Нил Стивенсон - Анафем
Поэтому у ложной цели орбита будет немножко не такая, как у истинной. Более того, как только урнудцы составят полный каталог всего, выведенного в космос двухсотракетным запуском, они смогут заметить, если что-нибудь исчезнет или перейдёт на другую орбиту. На это способны только объекты, снабжённые двигателем и системой наведения.
Так что в этом смысле мы уже провалили миссию. Оставалось надеяться, что внезапное исчезновение моего одеяла из мусорного облака будет замечено не сразу, и Геометры не успеют принять меры.
Однако я забегаю вперёд. Чтобы одеяло внезапно исчезло, мне надо было встретиться с товарищами.
Что будет куда проще, если у меня останется кислород. Я закрыл глаза и постарался расслабиться, не думать про урнудцев, их мощные телескопы и синапы. Сейчас был тот редкий случай, когда тревога буквально может меня убить.
Как только пульс снизился до приемлемого уровня, я отыскал в культях клавиатуру и отстучал послания Але и Корд на случай, если я погибну, а мой скафандр найдут и скачают из него информацию.
В синапе скафандра имелся калькулятор орбитальной теорики. До сих пор пользоваться им не было времени, но сейчас я его включил и проверил свои прикидки, что надо будет делать, когда я сближусь с остальными. Однако сосредоточиться было неимоверно трудно. Мозги превратились в старую губку, которая впитала больше воды, чем может удержать.
В невесомости человек и скафандр почти не соприкасаются. Нужной температуры воздух циркулировал вокруг моего нагого тела — я как будто купался в воздухе. За спиной работала небольшая химическая фабрика, но я ощущал её лишь как источник слабого белого шума. В остальном я слышал только биение своего сердца. В других обстоятельствах можно было бы прогнать апатию, просто открыв глаза и глянув через щиток: я в космосе! Однако сейчас, словно курица в фольге, я видел только изнанку мятого космического одеяла. Немудрено, что меня клонило в сон. И у разума, и у тела были все основания требовать отдыха: в Эльхазге мы из-за сбоя часовых поясов и плотных тренировок почти не спали, а в последние сутки и вовсе не сомкнули глаз. Предыдущие полчаса были наполнены событиями, после которых любому нормальному человеку захочется юркнуть под одеяло, выплакаться и уснуть.
Отрубиться прямо сейчас мне мешал только страх перед собственной сонливостью. После эльхазгских занятий я помнил симптомы отравления двуокисью углерода лучше, чем алфавит. Тошнота есть. Головокружение есть. Рвота есть. Головная боль есть. Но кто бы не испытывал этих симптомов после того, как его забросило на верхнюю площадку стомильной лестницы? Что ещё? Ах да, чуть не забыл. Сонливость и путаница в мыслях.
Я проверил показания на дисплее. Перепроверил их. Закрыл глаза, выждал, пока зрение прояснится, перепроверил в третий раз. Всё было отлично. Индикатор кислорода в баллоне жёлтый (естественно, после того, как я столько времени учащённо дышал), но содержание во вдыхаемом воздухе нормальное, концентрация С02 — нулевая: газоочиститель исправно его вытягивает.
Но, может быть, из-за сонливости и путаницы в мыслях я неправильно читаю показания?
Я задрёмывал, но просыпался каждые несколько минут. После запуска прошло уже достаточно времени, чтобы попытаться заново всё осмыслить. Я так сосредоточился на грузе, который ловил, что не сразу рванул к Джаду, когда увидел его сцепленным с синим коконом. Это была ошибка. Вместо меня на выручку Джаду поспешил Арсибальт и, судя по тому, что кричал Джезри, чудом спас Джада и спасся сам.
План явно неудачный. Кто вообще его выдумал?
Я понимал логику. У Арба было двести баллистических ракет. Ни одной больше. Каждая могла вывести крошечный полезный груз на опасно низкую короткоживущую орбиту. Из этого исходили создатели плана. В Эльхазге мы все его изучили, покивали, согласились.
Но то в Эльхазге. В космосе, под одеялом, когда грузы хаотически несутся вокруг, сталкиваясь и сцепляясь между собой, понимаешь, сколькими способами всё могло пойти наперекосяк.
И ещё может. Возможно, в эту самую минуту всё идёт наперекосяк.
Что, если бы я, поймав реактор, сгоряча сделал попытку вернуться с ним к шару? Мы бы все погибли.
Я снова тревожился. Хуже того. Бессмысленнее. Я тревожился не о будущем, которое можно изменить, а том, что могло произойти в прошлом и чего теперь всё равно было бы не исправить.
Лучше предоставить это инкантерам и риторам соответственно.
Где сейчас все тысячелетники? На стадионе, поют?
— Эй, Раз!
Я открыл глаза и, как иногда бывает, не сразу понял, где нахожусь, — не мог убедить себя, что запуск мне не приснился.
— Эй, Раз!
На дисплее горел один значок: фраа Джезри.
— Здесь.
— Рад слышать твой голос! — воскликнул он с неимоверным облегчением.
— Я очень тронут твоими словами, Джезри...
— Заткнись. Я лечу к тебе. Убери одеяло, чтобы видеть, что происходит.
— А стоит ли? Мы разве не на линии видимости?
— Были, прошлый раз. Сейчас нет.
— Прошлый раз?
— Первый раз мы тебя упустили. Траектории сблизились, но перепад высоты был слишком большой. Связь не доставала.
— Это вторая попытка? — Я глянул на время. Джезри был прав. Прошло не сорок пять минут, а девяносто! Индикатор кислорода стал красным. Я проспал первую встречу!
Я сдёрнул одеяло. Шар был в миле от меня и быстро приближался. Под ним в неряшливой паутине из раздутых захватных трубок парили десятки синих и красных коконов. Несколько фигурок на шарманах заняли позицию рядом; все они были развёрнуты в мою сторону. На дисплее разом загорелись их значки: я вошёл в радиус действия сетки. Однако говорил только Джезри. Он летел ко мне один.
— Если не получится, сохраняй спокойствие и жди, — сказал он. — У нас два уровня запасных планов.
— Но план номер один — отрядить за мной лучшего из членов команды? — Я легонько оттолкнулся от реактора и выпустил в него захват.
— Спасибо, но после того, что ты сделал, право гордиться собой — у тебя. — Джезри подплыл ко мне, развернулся и тоже выпустил захват.
— Гордиться будем в старости, — сказал я. — Что надо делать?
— Ориентация радиальная положительная, — ответил он. Это значило, что нам надо развернуться из теперешнего положения (лицом по направлению орбитального полёта) на девяносто градусов, спиной к Арбу. Я так и сделал, и легонько столкнулся с Джезри, выполнявшим тот же манёвр.
— Повернись на сорок пять градусов вниз и выдай пятнадцатисекундный импульс, — продолжал он.
Пятнадцать секунд — это очень много. Если Джезри ошибся, мы войдём на орбиту, вернуться с которой нам не хватит топлива. Однако я сделал что сказано. Без колебаний. Это был Джезри. Он хладнокровно смотрел, как я ринулся за реактором. Просчитал всю теорику в голове и трижды проверил на синапе. Я повернул и выдал импульс. При этом потерял шар из поля зрения.
— Ты летишь к нам, будто мы тянем тебя на леске, — объявил Самманн. Однако слова были даже излишни — мне хватило бы одного его тона.
— Ничего не делайте, — предупредил Лио. — Вы проходите под нами... сейчас мы вас зацепим.
Через мгновение два рывка и взрыв ликующих воплей сообщили мне, что мы зацеплены. Я убрал ладони с манипуляторов, чтобы дрожащими руками случайно не включить сопла, и позволил Озе с Лио подтянуть нас к себе.
— Мы тебя закрепили, Раз, — сказал Лио. — Самманн, проверься ещё разок по звёздам, пожалуйста.
— Мы по-прежнему закрыты шаром, — откликнулся Самманн.
— Отлично, — сказал Лио. — Думаю, все хотят поздравить фраа Эразмаса, но попрошу вас воздержаться и поберечь кислород. Ещё успеете. Арсибальт, ты знаешь, что делать дальше. Если надо одолжить у кого-нибудь кислород, скажи.
Все члены ячейки натянули поверх скафандров белые комбинезоны для защиты от микрометеороидов и солнечной радиации и стали похожи на настоящих астронавтов. Мне передали такой же комбинезон, и я его надел, потом, как и остальные, пристегнулся к паутине захватов и попытался уснуть, пока Арсибальт и Лио запускают тендер. Для этого его надо было состыковать с реактором. К тендеру уже подсоединили гибкий резервуар с водой. В моё отсутствие остальные члены ячейки собрали воду из баллонов в синих грузах и закачали в резервуар, раздувшийся до размеров ванны.
Арсибальт подключился к панели управления реактора и долгое время пребывал без движения: видимо, читал инструкцию на визуальном дисплее в своём шлеме и выполнял пошаговую проверку. Затем распрямил длинные штыри с одной стороны тендера, так что тот ощетинился, как ёж. На штырях раскрылись лепестки, скрыв их наконечники. Арсибальт вернулся к пульту управления и некоторое время что-то там делал, потом объявил:
— Я включил реактор. К штырям не прикасайтесь. Они горячие.
— Горячие — в смысле радиоактивные? — спросил Джезри.
