорвать.
Шадрах уставился на Иоанна Крестителя, а тот на него.
— Почему? — спросил мужчина. — Откуда в комнате Николь взялся наемник?
Сурикат постарался цапнуть его за пальцы.
— Какой тебе толк молчать? Ты же не зверь. Не робот. Ты скоро помрешь.
Иоанн ответил:
— Она-то меня считала зверем. Я даже думал, она способна на геноцид.
Тогда Шадрах затолкал металлический цилиндр в левое ухо сурикату. Креститель завизжал, начал сыпать проклятиями, которые превратились в бессвязный лепет.
— Так и знал, что ты недоделанный, — обронил мужчина.
В этот миг подъемник достиг пола; раздался душераздирающий скрип металла, а за ним — самое меньшее два вопля.
Шадрах подобрал Иоанна, бросил:
— После договорим, — и запихнул голову обратно в карман.
Морщась от боли, поднялся на ноги.
— Добро пожаловать вниз, — произнес он и засмеялся.
Правда, смех получился похожим на звон разбитого стекла.
* * *Шадрахом овладело какое-то странное состояние. Мир теперь состоял из выдохов и провалов, интервалы между событиями исчезли, а действия приобрели убийственно холодную четкость: оставались только места, куда он прибывал, и места, которых еще предстояло достигнуть. Едва покинув одну остановку, мужчина мигом оказывался на следующей. Пробиваясь на пятый уровень, он смутно замечал, как гаснет и загорается свет, как трется кожа о кожу в людных коридорах перенаселенных общин, которые он пересекал подобно бледному призраку, а за ними — просторные и пустынные переходы. Не раз и не два чужака останавливала бравая рука местного представителя закона, чтобы спросить, зачем он явился, и мужчина отвечал взглядом, от коего коробилась душа.
Лишь однажды сумел он стряхнуть обреченное настроение, когда оказался в старом техническом лифте, который мчался вниз, пронзая мрак. Горели только красные аварийные огни; лица пассажиров тонули в кровавом свете, и все глаза смотрели на пистолет в руке Шадраха. Подъемник ревел и вздрагивал, точно зверь, готовый ринуться в самое сердце ада. Сквозь дыру в полу были видны проносящиеся быстрее ветра камни стен. Мужчина подумал, что эта кабина олицетворяет его собственную жажду крови, исступленную любовь, что сокрушает все нервные окончания, похищает клетки тела и мозга.
Впрочем, такой самоанализ доходил до ненормального: пропуски, выдохи между событиями заполняли воспоминания, ведь не был же Шадрах беспощадной, не знающей раскаяния машиной мести. Скорее хрупким сосудом, готовым сломаться под бременем человечности. К тому же он помнил эти места. Каждый шаг заводил все глубже в прошлое. Страх остаться голодным или делить тесную комнатушку с пятерыми братьями и сестрами, рано вставать и поздно возвращаться с горного производства. Каждодневные молитвы о том, чтобы лотерея подарила спасение, вывела на поверхность — в иную, чудесную страну по ту сторону мрака. Первым, что накатывало за пределами комнаты, которая служила семье домом, был гул и лязг — песня горных машин. Очень скоро Шадраху довелось увидеть вблизи эти чудовищные четырех-пятиэтажные корпусы из черного металла, источающие жару, словно пот, отчего постоянно казалось, что ими владеет праведный гнев, заставляющий кипеть, пузыриться, дымить. Их немилосердное сияние слепило даже привыкшие глаза. Машины лишь на мгновения просвечивали сквозь ореол из пламени: иссиня-черные — чернее самой ночи — кожухи, точно в железном храме; яркие спицы, блестящие, как полуночная морская звезда; прогорклая вонь: Шадрах не сразу распознал запах собственного каторжного пота; отлетающие металлические опилки, что проникали сквозь одежду. Ржавчина загоралась, крохотные частички, оседая на робах, прожигали ткань и внедрялись в кожу мизерными угольками, чтобы вспыхнуть белым огнем и угаснуть. Остававшиеся следы не болели, только чесались, но испещряли тело и лицо оранжевыми крапинами, которых Шадрах обычно не замечал, не считая тех редких случаев, когда семья отправлялась в залитые светом и полные зеркал балаганы.
В конце концов он освоился. Ночное зрение развилось до такой степени, что мужчина выбросил инфракрасные очки. Кожа загрубела, на руках появились узловатые мускулы, а ноги нарастили мышечную массу — все для того, чтобы тягать исполинские рычаги и толкать нагруженные тележки. В те дни, когда машины пели под тяжестью минералов, которые успели выгрызть из гор своими громадными челюстями, у Шадраха появлялось чувство, будто бы он и есть пламя, рабочая площадка из тысячи мелких созвездий.
Отец тоже трудился в шахтах. Отец: неразговорчивый великан, таявший год от года, как если бы огонь пожирал его, но и жалкая оболочка продолжала из последних сил корпеть на благо семьи.
Мать постоянно меняла рабочие места, была гибкой и легкой, почти ветреной, по сравнению со стоически непреклонным мужем. Это она выучила сына читать и писать по книгам, похищенным из древней библиотеки, поскольку гражданская война, в которой каждый был сам за себя, уничтожила школьную систему образования.
И почему только, спрашивал он себя уже после того, как лотерея выпустила его на поверхность, а родных обрекла на вечную тьму, почему никто не боролся с устаревшими методами горной добычи? Лишь долгое время спустя, прижившись в верхнем мире, Шадрах осознал, что на самом деле за машинами не было никакого контроля, что внутренние распри гражданской войны оборвали всякую связь между наземными компаниями и подземной обслугой. Горнорудное оборудование до сих пор как-то служило, и лотерея крутилась исправно, но все без цели. Следуя традиции, будучи втиснуты чересчур глубоко в чрево железного зверя, чтобы заметить, что тот уже давно со скрежетом остановился, Шадрах и родные сами продались в рабство. Однако было уже слишком поздно, чтобы сказать им об этом.
