Эдвард Бульвер-Литтон - Грядущая раса
– Может быть; но я полагаю, что эти поэты обращают большое внимание на язык и сосредоточивают все свое искусство на подборе красивых слов и рифм.
– Конечно, это соблюдается и великими писателями. Хотя дар поэзии может быть прирожденный, но он требует такой же тщательной обработки, как и масса металла, из которой вы строите свои машины.
– Без сомнения, у ваших поэтов есть какие-нибудь побудительные причины к сосредоточению своего внимания на красивой отделке слов.
– Конечно, врожденный инстинкт побуждает их петь, как и птиц; но все эти украшения песни, по всем вероятиям, имеют внешние побуждения, и наши поэты, вероятно, находят их в стремлении к славе, а иногда и в недостатке денег.
– Совершенно так. Но в нашем обществе понятие о славе не связывается ни с каким действием человека во время его земной жизни. Мы скоро утратили бы то равенство, которое составляет основной, благодетельный элемент нашего общественного устройства, если бы стали осыпать выдающимися похвалами кого-либо из его членов: исключительное возвеличение ведет к исключительной силе, и тогда неминуемо должны проснуться все спящие теперь страсти; другие люди тоже пожелают похвал, тогда поднимется зависть, а вместе с нею и недовольство, со своими спутницами – злобой и клеветой. Мы видим из нашей истории, что большинство поэтов и писателей, пользовавшихся в древности величайшею славою, в то же время подвергались самому жестокому порицанию, и вся их жизнь была отравлена, отчасти благодаря нападкам завистников, отчасти вследствие развившейся в них болезненной чувствительности к похвале и порицанию. Что касается побуждений нужды, то во-первых, тебе известно, что в нашей стране никто не испытывает бедности; но если бы это и было, то всякое другое занятие оказалось бы прибыльнее писательства.
– В наших общественных библиотеках, можно найти все уцелевшие от времени книги; эти книги, по высказанным уже причинам, – несравненно лучше всего, что могло быть написано в наши дни, и они одинаково доступны всем.
– Между нами, – сказал я, – многих привлекает новизна; и часто читается плохая новая книга, между тем как старая остается без внимания.
– Новизна, без сомнения, имеет свою привлекательность в менее развитых обществах, чающих всего лучшего впереди, но мы лишены способности находить в ней удовольствие; хотя, по замечанию одного знаменитого нашего писателя, жившего четыре тысячи лет тому назад: «читающий старые книги всегда найдет в них что-нибудь новое; а читающий новые книги всегда – что-нибудь старое.
– Но как же подобное равнодушие к литературе не оказывает вредного действия на развитие науки?
– Твой вопрос изумляет меня. Побуждением к изучению науки является простая любовь к истине, независимо от всяких понятий о славе; и кроме того, наука у нас имеет исключительно практическое значение, в видах сохранения нашего общества и ежедневных требований жизни. Наш изобретатель трудится без всякого ожидания славы за свою работу; он просто занят любимым им делом, вдали от всяких треволнений и страстей. Человеку необходимы упражнения, как для тела, так и для ума; и постоянное равномерное упражнение в обоих случаях лучше всяких чрезмерных временных усилий. Люди, занимающиеся у нас наукою, менее всего подвергаются болезням и отличаются своим долголетием. Живопись у нас составляет развлечение многих; но самое искусство далеко не то, что было в прежние времена, когда великие художники из разных обществ старались превзойти друг друга, в виду тех, почти царских, почестей, которые ожидали победителя. Ты без сомнения заметил в отделении древностей музея, – насколько, с точки художественности, картины, написанные несколько тысяч лет тому назад, превосходят современные. Из всех изящных искусств одна музыка, – может быть потому, что она ближе подходит к науке, чем к поэзии, – еще процветает у нас. Но даже и здесь недостаток стимула похвал или славы сказался в отсутствии индивидуального превосходства; мы отличаемся более в оркестровой музыке, где отдельный исполнитель заменяется громадными механическими инструментами, приводимыми в движение водою. В продолжение нескольких веков у нас почти не появилось ни одного выдающегося композитора. Мы пользуемся теперь старинными мотивами, которые обрабатываются современными, искусными в технике музыкантами.
– Нет ли из числа Ана, – спросил я, – обществ, зараженных теми пороками и страстями, допускающими разницу в имущественном, нравственном и общественном положении среди своих членов, которые уже исчезли между племенами Вриль-я? Если существуют такие народы, то может быть, поэзия и родственные ей искусства еще пользуются почетом и процветают между ними?
– Такие народы живут в отдаленных от нас странах; но мы не допускаем их в среду цивилизованного общества; по нашему мнению они недостойны даже названия Ана, не только что Вриль-я. Это варвары, находящиеся на том низком уровне развития, которое даже не допускает надежды на их обновление. Они проводят свое жалкое существование в вечных переворотах и борьбе; если они не воюют со своими соседями, то дерутся между собою. Они все разделены на партии, которые предают поруганию, грабят и даже убивают друг друга; поводом к этому служат самые ничтожные причины, которые были бы просто непонятны для нас, если бы мы не знали из истории, что сами когда-то прошли через эти ранние ступени варварства и невежества. Сущих пустяков достаточно, чтобы поднялась ссора между ними. Они считают, что у них господствует равенство; но вся та борьба, которую они вели со старыми формами, не привела ни к чему; потому что в громадных обществах, где все основано на соревновании, обратившемся в какую-то постоянную горячку, меньшинство всегда выигрывает в ущерб массе. Одним словом, народ, о котором я говорю, представляет собою дикарей, блуждающих в беспросветном мраке невежества; они были бы достойны нашего сожаления в их бедствиях, если бы, подобно большинству дикарей, сами не навлекали на себя истребления своею наглостью и жестокостью. Можешь себе представить, что эти жалкие создания, с их допотопным оружием, образцы которого ты видел в нашем музее (металлические цилиндры с зарядом селитры), не раз грозили истреблением соседнему с ними племени Вриль-я, – только потому, что у них тридцать миллионов населения, а у последних пятьдесят тысяч, – если те не подчинятся какому-то их установлению в связи с торговлей и наживой денег, которое они имеют нахальство называть «законом цивилизации».
– Но что же сделают пятьдесят тысяч против тридцати миллионов?
Мой хозяин с удивлением взглянул на меня.
– Чужеземец, – сказал он, – разве ты не слышал, что это племя – Вриль-я, которому они угрожают; и стоит только этим дикарям объявить войну, как полдюжины, отряженных для этого детей, сметут с лица земли все их население!
Я невольно содрогнулся при этих словах, вспомнив, что я стою ближе к этим «дикарям», чем к племени Вриль-я, а также мои похвалы свободным учреждениям Америки, к которым так презрительно отнесся Аф-Лин. Придя несколько в себя, я спросил, существует ли возможность безопасно достигнуть страны этого отдаленного и смелого народа.
– При помощи вриля ты можешь безопасно проехать по владениям всех родственных нам племен; но я не отвечаю за твою безопасность среди варварских народов, где господствуют другие законы, и которые дошли до такого умопомрачения, что многие из них живут только воровством; в тихие часы среди них даже нельзя оставить открытыми двери своего дома.
Тут наш разговор был прерван появлением Таэ, сообщившего нам, что, получив поручение уничтожить громадное чудовище, которое я видел при своем спуске, он все время следил за его появлением, но безуспешно. Он уже подумал, что мои глаза обманули меня, или что гадина через расщелины в скалах пробралась в более дикую местность, где водятся подобные ей пресмыкающиеся; но близость ее пребывания неожиданно обнаружилась в опустошениях пастбища, прилегающего к озеру. «Я уверен, – сказал Таэ, – что чудовище прячется в этом озере; я подумал, – продолжал он, обращаясь ко мне, – что тебя может быть позабавит посмотреть, как мы истребляем таких неприятных посетителей». Взглянув на ребенка и припомнив размеры чудовища, которое он собирался уничтожить, я пришел в ужас, как за себя, так и за него, при мысли о грозившей нам опасности. Но во мне было возбуждено сильное любопытство, и мне хотелось самому убедиться в восхваляемом могуществе вриля; к тому же я не желал унизить себя в глазах ребенка, выказывая опасения за свою безопасность; и потому, поборов свое первое чувство страха, я поблагодарил Таэ за его внимание и выразил готовность сопутствовать ему в такой интересной охоте.
ХVIII
Когда мы оставили за собою город и, взяв влево от главной дороги, пошли полями, я до того был поражен странною красотою этого изумительного ландшафта, до самого горизонта освещенного бесчисленным множеством фонарей, что мало обращал внимания на разговор моего спутника.
