В. Галечьян - Четвертый Рим
— Заходил, я сам видел, — сквозь рыдания прохныкал Тесций. Не глядя ни на кого он поднялся и, хромая, отошел к стене.
Луций ни на секунду не колебался. Признание в визите Эола означало бы добровольную сдачу дебилам. Слово же такого слабака, как Тесций, по всем законам покрывалось его словом.
— Педель заходил, — процедил он сквозь зубы. — За что ты меня ударил? И по какому праву!
— По праву Великой Российской империи! — вполне серьезно ответил студиус и выдвинул вперед свой крепкий кулак. — А если правду не скажешь, отсюда живым не выйдешь. Прямо под штабелем и похороним.
— Только вместе с ним, — указал Луций на нервно причесывающегося Тесция. — Иначе он сдаст вас так же быстро, как продал меня вам.
— А кроме педеля? — спросил до сих пор молчавший высокий худой студент, садясь на деревянный табурет и приставляя рядом еще один. — Садись, поговорим, салага!
— Я тебе вот что скажу, — начал беседу Луций как можно проникновеннее. — Если кто-нибудь из вас до меня хоть пальцем дотронется — можете меня хоть на кол посадить — ни слова не услышите.
— Мы тебя не на кол, мы тебя на хуй посадим, — успокоил его студент. — Только можешь говорить, можешь нет, мы-то знаем, кто у тебя утром был в гостях и кого с собой притащил. Слышишь, как дебилы колобродят? Думаешь, из-за кого весь кошачий вой? Кто им нужен в качестве жертвы для своего живого бога? Ты малый сметливый — рассуди!
— Что вам надо от меня? Вы же прекрасно знаете, что я не убивал. А за других я отвечать не буду. Идите к тем, кто у меня был, и с ними качайте права.
— С ними будет другой разговор, — улыбнулся студент. — Ты им погоди завидовать.
В это время из калитки вынырнули две тени. Это был Эол и его гигант-товарищ в черной рубашке.
— Ну как, — спросил Эол у студента в серой форме, — выпотрошили козла?
— Да нет, малый упорный. Никого не назвал. Уж мы его и мытьем и катаньем.
— Нет, честно? — удивился Эол и раскрыв объятия двинулся к Луцию.
Тот посмотрел на него, как бы не узнавая, потом, изогнувшись, поднял с земли тяжелое полено и перепоясал им Эола.
— Проверки учиняешь, — спросил он бледнея. — Сначала подставляешь под мокруху, а потом заставляешь своих шестерок из меня показания выкачивать. Пошел ты знаешь куда. Дай пройти, а то голову размозжу.
— Молодец! — восхищенно воззрился на него староста, жестом удерживая своего друга, который уже изготовился прыгнуть на Луция. — Да ладно, ладно, не скворчи, как подгоревший кусок сала. Проверку тебе не я указал учинить. Что касается Шивы, то он же бессмертен. Что ему какой-то нож. Хоть и запущенный сильной рукой, так ведь только в бренное тело. Так что ты о нем не думай, а лучше вообще забудь.
— Забудешь тут, когда дебилы на каждом этаже концерты устраивают. За головой они моей охотятся. Случись, кто им настучит в каком номере их главного бога ухайдокали.
— Наверно твоя мать совокуплялась с ослом, — задумчиво сказал чернорубашечник. — Иначе невозможно объяснить, отчего ты родился столь упрямым. Тебе человеческим языком растолковали, чтобы ты обо всем забыл.
— Да подожди, — сказал Эол с досадой, с ним не так надо разговаривать, — и продолжил серьезно. — Ты прекрасно знаешь, что в лицее, как во всякой порядочной демократической организации, около десятка главных партий. Конечно, больше всего дебилов, они на лучшем счету, потому что не критичны. И сплоченнее тоже по этой причине. Потом есть посткоммунисты — даниил-андреевцы — те за всемирную федерацию независимых стран; есть монархисты, есть и лига демократических реформ.
Но этот Шива был не такой как все. Черт с ним, что он четверорукий, к нам поступал абитуриент из Уфы с двумя головами. И поступил бы, если бы ему на улице не сшибли одну из голов. Просто этот Шива своих буквально гипнотизировал. По его приказу они бы родную мать зарезали и съели. Вышвырнуть из лицея его было нельзя. У нас же контракт с американцами, по которому на каждом курсе обязаны определенный процент дебилов обучать. Похоже, американцы, прежде чем учинять помощь, хотят убедиться, что наш уровень обучения только для дебилов и годится. Вот сам и рассуди, что остается делать в такой ситуации честным людям, которые болеют за честь своего лицея. Спокойно смотреть, как к дебилам присоединяется все больше и больше студентов? Согласись, что Шива просто сам напросился.
— Да я то здесь при чем? — устало спросил Луций, но ответа не дождался.
Из узкого прохода в поленнице молча вышли люди со свечками в руках, босые, завернутые поверх рубах и свитеров в белые простыни. Несколько десятков дебилов взяли Эола и его друзей в тесное кольцо. Из плотного строя вышел Саша-морда, проковылял на кривых ногах в центр площадки, открыл пасть.
— Вот мы вас и нашли, — сказал он просто. — Тестик, душка, иди ко мне.
Чуть подволакивая ногу, Тесций отлепился от маскировавшей его стены и пошел мимо Эола и его друзей. Когда он поровнялся с Луцием, торжествующая улыбка озарила его.
— За каждый мой волосок, — прошептал он, приглаживая голову, — за каждый…
— Скажи, Тестик, ты ведь все видел собственными глазами, — вкрадчиво спросил Саша, цепляясь за него жилистыми ручищами и принуждая сесть рядом с собой на жесткие поленья из рассыпанного штабеля.
Тесций только кивнул, отчего Саша расплылся уже в совсем сладчайшей улыбке:
— Вот эти двое? — быстро спросил он, указывая на Эола и его друга. — А третий щенок, прикрыватель? Ну что скажешь, Эольчик, правду он говорит? Или, может, врет по злобе? Только ножичек-то не соврет, ножичек-то именной, дембельный.
Эол шагнул к Саше, протянул не глядя руку, Саша вложил ему рукоять в ладонь. Эол поднял нож к глазам, рассматривая в затененном дворе надпись на рукояти.
— Такой нож есть у каждого студиуса, — наконец сказал он. — Ты что мне хочешь предъявить, друг мой? Я вижу, ты не веришь в Шиву?
— Что ж, давай затеем богословский диспут, — язвительно усмехнулся Саша, не поднимаясь с земли и поглядывая на Эола вертикально вверх. — Поговорим о том, откуда явился наш божественный Шива, чему он нас учил…
— Не об этом, — ответил Эол, приседая на корточки и с тончайшей улыбкой кладя руки на плечи Саше.
Молчаливая толпа дебилов все плотнее окружало их. Огоньки в их руках слабо колыхались, высвечивая тронутые идиотизмом угрожающие лица.
— Давай лучше поговорим куда ушел Шива. Сдается мне, что ты в него не веришь.
Саша вскочил. Мгновение казалось, что он бросится на Эола, но дебил удержался. Он снова медленно присел на поленья и замолчал.
— Если ты веришь в божественную сущность Шивы, — невозмутимо рассуждал Эол, — ты бы понимал, что Бога невозможно убить. Что Бог сам выбирает, каким путем ему изменить свое земное пребывание, и если в самом деле Бог выбрал руку, которая изменила его существование, то значит он этого хотел.
— Как ты сказал? — жадно спросил Саша. Лицо его показывало напряженную работу мысли. — Можно ли убить Бога? Друзья мои! — ликующе закричал он, вскакивая на ноги. — Снимите траурные накидки. Наш бог Шива жив! Он только перешел в другое измерение. То-то мне казалось странным, неужели, думал я, смертный смог убить нашего Шиву. Но жертва, — спросил он, требовательно обводя взглядом полукруг, — нашему богу нужна очистительная жертва!
— Был бы нож, — сказал Эол, как бы между прочим, — а жертва всегда найдется.
— Кто? — спросил Саша, переводя требовательный взгляд с одного студиуса на другого. — Кого ты мне отдашь?
— Ты уже выбрал, — усмехнулся Эол. Он протянул руку и коснулся лба сидящего на земле Тесция. — Сначала он предал Луция, потом меня тебе. Чья следующая очередь?
— Ах нет, — закричал Тесций, — вы это не сделаете. Директор расправится с вами. Директор любит меня. Он подарил мне цветок.
— Мы подарим тебе другой цветок, — утешил его Эол.
— А впрочем, зачем тебе цветок. По-моему, тебе нужнее саван, — и, сдернув с плеч ближайшего дебила белое покрывало, он небрежно набросил его на вопящего Тесция.
Тотчас двое из шайки дебилов ухватили Тесция за руки и прислонили спиной к поленнице. Саша, держа нож на раскрытой ладони острием к себе, приблизился к Тесцию, который извивался и кричал, но не мог вырваться из крепко держащих его рук.
Дебилы вытащили новые свечи и стали ставить их зажженными на землю. Саша подошел вплотную к Тесцию, сорвал с себя нейлоновую черную куртку, а затем майку, и сделал ножом на груди глубокий надрез напротив сердца. Льющуюся из пореза кровь он пальцами стряхивал на лицо Тесция, а тот выл в диком ужасе, не в силах вырваться из крепко держащих его рук. Когда простыня на плечах Тесция оказалась обрызганной кровью, на смену Саше подошел другой дебил. Остальные встали в кружок и торжественно запели. Свечи разгорались в наступающей полутьме вечера. Простыня чернела и, казалось, начинала дымиться. Дебилы сменяли друг друга. В экстазе они наносили себе глубокие раны и пригоршнями швыряли кровь в лицо Тесцию.
