Земля - Валера Дрифтвуд
Девчура соглашается охотно, уточняет по припасам, что где лежит, а сама нет-нет да поглядывает на собственные пальцы, чуть заметно подрагивающие от сегодняшних трудов, и улыбка едва прячется у неё в розовых уголках губ.
Ййр невторопях рассказывает про страфилью ружейную память.
– Эти-то пострелы о своих годках ещё ни дыробоев, ни светописных машинок отроду не видели. Всполошил ты их, Кнабер. Так это лучше. Чем. Если.
Ййр смолкает, сбившись в человечьей речи. Не так-то просто тут вырулить, чтобы вышло складное объяснение.
Ришка живенько взглядывает на бугайчика, будто украла что-то с его лица. А потом глядит на Ййра пристально и приходит орку на подмогу:
– Ну конечно. Лучше страфилям испугаться безобидного фотоаппарата, чем не среагировать вовремя на реальную опасность, вроде винтовки.
Орк кивает с благодарностью.
– Страфилям, может, и лучше, – хмурится Кнабер. – А нам…
– А вы на свете не разъединственные, кому до этих саврей интерес. Интерес тоже… разный бывает. Я крылатым не сторож, хоть на сорок шматочков разорвусь, – ворчит Ййр в ответ. – Они сами себе сторожа.
«… А всё-таки дому по нраву, что в нём снова живут люди. Пусть и не на долгое время. Всё-таки славно, что их пустил и не выгнал», – приходит орку на мысль. С этими людятами оно повеселей. И воды натаскать. И за столом поужинать. Пусть не думают, что Ййр их еле терпит. Нужно предложить что-нибудь человечье, чтобы маленько разжались: ведь на то и выстроен когда-то крепкий дом посреди Дикой земли, чтобы людям здесь впору было жить, легко. Ййр бы позвал Ришку и Кнабера перекинуться в карты, хотя сам он едва помнит, как играть. Или в домино, благо целы почти все костяшки.
Скоро солнце пойдёт за материк, разукрасит залив и небо прощальным, праздничным цветом. Элис об это время любила сотворить густой бурды из трёх порошков и молчком посидеть на веранде с кружкой. Угощала иногда и орка, показала, как готовить бурду. Нужные порошки у Ййра есть. В отличие от чёрного утреннего людского напитка, вечерняя бурда ему нравится.
Ййр идёт взять с полок нужные банки.
– Будете? Вкусное.
* * *
Какао на сладкой молочной муке и с щепоткой кассии получается действительно вкусное. Сейчас Рина чувствует себя сильной и счастливой, несмотря на усталость; отсюда так хорошо обнимать взглядом сумасшедшую красоту ясного заката – кажется, даже лавочка нарочно поставлена так, чтобы удобно было любоваться. Про себя Рина решает: когда на станции будет новый генератор – обязательно скоро, ещё до осени, – она привезёт сюда из дома гирлянду фонариков, золотых и красных, и развесит прямо здесь, высоко под крышей. В Страфилевом краю уже к августу вечера станут быстро темнеть, и фонарики будут к месту.
Пока что веранду украшает только дикий вьюн в бледных звёздочках цветов – и отлично справляется.
Рина рада, что Сэм тоже не отказался выпить какао на веранде.
Ему сегодня досталось, но он, видно, со всем уже справился, и не выглядит пришибленным или недовольным.
Издалека, от леса, долетает еле слышная перекличка или перебранка – обернувшись, люди едва могут рассмотреть несколько летящих – они будто ныряют кувырком и даже сталкиваются в воздухе, но зрелище длится совсем недолго.
– Балуются, – говорит Ййр. – Пешком плясать не умеют.
Здорово, что Ййр тоже здесь. Неловко и немного печально признаваться самой себе, но при одном только Сэме и перед ликом такого восхитительного заката она опять начала бы изводиться куда сильнее.
Сэм допивает своё какао. Обычно он не признаёт напитков на сухом молоке, да и кассию называет «бедняцкой корицей» – Рина так ни разу и не решилась ему сказать, что жгучий и дерзкий вкус кассии лично ей нравится больше, чем утончённость «настоящей» корицы.
– Неплохо для суррогата, – хвалит Сэм. – Жаль, что на сухом молоке.
– На одной воде вообще гадость, – замечает Ййр.
Сэм будто размышляет о чём-то, а потом произносит с необычной для него неуверенностью:
– Но ведь… вроде как… коз нужно доить?
Подсобщик, хмыкнув, отвечает не сразу.
– Ни один козёл к нам сюда через залив-то чёт не плавает. Смекаешь?
– Не совсем… – признаётся озадаченный Сэм. Рина прикрывает рот ладонью и старается хихикать потише.
– Мина и Мэгз не для молока мне, а для компании, – объясняет Ййр. Иногда, чтобы объяснить, легче подъехать с другой стороны, чем продолжать в стену долбиться.
Солнце – небесный персик – отяжелев и налившись зрелым и сладким цветом, наконец совсем скрывается за матёрой землёй, и вкусные краски сменяются крылом бледной ночи. Прежде чем уйти с веранды, девчура, будто спохватившись, опять желает что-то сказать Ййру, и даже касается легонько до орчьего костлявого запястья.
– Ты нас сегодня спас, – говорит она тихонько. Умолкает, не зная, что ещё сказать при таком случае, но храброго взгляда не отводит. Под тяжеловатым шагом бугайчика коротко пропели доски – Кнабер, опять украсившись хмурой чёрточкой меж бровей, пробирается мимо, в дом, позабыв на перильце кружку из-под бурды.
– В голове не укладывается, – заключает Ришка, так и не придумав, что бы ещё сказать.
– Ничё. Уложится, – отвечает Ййр, пожав плечами. – Оно мне надо – вас штопать? Людские шкуры тонкие… А Брук сказала вас беречь, тебя и Кнабера. Сказала, вы славные.
Орк улыбается, потому что людята вроде и впрямь славные, непривычные и живые.
* * *
Сегодня Рина с Ийром решают не беспокоить на ночь глядя мисс Толстобрюшку; между основательным мытьём можно сполоснуться и так, чуть разбавив холодную воду кипятком из чайника. Сэм тоже не возражает.
Переодевшись для сна в зелёную пижаму, Рина идёт к себе в Ближнюю через кухню и на секундочку задерживается пожелать Ийру спокойной ночи.
– А ты будешь до утра себе страфилей снить, – отвечает тот. – Клык прозакладываю.
Рина нисколько не сомневается в его правоте.
* * *
Сэм пытается успокоиться и уснуть, но не так-то легко это сделать, даже несмотря на усталость. Остро хочется поговорить с кем-то, кто поймёт и поддержит; на острове, конечно, выбор один из одного – Рина. В этом она неизменно хороша. Только некое смутное и неприятное чувство мешает Сэму постучаться в дверь её комнаты – бывшего козлятника – чтобы зайти, присесть вежливо на стул или даже совсем по-дружески – на краешек кровати, и наконец-то выговориться. Потому что во всём этом диком и невероятном дне
