Шарон Ли - Завтрашняя запись
— Договорились.
Саксони отступила назад и повернулась к двери.
— Саксони Белаконто! Она повернулась обратно.
— В чем дело?
— Человек, которого ты называешь Лалом сер Эдретом, не лишен ресурсов. Не думай, будто ты имеешь дело с каким-то изгнанным капитаном без экипажа. — Она встала, легко и грациозно. — Я тебя предупредила. — Она улыбнулась. — Из благодарности.
— Изволь следить за своими манерами, — огрызнулась Саксони, и Корбиньи наклонила голову.
— Я дала слово.
— Изволь его держать.
Она развернулась на каблуке и резко подозвала к себе телохранителя, которого оставила сразу за дверью. Три дня как перенесена — и одни боги знают, насколько опасна! И ее совершенно необходимо оставить в живых, иначе Лал сер Эдрет станет полностью неуправляем.
Сейчас управляемость Лала сер Эдрета стала ей еще важнее.
Глава двадцатая
Он проснулся, ощущая на лице жгучее солнце. Щека его лежала на заплесневелой странице, руки разметались по огромному сугробу книг. Он сделал быстрый вдох, задохнулся и зачихал от густой пыли, и резко сел, поморщившись из-за боли в спине.
Прочихавшись, он потер слезящиеся глаза испачканными пальцами, моргая на горящую настольную лампу и на ряд почтительных паучков, сидящих на ее ободке.
Медленно, оберегая одеревеневшие ноги и позвоночник, он встал с шаткого стула и потянулся, потом взглянул на наручный комп — и проглотил вырвавшееся было ругательство.
Почти шесть часов потеряны на сон, и это при том, что он знает о Трезубце не больше, чем когда проник в Библиотеку двенадцать часов тому назад и с облегчением увидел, что помещение осталось цело и что кто-то убрал тело Шилбана.
— Ты в Синий Дом не попал, везучий ты старик! — прошептал Лал и резко встряхнулся, чтобы не дать воли новому потоку проклятий, адресованных Саксони Белаконто и ее племени убийц.
Ученый не попал в Синий Дом — и не мог помочь Лалу, который хоть и имел кое-какие навыки исследователя, но не мог сравниться с гением Шилбана. А загадка, которой он был нагружен, грозила ему гибелью. И Корбиньи тоже.
Он устало опустился на стул, игнорируя бурчание в желудке, и передвинул ветхий том, на котором уснул, в пятно света под терпеливыми паучками.
«И в начале были Отец, Сестра и Брат, и каждый обладал могучим орудием силы». Отрывок был поблекшим, растрескавшимся и усыпанным пятнами плесени. Лал прищурился и протянул руку, чтобы отрегулировать освещение.
«Время устало шло. Брат и Сестра совокупились, и их союз дал жизнь детям, которые стали Пятью Телио Биндальчи.
Прошло еще время, и Отец, Брат и Сестра решили испытать мощь своего оружия, чтобы каждый сразился с каждым и стало видно, кто сильнее всех. Соперничество длилось годы по меркам времени Телио и испещряло небо молниями, ломало горы, разрывало долины и освобождало моря.
Брат пал первым. Его Копье Света было разбито Мечом Отца, и оно, освобождая свою магию, уничтожило Брата, хоть тот и был богом.
Затем Отец вступил в бой с Сестрой — Меч против Трезубца, — и небеса разверзлись и обрушили на изумленных Телио каменный дождь. Странные ветры дули со всех сторон одновременно, валил слепящий снег, а солнце сжигало землю в прах».
Лал нахмурился, потер лоб и бережно взялся за страницу, чтобы ее перевернуть.
«После многих сезонов борьбы друг против друга Отец наконец загнал Сестру в тупик небес и воздел свой Меч, чтобы разбить Трезубец и доказать свое превосходство.
Но Сестра подняла свой Трезубец и воззрилась на Отца, вспоминая, что Отец убил ее Брата и Возлюбленного, и в гневе столь яростном, что моря взревели, а земля вздыбилась, она ударила сильно и точно и пронзила Отца остриями Трезубца.
Отец возопил, воспламенился и умер — и с его уходом Меч разлетелся. И Сестра возопила тоже, и с отвращением отшвырнула от себя Трезубец, а потом обратила свою мысль на себя и последовала за Братом и Отцом в нежизнь».
— Милая семейка, — пробормотал Лал, потер глаза кулаками и снова принялся читать.
«Трезубец упал среди Телио, которые собрались вокруг него, но не осмелились прикоснуться к нему. Великие предводители Биндальчи пришли и постились, и грезили подле него. И их грезы сказали им, что Трезубец — это повелитель и хранитель Биндальчи, детей Брата и Сестры, внуков Отца. И дела Трезубца неразрывно связаны с делами Биндальчи и делами тех, кого избирает Трезубец.
Ибо зрите: Трезубец сам избирает свой путь во славу своих Детей. И Один будет избран Телио, чтобы идти на три шага позади и отмечать выбор Трезубца».
Что? Лал еще раз перечитал этот отрывок, стараясь не обращать внимания на судороги, которыми свело ему живот — от страха? или от голода?
«И Трезубец отправится туда, куда Трезубцу угодно, согласно его нуждам и желаниям, а долг того, кто идет позади, состоит в том, чтобы наблюдать и запоминать как должно, до той поры, пока его память не станет памятью Телио и другой не будет призван для того, чтобы следовать выбору Трезубца».
— Телохранитель, — прошептал Лал, откидываясь на спинку стула и устремив невидящие глаза на неподвижный ряд паучков. — Джардж Менлин вернулся домой с Трезубцем и телохранителем, который вовсе не телохранитель, а память Трезубца. — Он фыркнул. — И что более вероятно, оператор Трезубца!
Он припомнил технологические элементы, вплавленные в поверхность Трезубца. И гаденькая легенда намекала, что Трезубец — это какая-то неизвестная техника…
— Боги дураков и детей!
Он закрыл глаза.
Спустя несколько мгновений он снова открыл их, собрал своих пауков, привел стол в порядок и выключил свет. Спускаясь вниз, он мельком увидел себя в зеркальном потолке — измятого, грязного, с пыльными волосами, выбивающимися из-под ленты, с полосой книжной пыли на щеке и еще одной — на лбу.
На террасе он остановился, чтобы привести мысли в порядок. Прежде всего — душ и чистая одежда. Затем — визит в Синий Дом, чтобы справиться о Корбиньи, потом — разговор с Саксони Белаконто.
Глава двадцать первая
Она сидела за письменным столом и пристально смотрела на идущего к ней от дверей человека — молодого, довольно высокого и стройного, одетого со сдержанной элегантностью, начиная со сверкающих колец на пальцах и кончая причудливой брошью в виде паука над сердцем. Просто воплощение цивилизованной искушенности. Но это впечатление, как она совсем недавно узнала от его кузины, может оказаться очень неверным.
— Прекрасно, мастер сер Эдрет.
— Нет, — холодно возразил он, останавливаясь и устремляя на нее свои большие необычные глаза, — отнюдь не прекрасно, сударыня.
— Мне огорчительно это от вас слышать, — протянула она. — Какую скромную услугу может вам оказать Ворнет?
Он взглянул на свое запястье, потом — снова ей в лицо.
— Разрешить мне навестить мою кузину. — Он подождал, а когда она в ответ только молча выгнула брови, добавил: — В Синем Доме мне отказали, сказав, что мое имя вычеркнуто из списков посетителей и что это было сделано по вашему распоряжению.
— Право, мастер сер Эдрет, я не настолько глупа, чтобы позволить вам неограниченно долго посещать вашу столь прелестную кузину, пока вы должны выполнить для меня работу. — Она сделала паузу. — Весьма непростую работу, насколько я знаю, и такую, которая, по чести, должна была бы целиком поглощать ваше внимание. Для похоти и семейных воспоминаний будет время по окончании работы.
Как это ни невероятно, но его огромные глаза стали еще больше. Он еще раз посмотрел на свое запястье и поклонился — едва заметно и насмешливо.
— Вы сказали совершенную правду — работа весьма непростая. И становится все более непростой с каждым часом. Первоначально я намеревался прийти сюда не ради моей кузины, а чтобы выяснить, что еще Ворнет от меня скрывает.
Она напряглась:
— А это что должно значить?
— О, только то, что Ворнет предоставил мне самому обнаружить, что вожделенный артефакт в действительности состоит из двух элементов, а не из одного.
Еще один беглый взгляд на запястье.
— Сущий пустяк, — протянула она, — для такого художника, как вы, сударь.
— Нисколько. — Глаза были холодными, как сапфиры. — Я не похищаю людей, госпожа.
Она медленно отодвинула кресло от стола и встала, не пытаясь скрыть своего неудовольствия.
— Вы немедленно объяснитесь, после чего отправитесь заниматься делом, мастер сер Эдрет. Я существую не для ваших прихотей или забав. Я во второй раз вам напоминаю, что вам следует выполнить задание и что время дорого.
Он пожал плечами, явно не смутившись ее демонстрацией.
— Не могу поверить, — сказал он, и ирония в его голосе так царапнула ее по нервам, что ей мучительно захотелось дать ему пощечину или вызвать охрану, чтобы его обработали по полной программе. — Не может быть, чтобы аналитики Ворнета, лучшие из лучших в сборе сведений, упустили факт существования оператора Трезубца.
