Андрей Ваон - Чемпионат
На Ольхоне (не заехать было нельзя) были отравлены «туристической атмосферой» и горами мусора. Энергию ожидаемую не почувствовали и побыстрее унесли с Ольхона ноги. В Онгурене, в ожидании человека, что сможет переправить их к Баргузину, забазировались у бабы Нюры, что приютила их за какую-то микроскопическую сумму. Они попарились, вкусили овечьего сыра и свежего коровьего молока. Юра успел что-то то там прибить и что-то там починить, а Лера вела задушевные беседы и вместе с Бабой Нюрой ходила собирать душистые травы. На ужин ели омуля и картошку. Народ в вымирающей деревне, был, на удивление, неспившийся, работящий и весёлый. Байкал любили монументально и горевали лишь от уменьшающегося вылова рыбы. «Загаживают море», — говорили. Разделу России не радовались, но и не печалились сильно — жили своим трудом, туристов не жаловали, от государства давно подачек никаких не получали. Цивилизация сюда заглянула будто разок и ненароком, обронила моторы для лодок и редкие дизеля для электричества. Эвенки и буряты были разбавлены славянами в равной пропорции, жили мирно и уважали шаманизм.
А вот от переправы на тот берег ребят отговаривали. Мол, «бурятские буряты» воду мутят, чего хотят, непонятно, русских не жалуют, туристов обирают. Но хода назад не было, а маршрут был кольцевым, поэтому, как только «паром» прибыл, ребята погрузили пожитки и тронулись в путь. Было тихо, и озеро ласковой волной лизало жестяной борт, взрезающий голубую волну с ватой отражённых облаков.
Солнце уже закатно алело на Западе, когда они выгрузились в устье Баргузина, подальше от деревни. Байкал шелестел мелким прибоем, а моторка затихала вдали слабым рокотом. После чая ещё немножко посидели:
— Юр, ты что так задумчив сегодня? Бурят опасаешься?
— Ну, как-то надо продумать ситуацию, которая может быть, да… — Бобров был действительно озабочен возможными трудностями. — Оружия у нас нет, да и бежать особо некуда. Будем смиренны, а если что — я отвлекаю, ты убегаешь.
— Ага, прям помчалась уже. Буду защищать своего суженного до потери пульса, — Лера ткнулась губами в небритую Юрину щёку.
— Ты же знаешь, как я ценю твоё упорство и силу, совсем не женскую, но здесь, пожалуйста, слушайся меня, — Бобров начал сердиться.
— Юрка, ну детсад, ей-Богу! — Лера возвела дистанцию. — И вот если что — мне будет тут хорошо одной? Куда я побегу? Далеко ли я уеду? Лучше же вместе, это понятно, как бы сложно ни было. И вот можно как-нибудь без этих проявлений «альфа-самца»? — она тоже разозлилась.
Лера ушла в палатку, а Юра долго ещё не ложился, бил на себе комаров и смотрел в темноту. Утром оба продолжали дуться. Так и в дорогу двинули, общаясь по делу и нарочито официально. Но спокойный переход по неплохим дорогам примирил их и наладил обстановку. Встречные жители были вполне дружелюбны и никакой агрессии не проявляли. После полудня запарило и на севере закучковались облака, перерастая в огромную чёрную тучу. Клёкот грома становился всё увереннее, и перерывы между всплесками молний и грохотом всё меньше.
Возле озера Котокельского их накрыло. Струи воды хлестали мощно и жёстко. Стало зябко и сыро — кругом лилась вода, заглушая шумом всё вокруг. Птицы давно смолкли. Юра успел лишь поставить навес, под которым они укрылись вместе с велосипедами.
— Такой сильный дождь не может быть долгим, да и давление не упало.
Юрины предсказания не спешили сбываться — Леру начало колотить от холода. Мутно подкрадывалась темнота. Юра сумел поставить палатку и вскипятить чая на сухом спирте.
— Что-то «недолгий» стал хроническим, но не перестал быть сильным. — Лере было плохо, она заболевала, но кольнуть Юру шанса не упускала.
— У тебя температура, — Юра отнял губы от её лба, — сейчас мёду, я тебя переодену и закутаю.
Уложив Леру в палатку, закутав спальниками, Юра в кромешной уже тьме и потоках воды собирал вещи, пытаясь сохранить остатки сухости, и рыл канавки, дабы не затопило палатку. Залезши под полог, отряхнулся и прополз уже внутрь палатки. Лера уже не дрожала, но жар у неё был приличный. Юра обнял её и быстро заснул.
Сумрачный свет возвестил об утре. Юра открыл глаза и услышал всё тот же бой капель по тенту. «Палатка хорошая оказалась. Однозначно». Он огляделся вокруг — всё сухо. Лера, разметавши руки, тихо дышала. Он попробовал лоб — температура явно спа́ла.
Снаружи была вода. На ветках деревьев висели тяжёлые капли, внизу, среди травы поблёскивали лужи, Юрины канавки журчали ручейками, а набухшие тучи скрывали верхушки деревьев на окружающих сопках. Ему пришлось попыхтеть, чтобы разжечь костёр. Но вот огонёк затеплился, щепа из кедрача начала потрескивать и потянуло сладким дымком.
— Юрка, там совсем всё плохо? — слабо спросила проснувшаяся Лера.
— Ну, не то чтобы совсем… сыро немного, а так ничего. — Он юркнул в палатку. — Как больные тут?
— Да вроде ничего. Слабость. Надо выйти под дождик, освежиться, — она улыбалась.
— По попе получишь!
— Ох уж эти мне твои угрозы…
— Сейчас завтрак сварганю, тогда вылезешь. Или, давай, прямо тут?
— Ага, сейчас! Я и умыться хочу и, вообще, надоело тут лежать.
— Упрямая… — недовольно буркнул Бобров, и убрался обратно под дождь.
Целый день они мыкались на обжитом, но сыром стойбище, в перерывах между приготовлениями пищи убивая время починкой снаряжения. Лере стало много лучше, она активно помогала и даже рвалась вслед за Юрой сделать омовение.
Сильнейший ливень продолжался ещё сутки, когда ребята были уже измотаны им вконец. Но вот сначала ливень перешёл в слабую морось, а потом стали мелькать голубые дырки в беловатых уже тучах.
— Как-то там речушки себя сейчас ведут? И, главное, как себя чувствует Селенга… — Юра не столько беспокоился, сколько по-мальчишески ждал встречи с разбушевавшейся наверняка стихией.
— Вот смоет мосты какие-нибудь, будешь тогда радоваться и тухнуть на берегу, — Лера кинула разумное зерно.
— Ну что ты, моя старушка, бурчишь? Ты же вон какая у меня смелая и отважная — я с тобой не пропаду.
— Ещё раз припомнишь, что я старше тебя, укушу, — Лера больно ткнула мужа в бок, на что тот ойкнул, но продолжал довольно улыбаться.
В этот день они ещё не тронулись — обсыхали под долгожданным солнцем. Но на следующее утро рванули с утра пораньше. С первых же километров стали видны следы стихии — бурые потоки бушевали в каждом овражке. Речные долины были наполнены ревущей водой, несущей деревья с корнями. Ближе к Улан-Удэ количество машин на дороге умножилось и плотность транспортных средств выдавила путешественников на грязную обочину. И без того они были облеплены разного грязевыми ошмётками с ног до головы.
Уже в городе стало ясно — катаклизм всё же приключился. Селенга, выскочив из берегов, подмыла и обрушила два моста, размыла городскую канализацию и смыла с набережной несколько зданий.
Въехав в город, ребята издалека увидели сливающиеся в безумном танце Селенгу и Уду, которые совместно залили прибрежный стадион и, мечась пенистыми валами, гнали в Байкал мутные воды, наполненные земными предметами. Жители были всклокочены и хмуры. Грозила инфекционная катастрофа. Виднелись многочисленные военные и полисмены, пресекающие многочисленные мародёрства.
— Вот тебе и опасность от бурят, — подметил Юра, — стихия всё равно сильнее. — Он, будто не понимая, сложностей, которые касаются их непосредственно, с наслаждением впитывал буйство природы.
— Людям несчастье, а он радуется, — последовал укор от Леры.
— Лер, ну ты чего? Это ж, всего лишь навсего, укор от небесных сил (если угодно кому — Бога) за беспечное разбазаривание. Природа всегда права, я так считаю. Люди пешки. Не живут по законам, прут против воли чрезмерно, нарушают гармонию — будьте добры, принимайте наказание.
— Сейчас примем мы наказание — как на тот берег-то будем попадать?
— Сдаётся мне, нужно пилить до Байкала, а там по воде, куда получится.
Казалось, что таких «умных», как они, навалом, однако альтернативная дорога, шедшая на север, к озеру, прыгала через хлипкий теперь мостик и по правому берегу сочилась просёлочной и разбитой дорожкой. Основная масса «беженцев» закупорилась в тупике, а вместе с велосипедистами еле крались лишь джипы и матёрые грузовики. Поздно вечером, уже в темноте выползли к деревушке Оймур. Потыкались, потыкались гулко в тёмные дома и, уже отчаявшись, на краю деревни увидали светлое окно. В дом пустила пожилая пара бурят. Отвели, правда, место лишь в хозяйственной пристройке.
С утра, отблагодарив хмурых хозяев, поспешили ретироваться. На берегу стали мыкаться в поисках возможно переправщика. Байкал после паводка на Селенге был далеко не прозрачен, вода была мутна и замусорена. На траверзе маячил какой-то баркас. Появился шанс, который нужно было использовать.
